Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

Унеси меня на волке сером,
Унеси меня, Иванушка, домой,
В наше царство, за леса и горы,
Далеко от жизни — ведьмы злой.

Во дворце твоем, в моей светлице,
Как на небе, солнце и луна.
Не смолкают песни райской птицы,
Днем и ночью музыка слышна.

В полночь глухую меня ты покинул,
Братец Иванушка, в чаще лесной.
Братец Иванушка, в царстве змеином
Змей-семиглав обручился со мной.

Страшно мне жить под владычеством змея.
Давит кольцо его ласк мою грудь.
Злое дыхание пламенем веет.
Красные жала лицо мое жгут.

Неба не видно в подземной пещере.
Камни, песок без воды…
Воют вокруг невидимые звери,
Ветер завеял дороги следы.

Братец Иванушка, братец мой милый,
Поздно следов и дороги искать.
Сердце уснуло и всё позабыло,
Любо ему под землей остывать.

Далеко, далеко, за алмазной горой
В терему у зари, под вечерней звездой
Спит Иванушка, чарами злыми пленен,
И в хрустальном гробу видит горестный сон,
Что в Кащеевом царстве одна я бреду
И дороги-пути из него не найду,
Что во тьме меня злой чародей сторожит,
И коса его злобно о камень шуршит,
И слетают о полночь ко мне упыри
И сосут мое сердце, и кровью зари
Обагряется в небе хрустальный чертог,
Где Иванушка в горестном сне изнемог.

Братец Иванушка, сегодня приснился
Мне страшный кто-то с волчьей головой.
Крепко зубами мне в сердце он впился
И пропал в гущине лесной.

Как тень, по орешнику я бродила
И зачем-то орехи брала,
А в груди у меня уж не сердце было,
Раскаленный горн добела.

Вышла на поляну, вижу две осины —
На каждом листке огонь и кровь…
Смеется старый лесовик под ними:
«Вот она, ваша человечья любовь».

— Здравствуй, Иванушка, братец родимый,
Что же ты мимо сестрицы идешь?
Отчего на бровях твоих иней,
На ресницах белые слезы?
Разве и ты в плену у Мороза
В серебряном царстве живешь?

— Что говоришь ты, Аленушка,
В толк не умею я взять.
Правда, зима студеная,
Да я начал дрова припасать.

— Не позволит Морозко, Иванушка,
Топить в ледяном лесу…
— Проживешь без огня, Аленушка,
Я шубку тебе принесу.

— Не носи мне шубу, Иванушка,
Сомнется убор парчевой…
— Ну, прощай, я застыл, Аленушка,
Говоривши с тобой.
И пора мне, сестрица милая,
На деревню к жене молодой.

Ожерелье из слез моих жемчужинок
Понапрасну, Иванушка, тебе я дала.
Ты все растерял их, как шел за валежником,
Целый день я искала их — не нашла.

Не знаю, дождусь ли зари вечерней.
Устала я слезы мои искать.
Желтой купаве, полыни серебряной
Скажи, чтоб вышли меня встречать.

Чует сердце — у них ожерелье,
Надену его и усну под сосной.
Не буди меня, тише иди, Иванушка,
Как будешь валежник нести домой.

Как вспомнишь, что я медведя боялась
И в лес не хотела идти одна, —
А теперь, как жить в лесу осталась,
Не страшен мне и сам Сатана.

Как ухают здесь, как лотоша тся
у полночь нежити в нашем бору.
Ты и часу не мог бы тут, братец, остаться,
Где на житье оставил сестру.

А мои все страхи в один снизались
С тех пор, как меня ты сюда привел,
Что мы оба с тобою без Бога остались,
Что не этой дорогою Бог нас вел.

Мы спали вместе в моей колыбели,
А неравны доли — моя и твоя.
Чу, петухи на деревне запели.
Уснула нечисть. Усну и я.

Будет ли рождать еще земля,
Напоятся ли смолой душистой хвои,
Ярой озимью оденутся ль поля,
Иль отныне будет всё иное?

Где шумел дремучий древний бор,
Где курились травы луговые,
Встретит одичалый взор
Только прах и кости гробовые.

Ангел смерти огненным мечом,
Как солому, тварь пожжет живую
И разрушит каменным дождем
Вавилона башню вековую.

Да святится всё, что ни придет,
Да исполнится святая чаша гнева.
И тогда на камне зацветет
Искупленной жизни древо.

Морозные дали сияют.
В степях необъятная тишь.
Кто любит тебя, угадает,
О чем ты, Россия, молчишь.

В серебряно-алом тумане,
Вонзаясь в безумный простор,
О славе и смерти курганы
Поют с незапамятных пор.

Я верю, ты станешь высокой,
И крепкой, как синяя твердь,
И ясной, как солнце Востока,
Пройдя через славную смерть.

Под хмурым низким небом
На обтаявшем желтом снегу
Алеет пятнами кровь
Вновь и вновь
Убиенного Каином Авеля.
Не спешите, хозяйки, за хлебом.
Мы все перед этою кровью в долгу,
Мы все убиваем Авеля.

Упадем в слезах покаяния,
Упадем на церковные плиты.
Горе подымем сердца.
Духа Святого дыхание,
Господи, нам ниспошли Ты,
Не покинь во тьме до конца.

Ударило в стену соборную,
Раскатилось по куполу грохотом,
Заглушило молитвы глас.
Преклоним главу покорную
Воле Господней без ропота
В смертный час.

В газетах уже писали:
«Восстановилась нормальная жизнь».
Трамвай побежал,
Хвосты у пустых магазинов стали,
Колокольные звоны кой-где раздались,
Кто-то хлеб раздобыл — сто рублей каравай.

Боязливые бледные люди,
Сторонясь виновато
Перед каждым солдатом,
Понесли на бечевке
Лещей, судаков.
Пронесла что-то баба
В железной посуде,
Пробежали с награбленной ношей
Ребята,
Кто-то розлил
На скользком углу молоко.

Змеей свилась телеграфная проволока
У корней телеграфных столбов.
Наглухо почта забита.
Не придет ни вести, ни отклика
От милых, кто ждет наших слов
Сердцем, тоскою повитым.