ПЬЕР РЕВЕРДИ
Весь воздух просверлен
В гнезде
И на изгибе
Над хриплым флюгером близ труб
И этот клад
Еще извивов ряд
И время чуть задето,
Когда летит авто там где-то вдалеке,
На стыке островов
Бесследно на тропе больших течений ночи
Гремят бубенчики средь улицы,
И шум,
Проходит шествие.
Иль эта кавалькада
Кортеж под аркою круглящейся небес?
Стрела колеблется, отодвигая
Историю и всех, кого забыть легко.
Пернатые в снегу меняют признак пола.
Родителей легко ввели в обман халат
Да страсть, что делает Элизу невеселой:
Мне ребус бабочек яснее всех шарад.
Я прыгну на тебя, личина, и узнаю
В тебе то пугало, что флейтой я плев ял;
Солдатик мой, в твоих романах я читаю
Про вишенник в цвету, про майский карнавал.
Постель и пастораль — не твой ли шлак, Людовик
Шестнадцатый? — но мак надгробье нам слагал;
Воспоминания на углях цвета крови
Кропают траурный и нежный мадригал.
Как сани русские — открытье для волчицы,
Быть может, твой, Нарцисс, бесчеловечный пыл —
Не преступление? И кто же поручится,
Что сгинул след волны, где руку ты омыл?
Ложной улицы во сне ли
Мнимый вижу я разрез?
Иль волхвует на панели
Ангел, явленный с небес?
Сон? Не сон? Не труден выбор;
Глянув сверху наугад,
Я обман вскрываю, ибо
Ангел должен быть горбат.
Такова, по крайней мере,
Тень его на фоне двери.
Твой златогубый рот мне дан не ради смеха,
И лучезарных слов твоих так дивен смысл,
Что в годовых ночах, в ночах смертельно-юных,
В малейшем шорохе звучит мне голос твой.
В деннице шелковой, где прозябает холод
И сладострастие опасно бредит сном,
В руках у солнца все тела, едва очнувшись,
Боятся обрести опять свои сердца.
Воспоминания зеленых рощ, туманы,
Куда вступаю я… Закрыв глаза, тебя
Всей жизнью слушаю, но не могу разрушить
Досуги страшные, плоды твоей любви.
Твои глаза пришли назад из своенравной
Страны, где не узнал никто, что значит взгляд.
Где красоты камней никто не ценит явной,
Ни тайной наготы тех перлов, что блестят,
Как капельки воды, о статуя живая.
Слепящий солнца диск — не зеркало ль твое?
И если и вечеру он никнет в забытье,
То это потому, что, веки закрывая,
Любовным хитростям ты веришь дикаря;
Плотине моего недвижного желанья,
И я беру тебя без боя, изваянье,
Непрочностью тенет прельстившееся зря.
Средь зыбкой груды мусора
Среди уже увядших цветов служивших украше —
ньем дома
Салфетки на последних этажерках
Подчеркивают жизнь загробную безделок
Напрасно тщится червь буржуазии
Соединить свои распавшиеся звенья
Агонизирующий в судорогах класс
Семейный хлам разодранный в лоскутья
Попри пятой очнувшихся гадюк
Встряхни дома пусть маленькие ложки
Из них посыпятся с клопами пылью старичьем
Как сладостен как сладостен для слуха стон
развалин
Уже негодного я вижу гибель мира
С восторгом вижу истребленье буржуа
Была ль когда-либо прекраснее охота чем охота
За нечистью что в городских укрылась закоул —
ках
Пою победу и господство пролетариата над
буржуазией.
Они сулит уничтожение буржуазии
Уничтоженье полное буржуазии
Прекраснейшее в мире изваянье
Славнейшая из всех известных статуй
Смелейшая искуснейшая из колонн
Иль с радугой сравнившаяся арка
Не стоят пышной груды беспорядочных разва —
лин
Попробуй ты увидишь
Что получается из храма взорванного динами —
том
Мотыка пробивает брешь в покорности былой
Обвалы это песни где кружатся солнца
Одна и та же молния разит людей и стены
прежних лет
Ружейная пальба любому придает пейзажу
Вчера столь чуждую ему веселость
Расстреливают инженеров и врачей
Смерть ставшим поперек завоеваний Октября
Смерть саботирующим Пятилетку
К вам обращаюсь комсомольцы
Вон выметите хлам людской в котором жив еще
Паук кудесный знаменья креста
В социалистическом строительстве вы добро —
вольцы
Гоните ж от себя как бешеного пса «когда-то»
Восстаньте против матерей
Оставьте ночь чуму семью
У вас в руках смеющийся ребенок
Дитя какого мир еще не видел
Он говорить не научившись знает все песни
новой жизни
Он вырвется у вас из рук он побежит смотрите
он смеется
Светила запросто спускаются на землю
Они еще довольно милосердны
Когда сжигают только черную эгоистическую
падаль
Цементные гранитные цветы
Железные лианы голубые лепты стали
И помышлять не смели о такой весне
Холмы коврами покрываются гигантских примул
Все ясли кухни-фабрики на двадцать тысяч
едоков
Дома дома и клубы
Напоминающие то подсолнечник то клевер
Узлы дорог затянуты как галстук
Встает заря над крышами купален
Нам тучи ласточек социалистический предвоз —
вещают Май
В полях уже идет великая борьба
Борьба меж волками и муравьями
Как жаль что невозможно пулеметом
Обстреливать и косность и упрямство
А все-таки четыре пятых урожая
В году текущем собрано с колхозов
Знаменами алеют маки в поле
Где новые чудовища жуют колосья не спеша
О безработице давно здесь позабыли
Стук молота и визг серпа
Восходят до небес
Здесь нет без молота рабочего и без
Серпа крестьянина Кузнечики поют
И жизнерадостностью воздух полон детской
В земле советской
Пальба и щелканье бичей и клики
О героическая юность
Хлеба сталелитейные СССР СССР
У Революции в глазах читаю синих
Необходимость беспощадных мер
СССР СССР СССР СССР
БАЛЛАДА
О ДВАДЦАТИ СЕМИ КАЗНЁННЫХ
В НАДЕЖДИНСКЕ
Разбойный объявив аврал
С ордой бандитов родовитых
Колчак кровавый адмирал
Злосчастный захватил Урал
Его приспешник и палач
Охотой Вяземский доволен
Уже давно хоть шашку спрячь
Он не имел таких удач
Для стариков для молодых
Конец один все партизаны
В Надеждинске попалось их
В плен двадцать семь стрелков лихих
Всех двадцать семь построив в ряд
Им казнь примерную готовят
Белобандитский лагерь рад
Не каждый день такой парад
Когда им пасть настал черед
Никто не проронил ни вздоха
Все устремив свой взор вперед
Борьбы предвидели исход
Всех двадцать семь как партизан
Повесили друг с другом рядом
Солдат рабочих и крестьян
Меж ними был и мальчуган
Стон сотрясавший их тела
Мольбою не был о пощаде
Пусть вам убийцы нет числа
Не ваша все-таки взяла
Кровь на стальных штыках у вас
Не признак ржавчины ль грядущей
Земля давно вас заждалась
И пули шепчут вам «сейчас»
Их было двадцать семь чей взор
Был полон жизни полон света
Их волосы и до сих пор
Заводят с ветром разговор
Дружней товарищей семья
Сплотилась их призыв услышав
Белобандиты и князья
Добычей стали воронья
Прощай угрюмый небоскат
Нет Колчака повсюду Ленин
На улице бойцов отряд.
Беседует с толпой ребят
Бойцы ребятам говорят
Про технику и про машины
И синие глаза ребят
Горят горят горят горят
АЛЬФОНС ДЕ ЛАМАРТИН (1790–1869) был представителем аристократической линии французского романтизма. Этот поэт, чье творчество лишено даже самых слабых признаков «социального содержания», был, как это ни парадоксально, также и политическим деятелем. В эпоху Июльской монархии Ламартин был членом палаты депутатов, занимая легитимистскую (легитимисты — сторонники Бурбонов) позицию. При ЛуиФилиппе легитимистам, в том числе и Ламартину, нападавшим на правительство и режим диктатуры банковского капитала, приходилось говорить на республиканском языке: после революции 1848 года Ламаргин, популярный отчасти благодаря своей литературной деятельности, оказывается министром иностранных дел Временного правительства. После провала своей кандидатуры на пост президента республики Ламартин отходит от политики.