СВОБОДА
Ах, как грохочут всякие «любэ»,
Как возгудают рекруты удачи!
Ни партбюро тебе, ни КГБ,
«Поля чудес» и тампаксы в придачу.
«Совок» несчастный, быдло, лабуда,
Я кипячусь, как помпа на пожаре:
Гагарин, Жуков!.. Тщетно, брат, когда
Банкуют огайдаренные хари.
Творцы беды, собчаковских балов,
Они при всем провале и обвале
Горазды бить из танковых стволов,
Чтоб, понимаешь, мы не психовали.
Свобода? Век свободы не видать! –
Помыслишь вдруг в горячую минуту.
Но есть верняк – смириться и принять,
Закрыть глаза и все списать на смуту.
Нет, не могу. Не дело. Не резон.
Вот одному в глаза леплю, итожа:
– Вор. – говорю, – позорник, фармазон!
Сквозь бороденку цвиркает:
– И что же?!
1996
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
А. С. Пушкин
Скользя и падая нелепо,
Нажравшись телебелены,
Россия чокнулась. И слепо
Пасется в стаде сатаны.
Народ? Наверно, только в песнях
Остались удаль и броня?
Он все тупей и бессловесней,
Все круче стрижка и резня.
Пойди сыщи единоверца,
Враз охладеешь, видит Бог,
На пепле пламенного сердца
Он свечку кроткую возжег.
И рад! И верит в час спасенья,
Как бы не видя куража,
Убогий символ возрожденья
Рукой слабеющей держа.
1996
В листве осины зреет страх,
Трепещет древо-выкрест:
Для всех голов не хватит плах,
Когда придет антихрист!
И ты наивен, человек,
И так в наивстве канешь.
Еще добром жестокий век,
Двадцатый век, помянешь.
Вот зверь идет – загробный свист!
Все три шестерки – ко дню.
И русский лес последний лист
Роняет в преисподню.
1996
На земле моей, земле метельной,
С разудалым посвистом ветра,
Стал Ямал страною сопредельной,
Ненадежной спутницей Югра.
В Салехарде тучи ходят хмуро,
В суверенных надолбах Надым.
Там Басков. Поэт. Сегодня Юра
Говорит: границу отстоим!
И в стихах воинственные те же
Территориальные права.
А Махмуд Габдель грозит: зарэжу!
Шутит так. Но шутка какова!
Даже солнце общее не греет,
А луна и звезды говорят,
Будто я к Тарханову Андрею
Снарядил карательный отряд.
Нацепив торжественные латы,
Отложив перо и чистый лист,
Наш Андрюша – кедром в три наката
Укрепляет свой Ханты-Мансийск.
Паритеты, суверенитеты...
В головах – сумятица, бедлам.
Жили-были светлые поэты,
Рюмки вдрызг и – чечки пополам...
1998
Встанешь утром, те же беды
Оккупация, позор!
Над Россией – в знак победы
Полосатый триколор.
Ни один не дрогнет мускул
На иконе – у Христа,
Красно солнце светит тускло, –
Это общие места...
За окном конкретный вид:
Кандагарский инвалид,
У него Афган в печенках,
Будто злой душман сидит.
Со вчера горя и шая,
В мятых взорах – боль и крик,
Мужики вопрос решают,
Как залить за воротник.
Три «мента» воришку мочат,
Так слегка пускают кровь.
Девка – страсть! – отдаться хочет
За «лимон» – и вся любовь.
Безупречный меж людей –
Серый живчик воробей!
Воробья смириться с гадством
Не принудишь, хоть убей.
1998
Там порядки и нынче чётки,
Каждый вписан в свою графу,
Скажем, адские сковородки
Лижет Суслов. Но это ж – тьфу!
Для кого-то – смола, оковы,
В три гадюки свистящий кнут.
Для товарища Горбачева –
Пунктик общий для всех иуд.
Собирайся, мол, паря, с духом,
Все оформлено: бланк, печать!
Для острастки залепят в ухо:
«Потерпи. Не моги серчать».
Соответственно обстановке,
Выйдет Дьявол, прочтет Указ:
«Час пришел! Вот твоя веревка,
Специально тебе припас!»
1998
Засунув гвоздодер за голенище,
Как финский нож,
И важный, словно прыщ,
Он пристально –
Лежит что плохо! – ищет
Среди живых и брошенных жилищ.
То колесо,
То образок с божницы,
То пуговку средь мусора сеней!
Вещица – дрянь,
Но может пригодиться,
Сам Плюшкин
Наклонился бы за ней.
«Мышкует» – в ночь,
Идет в поход в другую
(На людях чтя морали и табу!),
Несет доску смоленую, тугую,
А подфартит – чугунную трубу.
Обочь и вдаль
Гудит-свистит эпоха.
И он с зарей, покрякивая аж.
Со смаком мечет кашу из гороха,
Удачным был
На ток ночной вояж.
Потом соснет – «куфайку» в изголовье,
Проснувшись,
Щец откушает горшок.
И, берегя бесценное здоровье.
Целебной травки примет корешок.
Не курит. Да!
Не чахнет и не пышет,
Чалит себе, укромно шелестя.
Но слух прошел,
Слушок, точней: «Он – пишет!
«Из мусорной корзины» – повестя».
Словарь и стиль визжат, Как поросята,
И местных тем убог и скучен круг.
Уж написал ноль целых две десятых
За двадцать лет мучительных потуг...
И как-то Гоголь,
Выглянув из мрака,
(Он чародей и – может иногда!)
Прочел страницу, лоб потер:
«Однако...»
И подтвердил:
«Как скучно, господа!»
1991
Детина-критик гневным текстом
«Врага» бичует, весь дрожа,
Сквозит эротикой и сексом
Его пещерная душа.
Другой шумит о днях ГУЛАГа,
Никто Отчизне не помог,
Зато прибрали власть и блага,
Как говорится, под шумок.
На съездах-сессиях токуя,
На главном клиросе страны,
Мы видим – дулю нам какую
Суют сии говоруны.
Сулят топор. Готова плаха.
И «дело», знать, заведено.
И «гнев» грядущих Карабахов
Отрежиссирован давно.
Да только зря сдвигают кружки
За свой фарцовый интерес:
Лжедмитрий выстрелен из пушки,
Иуда сам в петлю залез...
1991
Как допрежь ордена, презенты,
Только гуще, позорней ложь.
Сплюнешь горестно, в президента
Хоть со скользом, но попадешь.
Сколько их на Руси Великой,
Не промажешь, бери подряд:
Тот не вышел умом, тот ликом,
Испохаблен калашный ряд.
Вот один из них «ангел кроткий»,
Из прорабов – усвой и взвесь!
Как цементным раствором, водкой
Укрепляет маразм и спесь.
Ну, взорлите ж, гудки заводов,
Ну, ударьте, колокола!..
Прав был загодя «вождь народов»:
Эвон сколь напласталось зла!
1991
Вожди почили в бозе,
А новых нет пока,
Жидки да мафиози
В Советах и в ЦК.
И катятся кортежи,
И вносится нитрат,
И «нобелевский» свежий
Созрел лауреат.
Душа небес взалкала?
И в обществе – темно:
Хоть в «леворадикалы»,
Хоть в «право», все одно...
Ах, добыли свободу
(Виват нам, дуракам!)
Библейскому народу
И прочим Собчакам.
Еще б самих нас к стенке,
Чтоб – некому тужить:
Сплошные евтушенки,
Сплошной бомонд и жидь!
Куда желаешь – виза,
Вся жизнь – сплошной полет,
Ну, словом, как Раиса
Максимовна живет.
1990
Каких кровей Он? –
старая дилемма.
Как был зачат? –
загадка глубока.
Метрических бумаг
из Вифлеема
Не сохранили
горние века.
Известно лишь –
когда и кем распят
Он, И кто орал:
«Распни его, распни!»
Так что ж теперь
зациклились на пятой
На краткой строчке
паспортной ОНИ?
Недавно лишь «расшили»
пунктик узкий,
Но не был снят
сей пристальный вопрос:
Еврей ли Он?..
Не важно! Он – за русских,
Он – Иисус Иосифыч Христос!
1998