Генрих Гейне - Стихотворения. Поэмы. Проза

Разубранному в золото чурбану
Я возжигать не буду фимиам,
Клеветнику руки я не подам,
Не поклонюсь ханже и шарлатану.

Пред куртизанкой спину гнуть не стану,
Хоть роскошью она прикроет срам,
Не побегу за чернью по пятам
Кадить ее тщеславному тирану.

Погибнет дуб, хоть он сильнее стебля,
Меж тем тростник, безвольно стан колебля,
Под бурями лишь клонится слегка.

Но что за счастье жребий тростника?
Он должен стать иль тростью франта жалкой,
Иль в гардеробе выбивальной палкой.

Личину мне! Отныне я плебей!
Я не хочу, чтоб сволочь золотая,
В шаблонных масках гордо выступая,
Меня к родне причислила своей.

Хочу простых манер, простых речей,
В которых жизнь клокочет площадная, —
Ищу их, блеск салонный презирая,
Блеск острословья, модный у хлыщей.

Я ворвался в немецкий маскарад,
Не всем знаком, но знаю эти хари:
Здесь рыцари, монахи, государи.

Картонные мечи меня разят!
Пустая шутка! Скинь я только маску —
И эти франты в страхе бросят пляску.

Да, я смеюсь! Мне пошлый фат смешон,
Уставивший в меня баранье рыло.
Смешна лиса, что ухо навострила
И нюхает меня со всех сторон.

Принявшая судьи надменный тон,
Смешна высокомудрая горилла,
Смешон и трус, готовящий кадило,
Хотя кинжал и яд припрятал он.

Когда судьба, нарушив наш покой,
Игрушки счастья пестрые сломала
И в грязь швырнула, черни на потеху,

Когда нам сердце грубою рукой
Разорвала, разбила, растерзала, —
Тогда черед язвительному смеху.

Страшны, о друг мой, дьявольские рожи,
Но ангельские рожицы страшнее;
Я знал одну, в любовь играл я с нею,
Но коготки почувствовал на коже.

И кошки старые опасны тоже,
Но молодые, друг мой, много злее:
Одна из них — едва ль найдешь нежнее —
Мне сердце исцарапала до дрожи.

О рожица, как ты была смазлива!
Как мог в твоих я глазках ошибиться?
Возможно ли — когтями в сердце впиться?

О лапка, лапка, мягкая на диво!
Прижать бы мне к устам ее с любовью,
И пусть исходит сердце алой кровью!

Жил рыцарь на свете, угрюм, молчалив,
С лицом поблекшим и впалым;
Ходил он, шатаясь, глаза опустив,
Мечтам предаваясь вялым.
Он был неловок, суров, нелюдим,
Цветы и красотки смеялись над ним,
Когда брел он шагом усталым.

Он дома сиживал в уголке,
Боясь любопытного взора.
Он руки тогда простирал в тоске,
Ни с кем не вел разговора.
Когда ж наступала ночная пора,
Там слышалось странное пенье, игра,
И у двери дрожали затворы.

И милая входит в его уголок
В одежде, как волны, пенной,
Цветет, горит, словно вся — цветок,
Сверкает покров драгоценный.
И золотом кудри спадают вдоль плеч,
И взоры блещут, и сладостна речь —
В объятьях рыцарь блаженный.

Рукою ее обвивает он,
Недвижный, теперь пламенеет;
И бледный сновидец от сна пробужден,
И робкое сердце смелеет.
Она, забавляясь лукавой игрой,
Тихонько покрыла его с головой
Покрывалом снега белее.

И рыцарь в подводном дворце голубом,
Он замкнут в волшебном круге.
Он смотрит на блеск и на пышность кругом
И слепнет в невольном испуге.
В руках его держит русалка своих,
Русалка — невеста, а рыцарь — жених,
На цитрах играют подруги.

Поют и играют; и множество пар
В неистовом танце кружатся,
И смертный объемлет рыцаря жар,
Спешит он к милой прижаться.
Тут гаснет вдруг ослепительный свет,
Сидит в одиночестве рыцарь-поэт
В каморке своей угрюмой.

В чудеснейшем месяце мае
Все почки раскрылися вновь,
И тут в молодом моем сердце
Впервые проснулась любовь.

В чудеснейшем месяце мае
Все птицы запели в лесах,
И тут я ей сделал признанье
В желаньях моих и мечтах.

Из слез моих много родится
Роскошных и пестрых цветов,
И вздохи мои обратятся
В полуночный хор соловьев.

Дитя, если ты меня любишь,
Цветы все тебе подарю,
И песнь соловьиная встретит
Под милым окошком зарю.

Гляжу в глаза твои, мой друг, —
И гаснет боль сердечных мук,
Прильну к устам твоим — и вновь
Целенье мне дарит любовь.

Склонюсь на грудь — и, как в раю,
Блаженство трепетное пью.
Но ты шепнешь: «Люблю, твоя», —
И безутешно плачу я.

Щекой прильнуть к твоей щеке, —
И слезы — единым потоком.
И сердце — с твоим оно заодно —
В пламени бьется жестоком.

И если бы хлынул такой поток
В такое пламя однажды,
В твоих объятьях бы я изнемог
От этой смертельной жажды.

Недвижны в небе звезды, —
Стоят и сквозь века
Друг другу шлют влюбленно
Привет издалека.

И говорят друг с другом
Тем чудным языком,
Что никакому в мире
Лингвисту не знаком.

Но я изучил и запомнил
Его до скончания дней.
Грамматикой мне служило
Лицо ненаглядной моей.

На крыльях песни, подруга,
Со мной умчишься ты
На Ганг, под небо юга,
В чудесный край мечты.

Гам, весь в багряном цвете,
Растет волшебный сад.
Там лотосы в лунном свете
О милой сестрице грустят.

Фиалки смеются лукаво,
И тянутся розы к звездам,
И шепчут душистые травы
Душистую сказку цветам.

Пугливо подходят газели
И слушают шум ветерка,
И волнами еле-еле
Священная плещет река.

Под пальмами вместе с тобою
Я там опущусь на траву,
Предамся любви и покою,
Блаженному сну наяву.

Пугливой лилии страшен
Палящий солнечный зной.
Она, поникнув, дремлет
И ждет прохлады ночной.

Ее любовник — месяц
Красавицу будит от сна,
И лик цветущий и нежный
Ему открывает она,

Сияет и на небо смотрит,
И льет аромат над рекой,
Дрожит, и трепещет, и плачет,
И страстной томится тоской.