Все у нас будет в порядке
Давай закурим, друг нефтяник,
Поговорим о том, о сем:
К примеру, как домой нас тянет
И как далек бывает дом.
О том, как иногда охота
Забыть, что есть на свете нефть —
И с нею жизнь в трубу уходит,
Ну а другой, наверно, нет.
Но мы счастливей всех на свете,
Когда на новой буровой
По пояс пляшем в первой нефти —
Веселой, черной, молодой!
И все у нас будет в порядке,
Покуда мы помним с тобой:
У нефти не женский характер,
У нефти характер мужской.
Под тихой северной звездой
Дымок рыбачий вьется,
А в небе месяц золотой
Печалится о солнце.
Костер забытый догорел,
Седым покрылся пеплом —
И парень девушку согрел
Своей любовью крепкой.
Земля укуталась в снега
И теплой ждет погоды —
А северная ночь долга,
Как песнь оленевода.
И парню с девушкой своей
Не хочется прощаться —
И он колечко дарит ей
На северное счастье.
Северное счастье
Ждет их очень скоро —
На рогах олени
Им несут рассвет.
Северное счастье —
Быть навек с Печорой,
И для них другого
Счастья в жизни нет.
И вот уже из темных туч
Рассвет весенний вышел,
И зацепился солнца луч
За нефтяную вышку.
По тундре ветер загулял
И облака гоняет,
А парень девушку обнял
И к сердцу прижимает.
Александру Добронравову
Какое небо по ночам над Ставропольем!
Как лунным светом умывается земля!..
И воздух травами медовыми наполнен,
И звезд на небе – как колосьев на полях.
И я сегодня только о хорошем вспомню,
И под рубахою согреет душу крест…
Я счастлив тем, что Ставрополье есть
на свете,
И тем, что жизнь моя случилась здесь!
Я так давно люблю святую землю эту
И верстовые все прошел ее столбы —
И голубой поток мечты моей заветной
С ней переплелся, словно линия судьбы.
Пусть годы тают в небе, как степные птицы, —
Не остановишь их и не воротишь вспять —
Случалось многое и многое случится,
Но Ставрополья у меня им не отнять!
Над маленькой Молдовою большое солнце светит
И небу улыбается днестровский виноград —
Там Кишинев вечерний вас теплом своим приветит
И угостить своим вином сердечно будет рад.
И ваша жизнь, как маятник, к хорошему качнется,
И загорится яркий свет, где было так темно, —
Душа монаха чистая в букет вина вплетется,
И станет вечер радостным и легким, как вино.
Да здравствует его
Величество вино!
Пусть царствует оно,
Не ведая преград.
Да здравствует его
Величество вино,
Волшебный сумасброд —
Молдавский виноград!
Возьмемся за руки, славяне!
Как хорошо быть рядом со своими
И говорить похожими словами,
Пускай мы разные, но все мы носим имя
Красивое и гордое «славяне».
Как хорошо, что нас на свете много,
И об одном и том же наши песни!
Пускай у каждого из нас своя дорога,
Но мы всегда сердцами будем вместе.
Возьмемся за руки, славяне, —
И наше солнце не погаснет,
Возьмемся за руки, славяне, —
И будет вечным этот праздник!
Как хороши славянские девчата
В объятиях парней своих плечистых —
Гуляют свадьбы на Балканах и в Карпатах,
От Волги до Дуная и до Вислы.
Так сохраним же красоту и силу,
Что нам достались от былых столетий,
Чтоб восхищались все соседи взглядом синим,
Который мы подарим нашим детям.
Тамаре Гвердцители
Мое южное сердце московский снежок растопило —
И в озябшей душе моей вновь воцарилась весна,
Этот город теперь я как дом свой родной полюбила,
И когда я не здесь, он ко мне возвращается в снах.
Мне снится Россия, мне снится Москва,
Пускай далеко ты, но как ты близка!..
Уходят сомненья и боль у виска —
Мне снится Россия, мне снится Москва…
Здесь друзей моих милых улыбки меня согревают,
И я тоже стараюсь всех вас, как умею, согреть…
Я похожа на птиц, что по белому свету летают,
Но домой возвращаются главную песню пропеть.
«Опять Куры гортанный говор…»
Опять Куры гортанный говор
мне снился.
Снова речь отца
я понимал,
и в окна бился
неведомых растений цвет,
и восседал угрюмый дед,
как изваянье, у крыльца
давно заброшенного дома —
но небо, тяжелей свинца,
опять решало по-другому,
и все смывал великий дождь,
и стыдно было просыпаться
и, унимая пальцев дрожь,
поспешно за перо хвататься,
чтобы развеять горький сон,
забыть гортанный тяжкий стон —
дед не узнать меня грозился…
Здесь, в беспощадной тишине,
иной язык доступен мне
и лишь молчанье – по-грузински.
Когда в 1990 году в концертном зале «Россия» состоялся мой первый творческий вечер и я впервые вышел к зрителям, публика была удивлена, что много не самых плохих песен написал еще довольно молодой человек, мне было тридцать семь – почему-то люди считали, что я должен быть как минимум седовлас и морщинист. Помнится, я тогда отшутился известной фразой, что молодость – это недостаток, который с годами проходит. И на своем творческом вечере в Государственном Кремлевском дворце, приуроченном к моему пятидесятилетию, я с сожалением констатировал, что этот недостаток мной, увы, преодолен. Теперь я и седовлас в достаточной мере, и некоторым образом морщинист. Раньше я мог сочинять в любых условиях: гуляя, в метро, на пляже – теперь у меня получается только дома. И пешком я ходить совсем разучился – могу только за границей почему-то. Да и кота моего, которого, казалось, совсем недавно я подобрал в подъезде и назвал Кукой (в честь жены Добрынина, потому что он своего попугая в мою честь окрестил Симой), уже давно нет. Когда Куки не стало, а прожил он почти семнадцать лет, мне было очень плохо, потому что у нас с ним были удивительные отношения. Когда я, сидя на диване с гитарой, чего-то мурлыкал, он обязательно был рядом и очень внимательно слушал, иногда ударяя лапой по струнам. Поэтому я считал его своим соавтором. Ну уж во всяком случае критиком, потому что иной раз он бил не по струнам, а по мне, если его что-то не устраивало – в словах или в музыке, наверно. Лишившись такого соавтора и критика, я долго не находил себе места, пока не решил организовать реинкарнацию моего кота – завести нового, который стал бы клоном ушедшего. И я подобрал на улице внешне очень похожего котенка, и назвал его, естественно, Кукой, но, увы, на этом повторение и закончилось – песен Кука-второй со мной не пишет. И вообще мало мной интересуется. Может, поэтому я писать стал меньше, но, думаю, дело в календаре – он неумолим.
Раньше я жил только вперед, а теперь все больше воспоминаниями – а ведь еще совсем недавно я не задумывался о прошлом, меня интересовал только сегодняшний и завтрашний день. И в этом прошлом остались многие дорогие мне люди, о которых я буду помнить всегда… Иногда становится очень горько, что жизнь тает, как лед в бокале, и осталось не так уже много глотков – но все равно, я опять с нетерпением жду весны, хотя понимаю, что каждая новая весна это минус один год жизни. И охватывает тогда неудержимая и непонятная радость просто от того, что я еще живу и все в моей жизни еще происходит, и бог с ним, с календарем, который худеет и худеет с каждым днем на странной диете под названием время… Именно в такой момент была написана песня «Мой поезд еще не ушел», которую очень точно и пронзительно исполнил Коля Караченцов, как будто предвидя испытания, выпавшие ему совсем через небольшое время… Слава богу, стихи оказались пророческими – поезд Николая еще не ушел. А время, проведенное в студии с этим замечательным артистом во время записи песни, и последовавшее за этим застолье я вспоминаю с нежностью. Коля отменил гастроли и пришел на мой юбилейный концерт 2002 года в Кремль, хотя мы с ним не такие близкие товарищи и в его репертуаре всего две мои песни – не каждый артист так поступил бы, поверьте мне. Наверно, потому что Караченцов – человек театра, а не шоу-бизнеса.
По-хорошему удивил меня Володя Винокур, который опять же на моем юбилейном творческом вечере решился выйти на сцену Кремлевского дворца не в привычном для себя юмористическом амплуа, а с серьезной песней «Отец». Видимо, Владимира действительно тронула эта песня, раз он, артист другого жанра, решил записать ее и снял клип. Он и еще Алик Достман, руководитель Культурного фонда «Артес», когда мы вместе сидели за столом, говорили, что это – о них и их отцах. А я писал о себе и о своем…
