Людмила Колодяжная - Пред иконой стоишь со свечою...

Если ветер вернется на круги,
дней пустыня будет согрета,
и мы доверимся кротко
апостолам... Божьи слуги
спустят лодку
по склону волны высокой Генисарета.

Сети веток качнутся как неводы,
ветхо,
над водами (плеск удваивается
плеском сердца),
и мы услышим двухтысячелетнее эхо
Голоса, которым начинается,
которым кончается — детство.

И мы переплывем море
жизни — с Востока до Запада,
и будут над нами веять
и кругами в просторе
расходиться — десять Заповедей
и блаженств — девять...

Глоток — долька
влаги — до чуда,
только
глоток из сосуда...

Холмы Галилеи
невзрачной,
и вечер, как веер
брачный,

час поздний
праздника-пира...
И позван
Христос с Марией

Пречистою —
с учениками
на чистую
вечерю в Кане...

Но тает
вино в сосудах,
глоток отделяет
от чуда —

горячий
глоток, и только...
Но чудо не спрячешь,
как дольку —

в земном — простора
небесного,
которому
в горнице — тесно,

как шагу
в камнях-утесах,
как влаге
вина в водоносах,

в сосудах,
на вечери брачной...
До чуда —
глоток прозрачный...

Глоток — верная
мера,
глоток — до безмерной
веры...

Преображенья зрел
час, как в ночи свеча,
чтоб каждый луч успел
вспыхнуть от друга-луча,

чтоб каждый луч-штрих
в нишу-жилку попал,
чтоб на иконе затих
чертой, что провел Феофан,

чтоб каждый луч держал
фрески блеск на века,
чтоб каждый луч бежал
пред тенью ученика,

которого Феофан
простер пред Господом ниц
(Иаков, Петр, Иоанн)
так, что овалы лиц

навечно освещены
в Преображенья час —
час ночной тишины,
зреющей, как свеча...

Пустые отринем речи,
те что Господь отверг,
в полночь, в страстной Четверг,
зажжем свечи —

а на столе хлеб, да соль,
а в душе свет, да боль.

Над освещенным млечным
лучом — столом,
в полночь, склонимся рядком,
в час Вечери —

а в душе свет, да боль,
а на столе хлеб, да соль.

И будем молчать о чуде...
Живущий в каждом, Христос
задаст тот же вопрос
тени-иуде —

а на столе хлеб земных бед,
а в душе боль, да свет.

Великой пятницы тропами
Ангел нас проведет
туда, где каждый бредет
на свою высоту-голгофу —

а в душе боль, да свет,
на столе — соль земных бед,

Зажжем полночные свечи
в Четверг страстной...
В горнице, за стеной —
молитвы последние, речи...

А на столе хлеб, да соль,
а в душе свет, да боль.

Сегодня будет одинок
Мой день и светел.
Лишь ветер солнечный у ног,
Лишь ветер.

Я рано, рано выйду в сад,
Готова к чуду.
И вдруг почувствую Твой взгляд
Везде, повсюду.

И я услышу тихий зов
Сквозь шелест крылий,
Сквозь возгласы учеников —
Я здесь, Мария!

От слов Твоих — такая тишь,
И слезы льются...
Но Ты, как облако стоишь,
Нельзя коснуться.

Не наше дело знать сроки и времена...
Но — над Деяньями взгляд твой склонится,
и ты узнаешь Апостолов имена,
пришедших, взошедших в горницу.

В день, когда облако стало расти,
чтобы встать над горой Елеонской,
до которой — даль субботнего пути,
где вознесся Христос, где погасло солнце.

Где они пребывали: Петр, Иоанн, Андрей,
Филипп и Фома, Варфоломей, Иаков,
Симон Зилот, бывший мытарь Матфей,
Иуда (Иаков брат) и Алфеев Иаков.

И молились в горнице молитвой одной —
вместе с женами, приносящими миро,
в час, когда земля, насыщенная виной,
на Божьих стопах уже не тяжелела гирей.

И разлуки с Вечностью уже узнали вкус,
вспоминая ангелов, что в облаке видели,
говоривших: «Вознесшийся от вас Иисус,
таким же образом к вам — приидет...»

Дева клонится, как деревце,
к вечным небесным дарам.

Вводится царственно Девица
в Ерусалимский храм.

Вслед по ступеням зыблется
свет от высоких лампад.

Деве сквозь время видится
Вечности детский взгляд.

Вводится Дева по лестнице —
лествице без перил.

Вестник видится Вестнице —
будущий Гавриил.

По горней дороге вводится,
в горницу, в крылья дверей.

Будущую Богородицу
славит седой иерей.

Дева ведется вдоль линии
вечно горящих свечей.

Свет внутри будущей Скинии
светится — все горячей.

Нить строки тяну поперечную,
как основа льются лучи,
продеваю, словам не перечу,
даже если речь не звучит...

Непостижен еще рисунок,
вот, он светится, вот — погас,
тени лунные, профиль юный
ангела — обручившего нас...

Строки рвутся, чтоб снова сплесть их,
в выси связываю узелок,
чтоб ожил Приносящий вести —
Благовестный держа цветок.

Чтобы я над цветком склонилась,
чтоб строка что еще слаба,
как ответный вздох засветилась
на устах: «Се, Твоя раба...»

На части две быль разделя —
небесную, земную — знаю,

Успенья Твоего земля
там, где иконы даль резная.

Я перед ней в мольбе, без слов,
в день грустный августа склоняюсь,

считая, скольких облаков
апостольских расправлен парус,

там, где спешит за братом брат
из разных стран, земель и весей —

небесный счет земных утрат,
пытаясь разгадать и взвесить

в тот час, когда колокола
к рыданью перешли от пенья,

когда с земли слетела мгла,
смущенная лучом Успенья,

когда стал ангела высок —
склоненный к Деве стан лучистый,

когда остался поясок
в цветах, во гробе — от Пречистой...