«На тихом берегу мы долго застоялись…»
На тихом берегу мы долго застоялись.
Там странные цветы нам сладко улыбались,
Лия томительный и пряный аромат.
Фелонь жреца небес прохладно голубела.
Долина томная зарёю пламенела,
Ровна и холодна в дыханьи горьких мят.
Донесся к нам наверх рожка призыв далёкий.
Бренчали вдалеке кутасы мирных стад.
Какой забавный звон! В безмолвности широкой
Янтарный звон зари смирил полдневный яд.
«Грести устали мы, причалили…»
Грести устали мы, причалили,
И вышли на песок.
Тебя предчувствия печалили,
Я был к тебе жесток.
Не верил я в тоску прощания,
Телесных полный сил,
Твою печаль, твоё молчание
Едва переносил.
Безумный полдень, страстно дышащий,
Пьянящий тишину,
И ветер, ветви чуть колышущий
И зыблющий волну,
Завесой шаткой, обольстительной
Весь мир обволокли,
И грех мне сладок был пленительной
Прохладою земли.
Шутливая песенка
С милой, ясной
Девой красной,
С этой бойкою Маргретой,
Знойным летом разогретой,
Песни пел в лесочке кнехт,
Разудалый Леберехт.
Звонко пели,
Как свирели.
Леберехт твердил Маргрете:
«Краше девки нету в свете!
Но, Маргрета, вот что знай:
Ты с другими не гуляй!»
Ах, Маргрета
В это ж лето,
Не нарочно, так, случайно,
С подмастерьем Куртом тайно
Обменяла поцелуй
На брегу весёлых струй.
Но от кнехта
Леберехта
Не укрылася Маргрета, –
Леберехт всё видел это.
Только лишь слились уста,
Леберехт из-за куста.
Курт умчался,
Кнехт остался.
Слов не тратил на угрозы.
Кнехту смех, а Грете слёзы.
Но уж с той поры она
Кнехту так была верна!
Скоро с кнехтом
Леберехтом
Под венец пошла Маргрета,
Точно барышня одета, –
И уехал Леберехт
Вместе с Гретою в Утрехт.
«Новый человек во мне проснулся…»
Новый человек во мне проснулся,
Свободный,
И радостно и чутко я на землю оглянулся,
Холодный.
Передо мной путей лежало разных
Так много,
Но чистая, средь многих злых и грязных,
Одна дорога.
«В моих мечтах такое постоянство…»
В моих мечтах такое постоянство,
Какого в мире нет.
Весь мир – одно лишь внешнее убранство,
Одна мечта – и жизнь, и свет.
Мир не поймёт мерцающего света,
Он только плоть, бездушная, как сон,
И в нём душа не обретёт ответа, –
Молчаньем вечным скован он.
«Кумир упал, разрушен храм…»
Кумир упал, разрушен храм,
И не дымится фимиам
Над пыльной грудою развалин.
Я в дальний путь иду, печален,
И не молюсь чужим богам.
Но если слышу я моленья,
Душа полна благоговенья,
И не с насмешкой брошу взгляд
На чуждый, суетный обряд,
А с тихой грустью умиленья.
«Алый мак на жёлтом стебле…»
Алый мак на жёлтом стебле,
Папиросный огонёк.
Синей змейкою колеблясь,
Поднимается дымок.
Холодея, серый пепел
Осыпается легко.
Мой приют мгновенно-тепел,
И ничто не глубоко.
Жизнь, свивайся лёгким дымом!
Ничего уже не жаль.
Даль в тумане еле зрима, –
Что надежды! Что печаль!
Всё проходит, всё отходит,
Развевается, как дым;
И в мечтаньях о свободе
Улыбаясь отгорим.
«Над землёю ты высок,
Ярок, жарок и жесток.
Солнце, брат горящий наш,
Что возьмёшь и что ты дашь?» –
«Унесу и принесу
За подарок лучший дар.
В чашу всю сберу росу,
Дам тебе живой загар.
Был ты робок, слаб и бел,
Будешь тёмен, твёрд и смел,
Кровь смешаешь с влагой рос, –
Жаждет распятый Христос». –
«Солнце, наш горящий брат,
Низведи Христа с креста!
У твоих лазурных врат
Наша чаша налита».
Она безумная и злая,
Но хочет ласки и любви,
И сладострастие, пылая,
Течёт, как яд, в её крови.
На вид она совсем старуха,
Она согбенна и седа,
Но наущенья злого духа
Царят над нею навсегда.
Не презирай её морщины,
Её лобзаний не беги, –
Она посланница Судьбины.
Бессильны все её враги.
«Хотя сердца и ныне бьются верно…»
Хотя сердца и ныне бьются верно,
Как у мужей былых времён,
Но на кострах, пылающих безмерно
Мы не сжигаем наших жён.
И, мёртвые, мы мудро миром правим:
Благословив закон любви,
Мы из могилы Афродиту славим:
«Живи, любимая, живи!»
И если здесь, оставленная нами
Кольца любви не сбережёт,
И жадными, горящими устами
К ночному спутнику прильнёт, –
Не захотим пылающего мщенья,
И, жертвенный отвергнув дым,
С улыбкою холодного презренья
Нам изменившую простим.
«Забыв о счастьи, о весельи…»
Забыв о счастьи, о весельи,
Отвергнув равнодушный свет,
Один в своей унылой келье
Ты, чарователь и поэт.
Ты только сети сердцу вяжешь,
Печально голову клоня,
И всё молчишь, и мне не скажешь
О том, как любишь ты меня.
А я – надменная царица.
Не знаю я свободных встреч.
Душна мне эта багряница,
Ярмо моих прекрасных плеч,
Бессильна я в томленьях страсти.
Соседний трон угрюмо пуст,
И только призрак гордой власти
Порой коснётся алых уст.
О, если б снять венец двурогий,
И целовать, и обнимать!
Но всё твердит мне кто-то строгий,
Что я – увенчанная мать.
«Отражена в холодном зеркале…»
Отражена в холодном зеркале,
Стою одна.
Вон там, за зеркалом, не дверка ли
В углу видна?
Я знаю, – там, за белой кнопкою,
Пружина ждёт.
Нажму ль её рукою робкою,
Открою ль ход?
Светлы мои воспоминания,
Но мне острей ножа.
Отвергла я вчера признания
Румяного пажа.
Упасть бы мне в его объятия!
Но нет! О нет! О нет!
Милее мне одно пожатие
Твоей руки, поэт!
«На небе лунный рдеет щит…»
На небе лунный рдеет щит, –
То не Астольф ли ночью рыщет,
Коня крылатого бодрит
И дивных приключений ищет?
Вон тучка белая одна, –
Не у скалы ли Анжелика
Лежит в цепях, обнажена,
Трепеща рыцарского лика?
И вот уж месяц рядом с ней, –
То не оковы ль рассекает
Астольф у девы, и скорей,
Скорей с прекрасной улетает?
«На разноцветных камнях мостовой…»
На разноцветных камнях мостовой
Трепещут сизые голубки;
На тротуаре из-под юбки,
Взметаемой походкой молодой,
Сверкают маленькие пряжки,
Свинцовой отливая синевой,
И, словно угрожая нам бедой,
Ломовиков копыта тяжки, –
Разрозненной, но всё-таки слитой,
Черты одной и той же сказки.
Она стремление коляски
Обвеет лёгкой, хрупкой красотой.
«Ты не весел и не болен…»
