Да не стесняйся и за мной все повторяй!
Мой Бог, ты вставил. Ах, не прячь свои глаза,
Сама я знаю, что туда тебе нельзя.
Но нет прелестнее на свете ничего,
Чем ошибаться нам, меняя статус кво![5]
Еще, еще!.. Как избежать мне этих мук,
А в этой дырочке мой пальчик, милый друг!
Смолкли щебет и трели,
Как же сон твой глубок!
В лепестках акварели
Распустился цветок.
Плавно падают тени,
Льется музыки бредь;
Мне б раздвинуть колени
И цветок разглядеть!
Человек и человек — люди,
яйцо и яйцо — муди.
Мои богини! Коль случится
Сию поэму в руки взять —
Не раскрывайте: не годится
И неприлично вам читать.
Вы любопытны, пол прекрасный,
Но воздержитесь на сей раз:
Здесь слог письма для вас опасный.
Итак, не трогать, прошу вас.
Все ж, коли слушать не хотите,
То так и быть, ее прочтите.
Но после будете жалеть:
Придется долго вам краснеть.
Дом двухэтажный занимая,
В родной Москве жила-была
Одна купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.
Покойный муж ее, детина
Еще не старой был поры,
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры.
На передок все бабы слабы,
Скажу вам прямо, не таясь,
Но уж такой ебливой бабы
И свет не видел отродясь!
Муж молодой моей купчихи
Был безответный парень, тихий
И, слушая жены приказ,
Еб ее в сутки двадцать раз.
Порой он ноги чуть волочит —
Хуй не встает, хоть отруби!
Она ж и знать того не хочет —
Хоть плачь, а все-таки еби!
Подобной каторги едва ли
Продержит кто. Вот год прошел,
И бедный муж в тот мир сошел,
Где несть ни ебли, ни печали.
Вдова ж, не в силах пылкость чрева
И ярость страсти обуздать,
Пошла направо и налево
Любому каждому давать.
Ебли ее и молодые,
И старые, и пожилые.
Все, кому ебля по нутру,
Во вдовью лазали дыру.
О вы, замужние и вдовы!
О девы (целки тут не в счет)
Позвольте мне вам наперед
Сказать о ебле два-три слова.
Употребляйтесь на здоровье,
Отбросьте глупый, ложный стыд!
Но надо вам одно условье
Поставить, так сказать, на вид.
Ебитесь с толком, аккуратней,
Чем реже ебля, тем приятней.
Но боже всех вас сохрани
От беспорядочной ебни!
От необузданной той страсти
Вы ждите всяческих напастей:
Вас не насытит никогда
Обыкновенная елда!
Три года в ебле бесшабашной
Как сон, для вдовушки прошли.
И вот томленья муки страшной
На сердце камнем ей легли.
Всех ебарей знакомы лица,
Их заурядные хуи.
Приснись ей хуй — и вот вдовица
Грустит и точит слез струи.
Но даже в ебли миг счастливый
Ей угодить никто не мог:
У одного хуй некрасивый,
А у другого короток!
У третьего хуй неприличный
И предлиннющее муде:
При ебле самой уж обычной
Молотит больно по пизде.
Бывает так — она кончает,
А уж у этих ебарей
Елдак наружу вылетает,
Как из сарая воробей.
То сетует она на яйца:
Не видны, словно у скопца!
То хуй не больше, чем у зайца, —
Капризам, словом, нет конца.
И вот, отдавшись размышленью
О бедном горе о своем,
Вдова, раскинувши умом,
Пришла к такому заключенью:
«Мелки в наш век пошли людишки:
Уж нет хуев — одни хуишки!
Мне нужно будет так и сяк
Сыскать большой себе елдак!
Мужчина нужен мне с елдою,
Чтобы, когда меня он еб,
Под ним вертелась я юлою,
Чтобы глаза ушли на лоб!
Чтобы дыханье захватило,
Чтоб все на свете я забыла!
Чтоб зуб на зуб не попадал!
Чтоб хуй до сердца доставал!»
Вдова тоскует молодая,
Вдове не спится, вот беда!
Уж сколько времени, не знаю,
Была в бездействии манда.
Убитая такой тоскою,
Вдова решила сводню звать.
Она сумеет отыскать
Мужчину с длинною елдою.
В Замоскворечье, на Полянке
Стоял домишко в три окна.
Принадлежал тот дом мещанке
Матрене Марковне. Она
Жила без горя и печали,
И даму эту в тех краях
За сваху ловкую считали
Во всех купеческих домах.
Но эта пламенная жрица,
Преклонных лет уже вдовица,
Свершая брачные дела,
Прекрасной своднею была.
Иной купчихе, бабе сдобной,
Живущей с мужем не ладком,
Устроит Марковна удобно
Свиданье с ебарем тайком.
Иль по другой какой причине,
Когда жену муж не ебет,
Тоскует баба по мужчине —
И ей Матрена хуй найдет.
Иная, в праздности тоскуя,
Захочет для забавы хуя.
Моя Матрена тут как тут.
Глядишь — бабенку уж ебут.
Порой она вступала в сделку:
Иной захочет гастроном
Свой хуй полакомить — и целку
Ему ведет Матрена в дом.
И вот за этой всему свету
Известной своднею тайком
Вдова направила карету
И ждет Матрену за чайком.
Вошедши, сводня помолилась,
На образ истово крестясь,
Хозяйке чинно поклонилась
И так промолвила, садясь:
— Зачем прислала, дорогая?
Иль есть нужда во мне какая?
Изволь — хоть душу заложу,
А уж тебе я угожу!
Не надо ль женишка? Спроворю!
Иль просто чешется пизда?
И в этом случае всегда
Смогу помочь такому горю.
Без ебли, милая, зачахнешь,
И жизнь те будет немила!
А для тебя я припасла
Такого ебаря, что ахнешь!
— Спасибо, Марковна, на слове, —
Вдова промолвила тогда. —
Хоть ебарь твой и наготове,
Да подойдет ли мне елда?
Мне нужен крепкий хуй, здоровый,
Не меньше, чем восьмивершковый,
А малому не дам хую
Посуду пакостить мою!
— Трудненько, милая, трудненько
Сыскать подобную елду.
С восьми вершков ты сбавь маленько,
И я тогда тебе найду.
Есть у меня тут на примете, —
Так не поверишь, ей же ей,
Что не сыскать на белом свете
Такого хуя и мудей!
Сама я, грешная, смотрела
Намедни хуй у паренька,
И увидавши — обомлела:
Не хуй — пожарная кишка!
У жеребца и то короче!
Ему не то, что баб скоблить,
А впору бы, сказать не к ночи,
Такой елдой чертей глушить!
Собою видный и дородный,
Тебе, красавица, под стать,
Происхожденьем благородный,
Лука Мудищев его звать.
Одна беда — теперь Лукашка
Сидит без брюк и без сапог.
Все пропил в кабаке, бедняжка,
Как есть до самых до порток.
Вдова с томлением внимала
Рассказам сводни о Луке
И сладость ебли предвкушала
В мечтах о длинном елдаке.
Не в силах побороть волненья,
Она к Матрене подошла
И со слезами умиленья
Ее в объятия взяла:
— Матрена, сваха дорогая!
Будь для меня как мать родная!
Луку Мудищева найди
И непременно приведи!
Дам денег, сколько ты захочешь,
А там уж ты сама схлопочешь
Одеть приличнее Луку
И быть с ним завтра к вечерку.
Четыре четвертных бумажки
Вдова дает ей ко всему
И просит сводню без оттяжки
Сходить под вечерок к нему.
Походкой чинной, семенящей
Матрена скрылася за дверь.
И вот вдова моя теперь
В мечтах о ебле предстоящей.
В ужасно грязной и холодной
Каморке возле кабака
Жил вечно пьяный и голодный
Герой поэмы, мой Лука.
К своей он бедности чрезмерной
Имел еще одну беду:
Величины неимоверной
Семивершковую елду.
Ни молодая, ни старуха,
Ни блядь, ни стерва-потаскуха,
Узрев такую благодать,
Не соглашались ему дать.
Хотите нет, хотите — верьте,
Но по Москве носился слух,
Что будто бы заеб до смерти
Лука каких-то барынь двух.
Теперь, любви совсем не зная,
Он одиноко так и жил,
И, длинный хуй свой проклиная,
Тоску-печаль в вине топил.
Но тут позвольте отступленье
Мне сделать с этой лишь строки,
Чтоб дать вам вкратце представленье
О роде-племени Луки.
Весь род Мудищевых был древний,
И предки нашего Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.
Покойный предок их, Порфирий,
Еще при Грозном службу нес
И, поднимая хуем гири,
Порой смешил царя до слез.
Послушный Грозного веленью,
