Ознакомительная версия.
Возникновение язычества, многобожия не менее закономерно, чем вера в Бога единого, считал В.Н. Никитин. Само появление монотеистической веры обусловлено отнюдь не «примитивными знаниями» (доисторической науки) и не формированием древних государств с их централизованной деспотической властью, как об этом пишут учебники истории.
По В.Н. Никитину истоки монотеизма кроются в анимизме и в его разновидностях, в «общем корне» всех религий – в человеческой душе, в сверхглубинном подсознании, онтологически восходящем к Мировому Сознанию и, наконец, в трансперсональных переживаниях их основателей.
Обобщенное предсознание как совокупность уже осмысленного человечеством знания и еще до конца не осмысленного, во многом целостно и подвижно, считал В.Н. Никитин, и оно вполне соответствует логике эзотерического мира и логике многих космологических мифов. Каждое из верований отражало в той или иной мере пусть искаженные, смутные воспоминания наших прародителей об объективной реальности иных миров.
В.Н. Никитин настоятельно рекомендовал молодым ученым ни в коем случае не интерпретировать древние «донаучные», исторические источники, а полностью доверяться мифологическим и эзотерическим текстам, не упуская из виду другую космогоническую реальность, отраженную в них.
В.Н. Никитин был ученым, обладающим даром сверхчувственной интуиции, научного предвидения, носителем научного творчества, который ради достижения истины способен был без страха и упрека рвать логику устоявшихся представлений об окружающем мире. Его книга «Философия Вечности» полна научных догадок, идей и гипотез, она адресована в первую очередь студентам и молодым ученым, склонным к изучению высшей социологии и высшей философии.
Не каждому дано почувствовать сердцем и представить умом присутствие невидимого объекта. Почувствовать вдруг то тревожное состояние элементарной частицы, которая в Мгновенной Вечности пытается непременно отыскать себе желанную спутницу. Уловить момент ее «очарования». Уловить Момент моментов, когда срывается ветхая занавеска Тьмы, за которой виднеется Идеальный Абсолют. Ясный и понятный…
Увидеть в причудливых сгустках газа, в пылевидных сияющих облаках, похожих на вселенские столбы, фантасмагорические картины развивающихся событий, увидеть рождение новых звезд, их эмбрионы в газовых оболочках-«икринках». Увидеть, как подобно птенцам, вылупливаются во тьму пространства из газовых шаров новые светила, бесподобные и прекрасные.
Увидеть умирание старых и тусклых звезд, жизнь которых коротка, а смерть страшна, видеть после их смерти, разорванные в клочья и на длинные лоскутья, газовые оболочки – эти зависшие над бездной и стремительно летящие в никуда надгробия умерших светил…
Видеть жемчужные ожерелья и бесчисленные радужные стразы на необозримом каркасе Вселенной, который сработан Великим Зодчим из темной материи – этой Великой матери всех вещей и элементов.
В.Н. Никитин обладал эти удивительным даром сполна, и вполне возможно, что в скором времени нами будет принята к сведению его крылатая фраза: «Я нашел всему начало, и я многое познал».
Он всегда был стойким нонконформистом, человеком, который «сам по себе, сам себе государство и сам себе закон». Являясь одним из выдающихся адептов философии Вечности и Тайной доктрины, он знал, что бессмертен во вселенском водовороте, затягивающего нас в матрицу Всеобщего Бытия, туда, где «ночь светла, как день: как тьма, так и свет» (Пс. 138, 12). Смутное время конца ХХ века основательно «перекипятило» кровь и значительно сократило сроки земного существования Владимира Николаевича, жалкие остатки жизненных сил и духовной энергии целиком ушли на преодоление непреодолимой реальности и великой Пустоты «нулевых годов». Он знал давно, что медленно умирает, но смерти не боялся. По свидетельству его коллеги и друга – помощника Людмилы Ивановны Егоровой, адепт философии Вечности уходил из жизни смиренно и тихо, без жалоб и стенаний, спокойно, ибо смерть он считал единственной из всех жизненных ценностей, которую невозможно отнять у человека ни при каких обстоятельствах. Он умер в больнице близ метро «Сокольники», там же в Сокольниках был отпет в храме по православному обычаю и похоронен «на вселенской окраине» – на Перепеченском кладбище, которое расположено на 30-м километре от Москвы по Ленинградскому шоссе.
3. Смирнов Алексей Глебович (1937-2009): честный Свидетель лживой эпохи
Он родился 23 июля 1937 года в Москве. Его родители: отец – Смирнов Глеб Борисович – профессор живописи; мать – Смирнова Любовь Федоровна – художник, преподавала черчение в учебных заведениях Москвы.
Алексей Глебович учился в средней художественной школе, после окончания которой, поступил в Московский художественный институт им. Сурикова на художественно-графический факультет.
Его дед – Борис Васильевич Смирнов – художник, член группы художников-передвижников Куинджи, с детских лет возил подростка Алешу по монастырям, где обучал своего внука реставрации фресок и фресковой живописи.
Вместе с дедом Алексей реставрировал фрески в Мирожском монастыре на Псковщине. С тех пор А.Г. всю свою жизнь занимался реставрацией икон и настенной росписью в церквах и храмах России. Он расписал кафедральные соборы в городах Иваново, Тамбове, Чебоксарах, Новосибирске, Вятке. Расписывал Михайловский собор в Псково-Печерском монастыре. Дружил со многими иерархами православной церкви.
Дед А.Г. по матери – донской казачий атаман Абрамов Федор Федорович умер до революции. Его дядя – полный тезка деда – Абрамов Федор Федорович после смерти генерала Миллера, возглавлял во Франции РОВС (Российский воинский союз).
Во время учебы в Институте им. Сурикова Алексей Глебович принимал участие в реалистических выставках. Но, начиная с конца 50-х годов, увлекся абстракционизмом, а позднее – критическим символизмом. Принимал активное участие в движении второго русского авангарда в Москве. В 70-е годы ХХ века А.Г. возглавил московский авангард пессимистического направления.
Чешский искусствовед Арсен Погрибный, собрав большую коллекцию московского авангарда, в 1968 году (перед вводом советских войск в Чехословакию) устроил в Праге большую выставку. После ввода войск он был объявлен врагом народа, но сумел спастись и вывести картины за границу, после чего провез их по всем выставочным залам западного мира, где она имела небывалый успех, и особенно отмечались работы А.Г. Смирнова.
Алексей Глебович был человеком незаурядных творческих способностей. Для него одинаково был легок переход от жанра художественного, живописного к писательскому жанру.
Им было написано несколько романов, пьес, стихов, которые, к сожалению не были изданы. И только с конца 90-х годов, в последние годы жизни он стал публиковать свои статьи по истории русской культуры Нового времени, а также истории Катакомбной церкви в России в парижском журнале «Символ» и в тель-авивском альманахе «Зеркало».
Определенное влияние на юношу Алексея оказало творчество и личное знакомство с писателем Даниилом Андреевым, который после отбытия тюремного заключения во Владимирском централе поселился со своей женой Аллой Александровной (урожденной Бружес) в дачном доме отца Алексея Глебовича в подмосковной Перловке. Здесь же в Перловке Даниилом Андреевым был написан главный его литературно-философский труд «Роза мира», в котором заложены основы будущей всемирной религии.
В доме у А.Г. любили собираться художники, писатели, музыканты. И так же как в Абрамцево, здесь была заведена традиция оставлять свои автографы на скатерти, и эти подписи затем прошивались цветными нитками.
В Перловке А.Г. организовал два православных прихода, а в середине 90-х годов перешел в Российскую Автономную церковь, организовав Приход Святого цесаревича мученика Алексея.
Умер А.Г. 30 октября 2009 года, похоронен он в Москве на Бабушкинском кладбище, рядом с могилами отца и деда.
Скажу прямо, моя дружба с Алексеем Глебовичем была основана на чисто интеллектуальном общении и строилась на общей беззаветной любви к отечественной истории и литературе.
К моменту нашего знакомства Алексей Глебович основательно охладел к русскому символизму и к поэзии Серебряного века. Его увлечение абериутами и французскими сюрреалистами Полем Элюаром, Андре Бретоном и Гийомом Аполлинером сменилось страстным интересом к истории белой русской эмиграции и Коминтерна, к разгадке засекреченных трагедий советской истории. Из поэтов и писателей русского зарубежья А.Г. признавал только Ивана Бунина, Георгия Адамовича и Георгия Иванова.
Даниила Андреева и Александра Коваленского он считал последними «ирокезами» русской дворянской культуры, подлинными русскими символистами, последними после Бунина дворянскими русскими писателями, оставшимися в большевистской России и сохраняющими на ее территории островок русской литературы.
Ознакомительная версия.