Ведь он здесь только для того, чтобы умереть.
Один обморок сменялся на другой,
И сознанье́ свет от тьмы не отличало.
Он бездыханный лежал, присыпанный землёй,
А друга обезноженного мина разорвала.
Кому железом, а кому серпом,
И тех — на костылях, и тех — в гробу,
Мы любим всех, ну и, конечно, заберём
В свою и без того несладкую судьбу.
Рану сам себе зажми руками,
Сможешь — сам себя перемотай бинтами,
И ползи, ползи, жизнь закусив зубами,
Но только направленье не теряй.
Похоже, наши в беспорядке отступают,
Но ты ползи для своего спасения.
Ты где-то слышал, что людей не добивают
В светлый день Христова Воскресения.
Где-то далеко звонят в колокола,
А рядом беспрерывно рвутся мины.
Там уже к кому-то благодать пришла,
А он уже остыл до половины.
Но ты ползи, затерянный в пространстве,
Уже не чувствуя ни неба, ни земли.
Твой дом раскрасят в траурном убранстве,
А ты назло всему — живи.
Его перевернули грязными ботинками,
И упёрся в сердце перегретый ствол.
А у него глаза живые с детскими слезинками,
Теперь тем выбирать, кто во Христе, а кто монгол.
Отползай, жизнь закусив зубами,
От идолов, и выползай из снов.
Ползи от тех, кто в душу лезет грязными руками
И себе трибуну строит из цинковых гробов.
Середина девяностых на календаре,
И август — месяц снова форс-мажорный.
Раздавили капитана танком в Ханкале:
Он вызвался начать процесс переговорный.
А его сынок, чего-то напугавшись,
В детсадовский забор упёршись головой,
Ревел, и ни к кому не обращавшись,
Повторял одно и то же: «Я хочу домой».
Он в кулачке держал замятую конфетку,
А другой ладошкой слёзы растирал.
Они играли с папой в индейцев и разведку,
И он искренно, по-детски, по отцу скучал.
Он жить хотел по полной и запоем,
А время двигалось по загнутой прямой.
Он был в бегах, простреленный конвоем,
И, захлебываясь кровью, повторял:
«Я хочу домой».
ЧВК, алжирские болота,
В чернильной жиже белая луна.
В рукопашную идёт наёмная пехота,
Сегодня каждый только за себя.
Он ножом дорогу к жизни пробивал
И о чём-то говорил с самим собой.
Это он сквозь стиснутые зубы повторял
Одно и то же: «Я хочу домой».
Так продолжалась детская игра,
В которой ставят точку вместо запятой.
Он тогда долго плакал, пока мама не пришла,
И все в слезах они пошли домой.
Кто-то скажет, что сталь закаляет в пыли
И запросто может булат отковать,
Но даже такой не увидит черты,
Под которую страшно людей загружать.
Если переполнялись сосуды ожиданий,
И сам уже помойным запахом пропах,
В призывах исчезают знаки препинаний,
И вместе с ними умирает личный страх.
И кто-то сам себя объявит прокурором
И будет отвоёвывать права,
И в исполненье своего же приговора
Себя заявит в роли палача.
Помойный запах из себя не истребить —
Это плод душевного измора.
Даже если всех неверных перебить,
Не избежать национального позора.
И закипят сосуды ожиданий,
Пузырясь кровавыми слезами.
И чтобы не терять своих завоеваний,
Раскуют дамаск корявыми слоями.
Говорят, что сабли закаляли на ветру,
Но карающий не может что-то изменить,
Он вдыхает только пустоту,
Пытаясь всех, кроме себя, винить.
Судьба у маленькой собачки — до смерти быть щенком,
Ведь кому-то и тюрьма кажется приютом.
Никто не хвастается нажитым горбом,
Но свои даты отмечает праздничным салютом.
Осень к нам приходит очень тихо,
А в маленьком сердечке — огромная тоска:
В двери к нам уже постучалось лихо,
И в непробудном сне звонят в колокола.
Дни пришли, когда мы стали неудобны,
Но даровано с небес право говорить.
Великие на многое способны,
Только собственную смерть не могут отменить.
Наверное, это всё, что нас объединяет —
Страх смерти и последняя черта,
А в повседневности пусть каждый понимает,
Что когда надо — сам ответит за себя.
Под каждым флагом прославляется свобода,
А каждое рожденье — это крик и плач,
Но во всей истории человеческого рода
За каждой революцией всегда стоял палач.
Осень к нам приходит очень тихо
И, крадучись, уходит в никуда,
Не потому что полная трусиха —
Она нам оставляет нерешёнными дела.
С расцветшего шиповника сладкий аромат,
И брызги жёлтых одуванчиков на мятой простыне.
Здесь только-только принял смерть солдат,
Из тех, что просто так убили на войне.
В него особо и не целился никто,
Пуля безымянная сердце покусала.
Война вдыхала очень глубоко,
А выдыхая, сотнями лампады задувала.
Маршалы и пекари, приказы и уставы,
Вы в услужении барышни с именем война.
И силой заставляете поверить в то, что правы,
Значит, правда силы и есть ваша судьба.
А правда, она рядом, любовь со всех сторон,
И она была придумана не нами.
Она опять прощает предавших закон,
И плачут ангелы
