Притаился сугроб волнорезом,
Шла тропинка прямой бороздою,
И висела лунища над лесом
Раскалённою сковородою…
Принимаю уральскую зиму
Всей душой своею раскрытой!
Край Бажова неотразимый,
Где стучит оленёк копытом…
Вот такая забавная штука!..
Сохраню драгоценною данью
В малахитовой жизни шкатулке
Эти белые зимы Елани.
* * *
Реку мыл туман сизой ветошью,
Да явилась ночь тёмной ретушью,
Ночь осенняя, слишком ранняя,
Что свела на нет те старания.
Ты прости, туман, ночи вольницу,
Пусть надеждою сердце полнится:
Речку вымоешь с первым солнышком —
Жизнь покажется спелым зёрнышком.
Подави печаль разумением,
Где трудом бери, где терпением,
В жизни каверзной то лишь значимо,
Что судьбой твоей предназначено.
А всего – не счесть днями долгими
С пересудами, с кривотолками,
Понатыкано, понавешано,
Где горошина, где орешина…
Я держу колокольчик Валдая,
Чуть качну – переливистый звон!..
И каурая или гнедая
Лихо мчит седока под уклон,
Воет вьюга, грозя перемётом,
Бездорожье зовёт прямиком,
Густо пахнет и летом, и мёдом
Из корзины, набитой битком.
Запорошила дымка седая
Ямщика, что примёрз к облучку,
А весёлый певун из Валдая
Навевает любовь и тоску.
Звон желанный всё тише и тише
По квартире, что за полночь спит,
То ли сердца удары я слышу,
То ли стук лошадиных копыт?..
Опечалено сердце
неправдой и скверной
(Что-то люди мельчают
в пустой суете),
Снова к храму иду
прихожанкою верной
Поклониться тому,
кто распят на кресте.
Неподкупный свидетель
истории прошлой!..
Поистерты веками,
где годы – не дым,
Башмаком, сапогом
или голой подошвой
Все ступени, ведущие
к ликам святым.
Нет, не хлебом единым,
а верой мы живы,
И надежды прозренья
не так уж плохи́,
Тем, в ком чёрствые души
коварны и лживы,
Отмолить бы при жизни
земные грехи!
На фоне розовой зари
Красиво скачут кони.
А только, что ни говори,
Стрелять умеет Джонни.
Идёт то бой, то мордобой
Над скалами ущелья.
Но кто бандит, а кто ковбой
Не разберу с похмелья.
Пиф-паф! Пиф-паф!
И весь в дыму
С коня сползает Билли.
Хотя, по чести, не пойму,
За что его убили.
Пиф-паф – и прерия горит,
И бедная Луиза
О чистом чувстве говорит
При помощи стриптиза.
А вот опять – какой-то гад
Щекочет кольтом нервы.
Как любит наш кинопрокат
Подобные шедевры!
О всемогущее кино!
Великая эпоха!
А в зале душно и темно,
И что-то с сердцем плохо.
* * *
Слышать, как шуршит трава,
Видеть доброе в начале,
Написать любви слова,
Разгоняя все печали,
И дышать тобой одним…
Разве это не причина
Быть дыханием твоим,
Знать, что рядом есть мужчина?
Добрый, нежный и родной,
Пусть немного даже грустный,
(Если только голос мой
Возрождает в сердце чувства,
Что знакомы сотню лет).
Жизнь слилась в одно дыханье…
Разве это не сюжет?
На орбитах мирозданья
Наши встретились пути.
Пусть не юность у порога,
Сколько вьюга ни крути,
Снова ждёт судьба – дорога.
Раздавая добрый свет,
Приносящий радость людям,
Напиши ещё сонет —
Мир светлей и чище будет!
Пусть за окнами рассвет
Предвещает радость встречи,
Ты пойдёшь за мною вслед,
Ты мои обнимешь плечи.
Губы нежно целовать,
Обнимать душа летела...
Ты не будешь горевать,
Сделав так, как я хотела...
Вечер будет для двоих,
Долгожданный и чудесный,
Мы напишем новый стих —
Он прольётся доброй песней
Незапятнанных надежд
Вновь исполненных желаний,
Ярких праздничных одежд,
Светлых мыслей и мечтаний.
Я – Лариса [2] , я – чайка, кричащая,
Над бушующим морем парящая.
А ещё в моем имени сладком
Горький привкус любви-шоколадки,
Сладкий привкус ночных поцелуев.
Ты запомни меня – такую…
Мы бродили жасминовым маем.
Показалось, что всё понимаем
Друг о друге мы с полуслова.
Я узнала тебя другого…
В этом жарком, шальном июле
Волны страсти нас захлестнули.
Сладкий привкус ночных поцелуев…
Ты запомни меня… Такую!
* * *
Наплачешься, стихи её читая.
Окопы. Смерть. А ей семнадцать лет.
Талантливая, юная, простая…
Как жаль, что поэтессы рядом нет.
Её стихи без грусти не читают,
Жила в стихах любимая моя.
Боль за Россию с нею разделяют
Её однополчане и друзья.
* * *
Идёт девчонка красно-рыжая:
«Я из Торжка, не из Парижа я.
Нет, я не бегаю за модою,
А цвет волос мне дан природою».
Любовь украсила девчоночку,
Воткнула в волосы гребёночку,
Лицо в веснушках, очи чёрные,
Фигурка стройная, точёная.
Идёт девчонка, счастьем звонкая,
А ветер нежно треплет чёлку ей.
Откуда ж родом ты такая? —
«Не из Парижа, из Торжка я».
* * *
Ты – город свершений Петра,
Мой город осенних скитаний.
Небесные хлещут ветра
По спинам простуженных зданий.
Гранитный корсет берегов
И невские тёмные воды…
Мне слышится эхо веков —
Времён подпирающих своды.
Атлантам всю жизнь суждено
Держать небеса величаво.
Виват Петербургу! Окно
Открыто Петром нам во славу.
* * *
Устало сердце. Крест на шее,
И с ним поэт уснул в ночи.
Молитвы голоса́ светлее,
Чем пламя яркое свечи.
Горит свеча у изголовья.
И жизнь длинна и коротка.
Ценна она для нас любовью —
Я только ею жив пока.
* * *
Шагнул вперёд и опоздал —
Напарник занял пьедестал.
Метла и швабра не в чести:
Стихи творить – не двор мести.
Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине – нелепость...
Я – женщина и жизни соль,
Но мне неведомо пока,
Кто я – песчинка, цифра «ноль»
Иль мысль, сразившая века.
В полёте яви и огня,
Сквозь годы обозначив путь,
Я мчусь, мерцая и маня, —
И в том моя навеки суть.
Я вознесусь над суетой,
Над старой кухней и бельём,
И над несбыточной мечтой,
Что мы придумали вдвоём.
И, долетев до облаков,
Услышу Бога вещий глас
И, может, истину веков
Постигну в этот самый час!..
* * *
Что же есть у меня, кроме гроздьев рябин,
Кроме рыжей листвы, что слетает с осин,
Кроме вязов и клёнов средь старых дворов,
Кроме храма Николы златых куполов,
Кроме нашей Покровки, Фонтанки, Невы
И «Плешивого сада» поникшей главы,
И вознёсшихся башен седого моста,
Кроме дома на Псковской, на шее – креста?..
Невесенняя, невозвратная,
А осенняя, предзакатная
Иль предзимняя и предвьюжная,
Безнадёжная и ненужная,
Безрассудная, безоглядная,
Многотрудная, необъятная,
Очень нежная, виртуальная
И безбрежная, и реальная,
Лебединая и сакральная,
Ты единая и прощальная.
А весною она – как пушистый котёнок,
Блики рыжие солнца прильнули к стеклу.
Ввысь летит аромат, он по-девичьи тонок,
Не проникнуть ему в заоконную мглу.
В этой комнате сумрак царит зазеркалья.
Здесь не вспыхнут ни люстра, ни свет ночника.
Так тоскуют повторы басов в пассакалье,
Здесь увял амариллис, как жизнь старика.
В этой комнате плотно задёрнуты шторы,
Не завьётся кольцом сигареты дымок.
Взял хозяин рюкзак и отправился в горы,
Не вернулся к мимозе в назначенный срок.
Он в горах укрывается снежной лавиной,
Сотни метров в обнимку он с ней пролетел.
Об измене не думал. Мимозе невинной
Одиночества горечь – девичий удел.
Не дано нам время понять —
Что оно в сём мире кипящем?
Сто веков вперёд или вспять —
Ведь живут-то все в настоящем.
В настоящем предкам жилось,
В настоящем пройдут потомки;
Всё по той же Земле, но врозь —
Им не встретиться в этой гонке.
Мы для предков – будем ещё,
Для потомков – мы уже были.
Тем же Солнцем мир освещён,
Под которым до нас любили.
Улыбается всем Луна,
И Земля на той же орбите,
Точно так же цветёт весна,
Нету времени – не ищите.
Просто выдумал Бог для нас
Эту быструю колесницу,
Чтобы жизни свет не угас,
Чтобы каждый смог прокатиться.
Тонут звёзды во мгле густой,
В глубь веков сливаются реки…
Вот и я в колеснице той
