Валерий Кузьмин - Душа из тела вышла отдохнуть… (сборник)

Вот и все, и кончились загадки,
Распахнулась начисто душа,
Не играем больше с нею в прятки,
Все открыто, больше не больна.

Все в дальнейшем будет в белом свете,
Черным мы наелись навсегда,
И за счастье двое мы в ответе,
Лишь вперед за светлым, не дыша.

Это радость, что двоим досталось,
Пусть поздненько, но уже свое,
Про себя прошепчут наши дети:
«Ведь бывает, что так повезло».

А я сейчас хочу под небеса,
Потрогать ту звезду чуть-чуть наощупь,
Чтобы погрела малость и меня,
Чтоб обожгла и не погасла после.

Не каждый день они приходят к нам,
Мы подставляем руки, ждем по жизни,
Бывает даже падаем к ногам,
И продолжаем ждать и верить в мыслях.

А что такое год для человека,
Бывает жизнь меняет навсегда,
Все вдруг по-новому и наша встреча,
Случайностью не стала нам тогда.

Представить трудно, три часа до театра,
Мы даже не мечтали ни о чем,
Но как бывает, что судьба загадка,
А разгадали мы ее вдвоем.

Благословен сей день навеки вечно,
Благословен тот вечер, он же наш,
Хочу чтоб милые и нежнейшие плечи,
Лишь от любви дрожали каждый раз.

Нападет какая-то грустинка,
Всковырнет какую-то печаль…
Может заиграла та пластинка,
О которой вспомнить очень жаль.

Иль с души вспорхнуло что-то рано,
Улетело не оставив след,
Где-то очень глубоко запало,
Резко с темноты взглянул на свет.

Нападет какая-то грустинка,
С глаза сор вдруг сдует ветерок,
И откроется прекрасная картинка,
Ты так счастлив и не одинок.

Я кур считал от счастья при луне,
Картошки накопал пудов пятнадцать,
И хряк завыл в предчувствии, во сне
Скулил бедняга, голову задравши.

А пар мне в бане кости ободрал,
И лежа я чихаю с верхней полки
На эту жизнь, что Боже мне послал,
И бормочу стихами втихомолку.

Вот это кайф я к старости прибрал,
Вдова по дому мечется, вздыхает,
Чтоб к вечеру чего не перебрал,
Но ценит старая, и даже привечает.

По доброте души ее приму,
Забрав за воротник еще поллитра,
А если не откинусь поутру,
То может и ко мне она привыкнет.

В хозяйстве пахнет сеном, молоком,
Из хлева все мычит среди полночи,
И как охота молодым козлом,
Пройтись и оторваться что есть мочи.

Но мочи нет, в суставах только хруст,
Какие бабы?.. Так, мечты златые,
И водочный прервавши перегруз,
Иду сдаваться чтобы так пустили.

Обмякший на печи, как каравай,
И разомлевший от печурной тяги,
Гоняю мякиш, Боже, силы дай,
Чтоб к ночи от меня они отстали.

Закрыв от неги пьяные глаза,
И прислонив к теплу, что так мечтало,
Тихонько на ухо саму себе,
Вот размечтался, надо так пробрало.

Озабочено ресницы,
Прикрывали те глаза,
«Отчего вам так не спится,
Видно мучает тоска?».

Видно давит, солью съела,
Льются горькие из глаз,
Глубоко видать заело,
Что потоком на показ.

Ничего, глаза молчали,
Взглядом впились в никуда,
Слезы высохнут, печали
Не отпустят ни когда.

Озабочено ресницы,
Прикрывали те глаза,
Как родимые сестрицы,
Братца выручат всегда.

Лист кленовый, пожухлый и скрученный,
По двору ветер носит шутя,
Он шуршит об асфальт их замученно,
Но такая у листьев судьба.

По весне глаз он зеленью радует,
Летом тень нам дает и покой,
Да и осенью часто нас балует,
Сверхъестественной красотой.

Лишь к зиме опадает, намаявшись,
От дождей, да пора на покой,
Покрывает всю землю, прощается,
Чтобы снова родиться весной.

Мыслитель с местного двора,
Бывает ляжет вдоль забора,
И тихо мыслит до утра,
Приняв дешёвого Кагора.

Очнувшись, будто бы сражен
Он новой мыслью, где под вечер
Найти стакан и – под забор,
Блажен и мыслями он вечен.

Перевернутая вверх дном,
Бита войнами до полусмерти,
Поднималась всегда с трудом,
Сквозь себя пропуская скверну.

Не стоит, а идет вперед,
Назло всем, только возрождаясь,
И прикроет своим крылом,
Тех, кто вечно ее чуждались.

Что же вороги, не смогли,
Полонить, столь веков пытались,
Поломали свои клыки,
Да и души свои отдали.

Нет, не сдюжить, не раздавить,
Русь от Рюриков не мельчает,
Так хотелось ей вольной быть,
И с веками сильней крепчает.

Что правители? Сколько их?
Коих помним, а кто далече,
Кто лежит пеленутый в тлен,
О других и не вспомнят дети.

Все меняется, только род,
Остается, он все же русский,
Он все стерпит, он все поймет,
Он за Русь, от души, чуть грустный.

Веселый дед торчал от внука,
Как ни любить дитя, ведь прет!
Ходил он в гости как на муку,
Терпеть не мог, как он орет.

И чтоб не слышать эти вопли,
Он сушек связочку с собой,
И утерев внучонку сопли,
Вставлял по сушке за щекой.

Внук обретал покой и внемля
Улыбке деда, все молчал,
А дед под рюмку до обеда,
От радости такой торчал.

Влюбленными сиял глазами,
И, добавляя по сто грамм,
Он тоже сушкой заедая,
Все ничего не замечал.

Внучок натрескавшись, срыгнувши,
Вдруг выдал: «Дедушка, ты дал,
Налил бы капельку, граммульку,
Потом бы сушкой заедал».

До этого вообще молчавший,
Ни Ма ни Па не говоря…
И дед, от счастья задрожавший,
Налил внучонку втихаря.

Войдя родители сомлели,
В обнимку спали внук и дед,
Вокруг лишь сушки на постели,
И поллитровки тоже нет…

Давайте поплачем под звуки гитары,
Щекою прижавшись к щеке,
И руки сомкнем, разобравшись на пары,
Забудемся, как бы во сне.

И в ритме тех струн, как будто в угаре,
Как будто мы где-то плывем,
Мы вдруг ощутим, что так долго желали,
И может друг друга поймем.

Поймем, что другого не надо,
Он тут, он с тобой, вот он весь.
И это по жизни большая награда,
С которой сегодня ты здесь.

А нам так хочется тепла,
И мы трусцой до самолета.
Какое счастье – три часа,
И ты уже ныряешь в воду.

Горячий пляж, плюс тридцать пять,
А вдоль Невы такая сырость,
Но через десять дней опять,
Тебе хлебать ее унылость.

Но а пока разгоним рыб,
Разбавим виски льдом прозрачным,
И Петербургский перегар,
Смешаем с ихнем, все удачно.

Покроем тело чернотой,
Если успеет к нам присохнуть,
И стену Плача обольем,
Слезой своею, чуть прогорклой.

Места святые обойдем,
Замолим все, что нагрешили,
Об этом вспомним мы потом,
В холодной питерской квартире.

И капля красного вина,
Смешавшись с коньяком немного,
Такую жизнь двоим дала,
Что начертала им дорогу.

По ней идут чуть не спеша,
Обнявшись как на первой встрече,
И головы чуть-чуть склоня,
Чуть прислонив к друг другу плечи.

Молчаньем окружив себя,
Что говорить, и так все ясно,
Коньяк, вино и тишина,
И эта встреча не напрасна.

Наш первый круг – аэропорт,
Задержка два часа,
Кругом замученный народ,
И сразу – небеса.

Часов пяток второй наш круг,
Ни грамма, ни глотка…
Затяжки ждешь сердечный друг,
Аж встали волоса.

Потом заполнишь сто бумаг
С прибытием в ночи,
И третий круг – езда в горах,
Часа уж точно три!

В кромешной тьме весь наш обоз,
Четвертый круг понес,
Ну, слава Богу, вот отель,
Куда нас черт занес?

Шумит волна – не видно где,
Лишь хриплый лай собак,
Эй, человек, постой, ответь!
Ведь нам здесь отдыхать.

Хоть заорись, везде ни зги,
Лишь вдалеке фонарь,
Но все же сразу принесли,
И можно пожевать

Что не доели те вчера,
А этим все равно.
Чуть-чуть осталось до утра,
Рад, что не пронесло.

С утра воспетая заря,
Уж темечко долбит,
Волна ударила в бока,
И кровь уже бурлит.

Разбавь соленую волну.
С халявой, что везде,
Тебе нальют одну бурду,
С улыбкой на лице.

Вот те круги, вот это рай,
Но все равно тепло.
И может даже тот фонарь,
Зажгут тебе на зло.

А в зимний день, смотря на снег,
Что сыплет как с ведра,
Ты вспомнишь горный тот отель,
И прошибет слеза.