Ознакомительная версия.
***
Мои стихотворения —
Причуды настроения,
Мечты и упования
И разочарования.
Они приходят строчками,
Цепляются крючочками
За душу и сознание.
Они – моё призвание,
Как выяснилось – раннее,
Да выявилось ранами,
Мне жизнью нанесёнными,
К смертельным отнесёнными.
По—новому, воскресшая,
Сквозь мрак свой крест пронесшая,
Пою теперь о жизни я —
Возвышенной и низменной,
О грусти, лете—радости,
О вере в Бога, старости,
О том, как солнце всходит,
О том, что всё проходит.
О, волшебство поэзии, где слово превращает
В кристаллы образов унылое житьё,
И райское блаженство обещает,
И горя прошлого дарует забытьё!
И тянется душа вослед за словом
К возвышенным чертогам неземным,
Дни жизни озаряя светом новым
И смыслом наполняя их иным.
Не Анна, не Марина я, а Люда.
Изысков не найдёт в моих стихах гурман.
Простое, незатейливое блюдо
На полдник жизни приготовлю вам.
Образованье – высшее. Партийность – никакая.
Свободе духа массовость претит.
Лишь настроению минуты потакая,
Пишу стихи. А кто мне запретит?
Работала психологом когда—то.
В себе самой чуть—чуть разобралась.
Духовной брани мы нестойкие солдаты.
Лишь к власти над собой всегда рвалась.
Читала много. – «Чтоб не мыть посуду».
Вклад не вносила в чистоту рядов страны.
Любила жизнь. Кляла её, паскуду,
Когда беда грозила с каждой стороны.
Ждала чудес. – Ну, обчиталась в детстве сказок.
Они и были, да ждала совсем не те.
Но сверху светлых не было на то указов.
А потому жила в душевной темноте.
Но не совсем. Надежда—то светила,
Хоть свет её был слаб, чуть не угас.
Фортуна колесом как накатила, —
Немолодой уже, явился мне Пегас.
Мы с ним на пенсию одну мою, однако,
Ох, сомневаюсь, ничего, мол, проживём.
Чужую плюс кормлю ещё собаку,
Платя за гуманизм своим рублём.
Друзья—подруги – им свои стихи читаю, —
Мне говорят: пора публиковать.
Я соглашаюсь, а в уме себе считаю,
Кто сколько раз взаймы мне мог бы дать.
Вслух не прошу. – Ишь, гордая какая!
Ну, и сиди себе, не знаема никем.
Уж лучше так, чем жить в долгах, икая.
От славы в двух шагах. А, может, вдалеке.
Бывают состояния такие иногда,
Что строчки сочиняются, рифмуясь сами,
Загадочной вдруг кажется вода,
И миг отмерен вечности весами.
И надоедный лай собаки за окном
Становится иным по форме и по смыслу,
И пыльный угол посетит волшебный гном,
И изменяется теченье чувств и мыслей.
Но тонкая материя мгновения хрупка.
Вот ход часов её прервал, и он – реальность,
Хоть не было ни жеста, ни хлопка,
Мгновенно изменившего ментальность.
Во мне два мира существуют врозь.
В одном всё ясно: здесь часы, собака
Настойчиво выпрашивает кость,
Труся за женщиной до мусорного бака.
Здесь голубь никакой не символ ничего,
Здесь голубь – просто голубь и не боле.
И можно семечками покормить его
И посочувствовать нелёгкой птичьей доле.
Всё в этом мире есть: и звуки, и цвета,
И чувства есть, и славные мгновенья, —
Есть жизнь, но всё равно она – не та,
Какой её представит вдохновенье.
Не по случайности, его основа – вдох,
На выдохе – другие ощущенья.
И не сказать, чтоб мир, как таковой, был плох,
Но в нём – опасность скуки пресыщенья.
Лишь отстранясь на время от себя,
Утратив столь привычную пристрастность,
Ничей учитель, и ничей судья,
Иную к жизни чувствуешь причастность.
И невещественное что—то там, внутри.
В том месте, что душой у нас зовётся,
Взывает к жизни, рвётся – отвори! —
И успокоится, коль в слово облечётся.
От добра добра не ищут.
Есть и кров над головой,
И хоть скромная, но пища,
И луга с цветком—травой.
Есть ещё подруги—книги,
Телефон для срочных слов,
Когда душу гнут вериги,
Словно вьюки у ослов.
Тяжела своя поклажа,
А чужая, словно пух.
Жив пока, кустится лажа,
А помрёшь – в репьях лопух.
Всё чего—то улучшаем —
Внешность, статус, ум и быт.
Суетимся, поспешаем,
Пыль летит из—под копыт.
Рвёмся выбиться мы в люди,
За границы улизнуть.
Сколько сыграно прелюдий,
В эпилоге чтоб уснуть.
От добра добра не ищут,
А что есть – то берегут.
От добра стихов не пишут,
В них от хаоса бегут.
Кто пережил смертельную опасность,
Тот ежедневную хвалу возносит Богу,
Благодаря за боль, и день ненастный,
Туманом, тьмой покрытую дорогу.
Кто в суете и ложных попеченьях
Не слышал гласа своего призванья,
Своей души постигнет назначенье
И вверит Богу поздние признанья.
И оживут дремавшие таланты,
И с верой теплота души не стынет.
И выйдут балериной на пуантах
Из закулисья радости простые:
Весна, тепло, трав и деревьев зелень,
И вдохновенья плод в стихах и прозе,
Предчувствие чудес и сказочных везений,
И вновь бутон на засыхавшей было розе.
Моя проснулась летаргическая муза,
Почуяв, что пора, что впереди – закат.
То ли уздцы ослабли, то ли – узы,
То ль осознала безвозвратность я утрат…
Мой дом в пыли, совсем заброшен.
Здесь паутина по углам
Развешена, как будто броши,
И беспорядок, и бедлам.
Меня на чтенье лишь хватает
И на стихи, что по утрам,
Когда на кухне сумрак тает,
Пишу – настала их пора.
Они теперь мне слаще мёда.
Всю жизнь к стихам своим я шла.
Своё взяла в годах природа, —
В навозе жемчуг я нашла.
Пылятся всюду книги, вещи,
И хаос в кухне на столе…
А я пишу – мне сон был вещий, —
Чтоб наверстать бесплодность лет.
Навеянное Пушкиным
Между мытьём и сушками,
Меж штопками и глажками
«Головке с таракашками»
Мне Шестикрылый Серафим
На перепутье не являлся,
То ль разминулися мы с ним,
То ль он в потёмках обознался,
Не мне сказал: «Глаголом жги
И восставляй сердца из пепла.
Не бойся, не проси, не лги.
А чтоб душа твоя окрепла,
Ты верь – с тобою я всегда
Неразлучимо рядом буду»…
Так рассуждала я, когда
На кухне стала мыть посуду,
Колонки газовой боясь,
Что вдруг от ветхости взорвётся,
И на соседа слева злясь:
Сосед стучит. Водичка льётся,
А я опять в плену у рифм,
Остановить поток безвластна.
Гори, колоночка, гори,
Ты, как и жизнь моя, опасна.
Придёт на ум одна строка,
И я – к листочкам от посуды,
Но не додумалась пока,
Строка пришла ко мне откуда.
Быть может, Ангел мой шепнул,
А, может, и другая сущность,
Тогда кричите: «Караул!» —
Та вряд хорошему «наущит».
Но всё ж, нескромная, я льщу
Себя обманчивой надеждой:
Когда болею иль грущу,
Незримый, в кѝпенных одеждах
Со мной мой Ангел. Мой обман
Во тьме мне скрашивал дорогу.
Храни меня, мой талисман, —
Мой Ангел, приданный мне Богом.
Я расскажу тебе, как пишутся стихи.
О, творческий процесс своеобразен очень.
К больным суставам приложила на ночь лопухи,
Намеревалась спать сегодняшней я ночью.
Но после трёх Петрович разбудил,
Перелезая через сонную меня, мослами
Мои он кости хрупкие едва не раздавил.
А дальше ночь опять к Морфею нас послала.
Он лёг и захрапел, себе не дуя в ус
(Их нет, усов, и потому он в них не дует).
Лежу, но признаков бессонницы уже боюсь,
Встаю, беру блокнот и в кухоньку иду я.
И там сижу себе до птичьих голосов,
И дням прошедшим сочиняю эпитафию.
Не отношу себя к бессонной группе «сов»,
Но дорога мне дней минувших биография.
И вот уже – да здравствует рассвет!
С мешками в зеркало глядит физиономия.
Расставлены зато и многоточья все,
Да и в снотворных тоже будет экономия.
Я умерла и заново воскресла.
Теперь с трудом я понимаю тех,
Кто держится за деньги, власть и кресла,
За дым сиюминутности утех.
Открылась мне сермяжность правды жизни —
Живём СЕГОДНЯ мы – воистину лишь день.
А память и мечты, по сути, эвфемизмы,
ВЧЕРА и ЗАВТРА – жизни только тень.
Не буду я с собой теперь лукавить:
Как мало – не в годах, – а в ДНЯХ жила.
Мой день сегодняшний – вот пробный камень
Той жизни, что годами я ждала.
И если боль в ней радость перекроет,
Терпи, пройдёт, не вечна и она.
На жизнь свою грешу ещё порою,
Забыв, что жизнь – как чудо – ведь одна.
Другой, в Писанье сказано, не будет.
Живи в реальном, а не вымышленном дне.
О том, что «было», «будет» – люди судят.
«Здесь» и «теперь» всё ближе, ближе мне.
Ознакомительная версия.
