Мне думается, что было бы очень интересным фактором нашей поэтической жизни, если бы в ближайший год-два появилась книга стихов, в которую были бы включены поэтические произведения Лапина и Хацревина, написанные каждым из них и входившие в разное время в их отдельные и совместные книги, а также оставшиеся до сих пор не опубликованными.
Может быть, такую книгу стоило бы назвать «Рядом с прозой». У нас в издательствах в последние годы и даже, пожалуй, десятилетия почему-то очень не любят принимать к рассмотрению рукописи, в которых стихи соседствуют с прозой. И по-моему— зря! Хорошие стихи рядом с хорошей прозой никогда еще не пугали серьезных читателей прозы, а порой приучали их к стихам, делали из них читателей поэзии. Во всяком случае, в 30-е годы Лапин и Хацревин выпустили несколько именно таких книг, совершавших эту полезную работу.
Однако я незаметно для себя заговорил о будущем. Вернусь к настоящему. Это предисловие написано мною к небольшому циклу стихов Бориса Лапина, относящихся по времени к 1923–1932 годам. Все эти стихи были написаны им между восемнадцатью и двадцатью семью годами. В этих стихах чувствуются и отзвуки времени, и отзвуки биографии автора. Сын военного врача, Лапин еще успел застать на фронте конец гражданской войны. Потом, в первые годы нэпа, он учился в Москве, в Брюсовском институте, и в его стихах этой поры можно ощутить юношеское неприятие накипи нэпа. Потом начались одна за другой поездки, путешествия. Средняя Азия, Памир, Дальний Восток, Чукотка, Курилы… С этими поездками связаны и те стихи, что не публиковались раньше, и те стихи, что писатель включил в свою повесть «Подвиг» как песенки вымышленного Лапиным английского поэта-песенника Пата Виллоугби.
О, поле, поле
(Песня английского солдата)
Солдат, учись свой труп носить,
Учись дышать в петле,
Учись свой кофе кипятить
На узком фитиле.
Учись не помнить черных глаз,
Учись не ждать небес —
Тогда ты встретишь смертный час,
Как свой Бирнамский лес.
Взгляни! На пастбище войны
Ползут стада коров.
Телеги жирные полны
Раздетых мертвецов.
В воде лежит разбухший труп,
И тень ползет с лица
Под солнце тяжкое, как круп
Гнедого жеребца.
Должно быть, будет по весне
Богатый урожай,
И не напрасно в вышине
Собачий слышен лай.
О вы, цепные мудрецы,
Мне внятна ваша речь —
Восстанут эти мертвецы,
А нас покосит меч.
И полевые мужики,
«Ворочая бразды»,
Вкопают в прах, как васильки,
Кровавых дел следы.
Ах, как весело идти в ночной плеск,
Слышать хлюпанье воды, свист машин.
О, пение сквозь дождь! Сонный бред,
Голос ночи, крик скользящих шин…
…В задыхающейся пляске вод,
Плотной падавших стеной вниз,
Слышно пение шагов и струй,
Тонкий, чистый, одинокий свист…
Молодой неизвестный человек.
Он отпраздновал сегодня двадцать лет,
Он просто очень тихий человек,
Он не маклер, не убийца, не поэт.
Он готов любой подвиг совершить,
Он готов любую подлость показать,
Чтобы только грош счастья получить,
Чтобы ужин с бургундским заказать.
Слышишь — чей там голос песню гомонит
(Всюду ливень, всюду сон и легкий плеск):
«Я не буду ни богат, ни знаменит,
Если я не столкну вас с ваших мест.
Это счастье я с кровью захвачу,
Это счастье я вырву из земли.
Я хочу быть великим… Я хочу
Быть великим… Я хочу… Быть… Вели…»
«Опять земля уходит с востока на закат…»
Опять земля уходит с востока на закат,
Наполненная сором и шорохом ростков.
Опять по ней гуляют, как двадцать лет назад,
Волнистый серый ветер и тени облаков.
Твой облик затерялся в толпе растущих лиц,
Твой голос еле слышен сквозь мрак двойных плотин.
Все странно изменилось от чрева до границ,
И только ты остался по-прежнему один.
Ты выброшен на берег. О жалостный улов! —
В мой невод затянуло мешок твоих костей,
Набитый скучной дрянью давно угасших слов,
Любви, тоски, сомнений, опилками страстей.
Ты равнодушен к миру, и мир тебя забыл.
Он движется — и баста! А ты упал — и мертв.
И кто теперь запомнит, кем стал ты, что ты был —
Ни рыба и ни мясо, ни ангел и ни черт.
Песенка пассажира 3-го класса
В горячей ветреной тени,
Среди чужих народов,
Учитесь различать огни
Идущих пароходов.
Вокруг — дики и неродны
Во тьме синеют скалы,
Чужие люди холодны,
Чужие песни вялы.
На скалах бурая трава,
Горят огни морские,
Туман одел на острова
Халаты поварские.
Тоскливый, тягостный мотив.
Вода свистит у трюма.
Бежит в холмах локомотив.
Сверкнул маяк угрюмо.
На брюхе пятится вода.
Туман над краем суши.
Внизу — холодная звезда
В воде купает уши.
Спешит одесский пароход,
Везущий в трюме хлопок,
Кипят готовые в поход
Котлы горящих топок.
Ты слышишь говор моряков?
В тени светло и людно.
Крутой накат волны с боков
Слегка качает судно.
В горячей ветреной тени,
Среди чужих народов,
Учитесь различать огни
Идущих пароходов.
«О ты, душой похожий на овцу…»
О ты, душой похожий на овцу,
Когда на шерсть стрижет ее пастух,
Уподобляющий себя купцу,
На распродажу вынесшему дух,
Напоминающий судьбой зарю
В часы, когда пожар горит в степи,
Веселостью подобный декабрю,
Свободный, как собака на цепи,
О преданный, как белка — колесу,
Своей испытанной огнем судьбе,
Прости меня за то, что я несу
Свои слова безумные — тебе.
Я принес тебе аршин луны,
Локоть неба — только не грусти!
Двести гарнцев черной тишины,
Полсажени Млечного Пути,
Жалких мыслей — одиноких — рой,
Столько слез, что хоть по ним плыви,
Столько вздохов, что — попробуй
скрой!
Это все — за грош твоей любви.
Твой ответ не слишком ли суров?..
Ты не хочешь сделки меновой,
Для тебя я не найду даров
В бакалейной лавке мировой.
1924
