И с кольцом на руке,
Целовалась она
На пустом сундуке.
Не спасли его вклад
Ни печать, ни зарок...
Для кого ж потайной
Отомкнулся замок?
Отчего вещий страх,
Словно жало змеи,
Присосался к ее
Беззащитной любви?..
Вдруг тревожнее стал
Молодой голосок,
Засверкал на руке
Бриллиант-огонек...
Она пряди волос
Оправлять начала...
В двери мертвая тень
Незаметно вошла.
И с тоской на душе,
С страшно бледным лицом,
Молодая вдова
Оглянулась кругом...
Мутно стало в очах,
Сжал ей сердце недуг,
И шепнула она:
"Уходи" милый друг!
Уж к заутрени звон
Прозвонил... Уж потух
Лунный свет... на дворе
Загорланил петух...
Уходи, милый мой!
Эти звуки кричат,
Что покойный мой муж
Принял медленный яд.
Отчего я дрожу,
Точно совесть моя
Нечиста?.. Уходи...
Я не выдам тебя...
Иногда слышу я
Над собой адский смех...
Кто мне душу спасет
Кто отмолит мой грех?!"
С этой скорбной душой,
С этой милой вдовой
Уж не ты ли знаком?
Не бледней, милый мой!
1895
ХУТОРКИ
(Русская идиллия)
Там, в желтеющем просторе
Колыхающихся нив,
Где в саду румяной сливы
Золотой сквозит налив;
Там, где вдоль холмистой балки
Сохнет русло ручейка,
Никнут, крытые соломой,
Два соседних хуторка.
Оба в зной степного лета
От ключей недалеки,
Оба день и ночь друг друга
Наблюдают хуторки.
Знают все: что у соседа
В огороде зацвело,
Почему оторван ставень
Или выбито стекло;
Почему с утра так рано
Потянуло кизяком.
Пахнет луком, пахнет медом
Или сдобным пирогом...
"Куманек! У вас с крылечка
Черный кот из-за бадьи
Жадно смотрит, как у клети
Копошатся воробьи..."
"А у вас сегодня ворон
Хрипло каркал на трубе,
Все ль у вас благополучно?
Все ли здравствуют в избе?"
"Ничего... Жену спровадил
Наш хозяин, говорят,
Далеко послал за Волгу
Навестить своих ребят".
"Не беда, кацап он ражий;
Вон он вышел на крыльцо,
Подбоченился, понурил
Загорелое лицо".
"А у вас хозяйки внучка
За цветами в огород
Побежала и, босая,
Села - песенку поет...
Завтра бабушка лампадку
Перед образом зажжет,
А она цветы да ленты
В косу черную вплетет..."
"Вон, кацап пошел к арбузам
На зеленую бахчу,
Поднял дыню и - глазами
Провожает саранчу.
Ишь несется! нет конца ей...
Помутила небеса;
Но не села к нам, не съела
Ни пшеницы, ни овса..."
"Значит, все благополучно?"
"Слава богу, куманек!.."
Так они ведут беседу
С бугорка на бугорок...
Но проходит лето, - к югу
За дождем летят грачи;
Опустели огороды,
Обезлюдели бахчи...
Воротилась ли к кацапу
Беспокойная жена?
Не видать... Денек был серый,
Ночь дождлива и бурна.
Сквозь заплаканные окна
Тускло светят огоньки...
И, взъерошенные бурей,
Приуныли хуторки.
Да и на сердце неладно...
Что-то втайне их мутит,
Недовольны чем-то, - каждый
Подозрительно молчит.
Вот глядит один и видит
Ночью красное пятно...
Пригляделся, - у кацапа
Занавешено окно.
Лето целое ни разу
Не подумал он о том,
Чтоб к окну приладить ставень
Иль заткнуть стекло тряпьем.
Так зачем же занавеска?
Аль кацап, хоть и женат,
Позабыл семью и бога,
И боится - подглядят.
Вот другой глаза таращит
(Он, старик, дремал весь день)
И в потемках видит: кто-то
Перелез через плетень.
И за грядами, где бурый
Хмель оборван и повис,
У скамьи сошлись две тени
И любовно обнялись.
Хуторок не скоро понял:
"Что за черт!.. одни!. впотьмах!.."
Подошли, - скрипит ступенька
Спичка чиркнула в сенях...
Эге-ге! Дивчину вашу
Не сберег и домовой...
Вот каков наш астраханец!
И добро бы холостой!
"Ах, грехи, грехи!" И утром
Проболтался хуторок...
Ахнув, бросила старушка
Недовязанный чулок.
Видит, - внучка в новых бусах,
И с нечесаной косой...
"Ах, такая ты, сякая!
Что ты сделала с собой!.."
Внучка вспыхнула, бормочет:
"Я ли первая грешна!.."
То-то будет ад кромешный,
Как воротится жена!..
Хуторки видали виды,
Знают, правдой дорожа,
Что такой любви с похмелья
Недалеко до ножа.
И глядят уже сердито
Друг на друга хуторки,
Старикам такие шашни,
Очевидно, не с руки...
Иногда, назло им, ночью
Тут такая тишина,
Так ярка в холодном небе
Одинокая луна;
Так роса блестит на серых
Паутинках лебеды,
Что и ночью ясно видны
Им знакомые следы.
И не только вдоль тропинки
Слышен шелест резвых ног,
Видно, чья перебегает
Тень с порога на порог...
Иногда ж, назло им, тучи
Так туманят глушь степей,
Так дождит, что слышен гомон
Землю роющих ключей;
Так тоскливо, что уж лучше
Внучки дома не ищи;
Тут всю ночь одна старуха
Дрогнет лежа на печи.
Хуторки дрожат и жмутся,
Внемля гулу голосов,
Вою, свисту, бормотанью
Разгулявшихся ветров.
Чу! не ведьма ли промчалась,
Ухватясь за помело?
Что-то шаркнуло по кровле...
Клок соломы унесло.
Не бесов ли стая скачет,
Не телега ли стучит?
Не жена ли из-за Волги
К другу милому спешит?
Хуторки не спят - и в страхе
Чутко слушают впотьмах,
Не слыхать ли ночью крика
Или стука в воротах?!.
1895
* * *
Если б смерть была мне мать родная,
Как больное, жалкое дитя,
На ее груди заснул бы я
И, о злобах дня позабывая,
О самом себе забыл бы я.
Но она - не мать, она - чужая,
Грубо мстит тому, кто смеет жить,
Мыслить и мучительно любить,
И, покровы с вечности срывая,
Не дает нам прошлое забыть.
<1897>
* * *
И любя и злясь от колыбели,
Слез немало в жизни пролил я;
Где ж они - те слезы? Улетели,
Воротились к Солнцу бытия.
Чтоб найти все то, за что страдал я,
И за горькими слезами я
Полетел бы, если б только знал я,
Где оно - то Солнце бытия?..
<1898>
* * *
Еще не все мне довелось увидеть...
И вот одно осталось мне:
Закрыв глаза, любить и ненавидеть
Бесплодно, смутно - как во сне!
1898
МЕЧТАТЕЛЬ
(Юноша 30-х годов XIX столетия)
(Отрывки из поэмы)
Вера есть величайший акт человеческой свободы.
В. Жуковский
Мертвые суть невидимые, но не отсутствующие.
Отдадим справедливость смерти.
Виктор Гюго
I
Те образы, черты которых были
Так живы, так знакомы не одним
Моим глазам, и навсегда могилой
Заслонены и даже как бы смыты
Потоком лет - не призраки ли?..
Но они как бы вернулись и - зовут...
Или, безмолвствуя, мне указуют
На прошлое. И в этом прошлом я
Кажусь им тенью, мертвой для живых
Живой для них, - по существу такой же,
Как и они. И вижу я себя
С другим лицом, в кругу других, когда-то
Мне близких лиц...
И вот одно из них,
Которых тень иль дух неуловимый,
Никем не ведомый, никем не зримый,
В моей душе иль в памяти моей
Приемлет вновь и цвет и очертанья
И голос - это милое лицо
Ровесника и друга школьных лет,
Поэта-мистика, который мне вверял
Наивные мечты свои. Увы!
В тридцатые года романтик юный
Сгорел от них, и на моих глазах
Угас навеки...
Звали мы его
Вадимом, а фамилия его
Была Кирилин. Будь он жив, - быть может,
Он так же бы боролся и с нуждой,
И с неотвязной музой.
Но его чело
Не знает терний, и он спит глубоко
В сырой могиле, и могилы этой,
Когда-то дорогой и орошенной
Слезами и увенчанной цветами
Из городских садов, теперь никто бы
И не нашел... Не долговечно наше
Посмертное жилище, как и все
На свете.
Но каким воскрес он
В моих воспоминаньях, как любимый
Товарищ, пусть таким и выплывает
На этот лист бумаги, для того,
Чтоб перейти в печать или в камин
Что иногда почти одно и то же...
.... ........
IV
В летний день, бывало,
По воскресеньям, уходил он в рощу,
Что примыкала к городскому валу,
И где паслись коровы. Звук свирели
Пастушеской и ржанье кобылицы
Стреноженной, и перекатный шум
