ртутной, из приютов неуютных,
словно дух, не упокоен в черный час кончины дня,
из оконных дыр-промоин возникает лунный клоун
отражений липкий воин, блик лампадного огня.
Этот глупый, вздорный клоун беспардонен, беспокоен,
нагло мнит, что он достоин восхищенья моего.
В упоеньи самомненья он коверкает движенья,
размножая в отраженьях неживое божество.
Он лопочет и хохочет, от меня чего-то хочет,
роет землю, словно кочет, то рыдая, то браня…
Кто ты, клоун, шут безумный? Что в зрачках твоих латунных?
Но витрины в бликах лунных отражают лишь меня.
И в рассветный грай вороний я бреду бульваром сонным,
Где за гранью дыр оконных зарождается возня.
Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным.
Уползают с тихим стоном тени прочь при свете дня.
Вот такая вот фигня.
Страна Чудес зовет болванщиков
Болва́нщик ( англ. Hatter, буквально Шляпник) — персонаж из « Приключений Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла; такое имя носит в популярном в СССР переводе Н. Демуровой.
Если мир вокруг качает,
резь в глазах и в горле ком
приходи и выпей чаю,
непременно с молоком.
И раскроется кулиса,
и погаснет в зале свет
Скажет девочка Алиса
— Чистых чашек больше нет!
И уйдет по сказке дальше
дверь захлопнув невзначай.
Ты поймёшь, что ты Болванщик,
и терпеть не можешь чай.
И, отбросив прочь опаску,
дерзновенный мушкетёр,
ты нырнешь с разбегу в сказку,
как в колодец трех сестер.
Велики, малы ли двери,
просочишься и пройдешь.
Победишь любого зверя,
разберешь любой картеж.
Что нормально для мужчины,
из одних амбиций лишь,
высочайшие вершины,
насмехаясь, покоришь.
Как герой по биссектрисе
с Джомолунгмы съедешь вниз…
Но на барышне Алисе,
умоляю, не женись!
Для Алисы, милый мальчик,
даже сотню лет спустя,
так и будешь ты Болванщик.
Полоумное дитя.
Нарисуй мне барашка, пожалуйста!
Мир сложнее хромосом
и раскручен колесом.
Слов свинец в нем давит Землю
и взлетает невесом.
Кто свободен в нем, — чужой.
Кровь с клинка стекает ржой.
Он себя приносит в жертву,
заплатив за кровь душой.
По текучей по воде
бродят призраки в Нигде
и затертый образ бога,
был присыпан в борозде.
Но весною тает лёд,
солнце рыжее встаёт.
То, что было — проходило.
Завтра — новому черёд.
Непонятный, непонятный, непонятный мир
Мир безжалостен снаружи
как наждачный жесткий круг.
Совесть трет, привычки рушит,
пашет душу словно плуг.
Чтобы ты притерся к прочим,
стал удобным, как шарнир.
Потому нас всех курочит
наш ужасный прочный мир.
Мир с изнанки очень тонок
как из радуги ларец.
Что увидит в нем ребенок
не заметит и мудрец.
Не поймет его явленья
сколько лет не проживи.
Создан мир из восхищенья
и замешен на любви.
Мир непрочен, слаб и зыбок.
Здесь, на лучшей из планет,
он подобен стайке рыбок:
Были. Тронешь воду, — нет.
Тверд как камень. Мягко-ватный.
Полный света, полный тьмы.
Нестабильно-непонятый.
Как и мы, мой друг. Как мы.
Кто впервые видел Слово
Кто впервые видел Слово?
Процарапав письмена
кто стремил нас к жизни новой
где неправда не нужна?
Древний, опытный, наивный
верил он, мудроголов,
что в грядущих книгах дивных
будет много добрых слов.
Он не мог предвидеть сразу
вой газетных верных псов,
и кровавые приказы,
и наветы подлецов.
Что не сразу и не вскоре
но, освоив суть едва,
мелкий шкодник на заборе
впишет грязные слова.
Но и знай он все, наверно,
тот мудрец прошедших лет,
он отмел бы мысли скверны,
и письмён оставил след.
Ведь ценнее душ и крови
то, что бытию столпом.
Ибо мир стоит на Слове.
Устном, письменном, любом!
У тебя есть выбор
Ходят по Гее геи
не опуская голов
верно служат идее
сближения полов.
А в мрачных подвалах, бессонно,
всю жизнь не смыкая глаз
правят миром масоны,
и угнетают нас.
Всяческие дурманы
те, от которых мрут,
колят себе наркоманы,
нюхают, курят и жрут.
Гопники, СПИДа рассада,
и где-то (да что там, везде!)
педо- мазо- и садо-
мир приближают к беде.
Ханжество, жадность, злоба,
гордыня и прочая муть
скопились в достатке, чтобы
погибелью мир захлестнуть.
Но всё же каждое утро
в джунглях штата Кашмир
отшельник, безумный, но мудрый
жертвой спасает мир.
Ни благость, ни мракобесие
не победят пока.
Мир висит в равновесии
уже не годы, — века.
Вся бифуркация смыслов,
мира узлы и углы.
Шатается коромысло
на острие иглы.
Читающий строки эти!
Взвесь нынче свои мечты.
Теперь ты за мир в ответе:
стал на весы и ты.
На триптих черных фигур Малевича
Грязь черна. Проста, как клизма.
Все обделано уже.
Черен мир супрематизма.
Он внутри огромной Же.
Кто-то воет восхищенно:
До чего дошел прогресс!
Праздник духом извращенных,
отвращенных от небес
Гурт, гонимый пастухами,
повредившихся в уме.
Критик ржет над лопухами.
А "народ" опять в дерьме.
Терроризм и поэт
По следам теракта в Ницце 14 июля 2016 г. Террорист — тунисец, 31-летний мусульманин Мохамед Лауэж-Булель на 19-тонном грузовике врезался в толпу людей, наблюдавших салют. 86 человек погибли и 308 получили ранения. За несколько дней до трагедии Мохамед переслал 240 тыс. тунисских динаров (около 100 тыс. евро) своей семье в Тунисе
Зачем поэту бодигард?
Он сам страшнее ста бомбард.
Он как гепард, как леопард, -
жрёт дичь любого веса.
А террорист — простой злодей.
Он может лишь убить людей,
а душу скрасть, как Асмодей,
не может ни бельмеса.
И вот на ринге с двух сторон -
под свист толпы и грай ворон:
Сел в грузовик, набрал разгон
двуногий клон амёбы.
Напротив, в суете-сует,
толпа. Среди неё — поэт
творец, мудрец, аскет, эстэт,
уже у грани гроба.
А в жарком небе гром петард!
И вот — бессильны сто бомбард
Молчат гепард и леопард,
лишь ярость сжала скулы.
И
