1830 или 1831
Наброски, отрывки и стихи разных лет
Я вечор в саду, младешенька, гуляла,
И я белую капусту поливала,
Со пр`авой руки колечко потеряла;
Залилася я горючими слезами,
И за это меня матушка бранила:
«Стыдно плакать об колечке! — говорила. -
Я куплю тебе колечко золотое,
Я куплю тебе колечко с изумрудом».
— Нет, нет, матушка, не надо никакого!
То колечко было друга дорогого;
Милый друг дал мне его на память.
Любовь милого дороже изумруда,
Любовь милого дороже всего света.
1820-е годы
«Пусть нам даны не навсегда»
Пусть нам даны не навсегда
И жизнь, и жизни наслажденье,
Пусть как падучая звезда
Краса блестит одно мгновенье,
Да будет так! Закон богов
Без ропота благословляю,
А все на путь мой я цветов,
Как жизнь минутных, рассыпаю.
* * *
Т а с с о
Удались, ты также все сияешь
И в стране призраков и теней,
Ты и здесь, царица, всех пленяешь
Красотой могущею своей,
Ты опять в Торквато разжигаешь
Страшный огнь, всю ревность прежних дней!
Удались, хотя из состраданья,
Мне страдать нет силы, ни желанья!
Е л е о н о р а
Бедный друг, божественный Торквато!
Прежним я и здесь тебя нашла.
Так, была царицей я когда-то,
Но венец как бремя я несла,
И в душе, любовию объятой,
Мысль одна отрадная жила,
Что тобой, певец Ерусалима,
Я славна и пламенно любима.
Т а с с о
Замолчи, молю, Елеонора!
Здесь, как там, мы будем розно жить.
Но сей скиптр, венец и блеск убора
Там должны ль нас были разлучить!
Устыдись сердечного укора:
Никогда не знала ты любить.
Ах, любовь все с верой переносит,
Терпит все, одной любви лишь просит.
* * *
От души ль ты, господин служивый,
Песни, ходя на часах, поешь,
Вспоминаешь ли отца и матерь,
О девице ль горько слезы льешь,
Иль в забаву речи так выводишь,
Как весною соловьи поют.
* * *
На теплых крыльях летней тьмы
Чрез запах роз промчались мы
И по лучам ночных светил
Тебя спустили средь могил.
Гляди смелей: кладбище здесь;
Плакучих ив печальный лес
Над урной мраморной шумит.
Вблизи ее седой гранит
Едва виднеет меж цветов;
Кругом кресты, и без крестов
Лишь две могилы.
* * *
Мы весело свои кончали дни!
Что до чужих? Пускай летят они,
В двух сторонах экватор рассекая,
Но мы б, друзей под вечер оставляя,
Фортуне вслед не думали бежать.
* * *
И вещего баяна опустили
Сквозь запах роз и песни соловьев
Под тень олив, на ложе из цветов.
* * *
Когда крылам воображенья
Ты вдохновенный миг отдашь,
Прости земные обольщенья,
Схвати, художник, карандаш.
Богами на сие мгновенье
Весь озаряется дух наш,
Ты вскрикнешь: в тайне я творенья
Постигнул смысл, боги, ваш.
* * *
Певец Онегина один
Вас прославлять достоин, Ольга,
Его стихи блестят, как злато, как рубин,
Мои ж — как мишура и фольга.
* * *
Нет, я не ваш, веселые друзья,
Мне беззаботность изменила.
Любовь, любовь к молчанию меня
И к тяжким думам приучила.
Нет, не сорву с себя ее оков!
В ее восторгах неделимых
О, сколько мук! О, сколько сладких снов!
О, сколько чар неодолимых.
Коллективные стихотворения
Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили не много,
В лавочку были должны, дома обедали редко.
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),
Шли и твердили, шутя: «Какое в россиянах чувство!»
1819 Совместно с Боратынским
Князь Шаховский согнал с Парнаса
И мелодраму, и журнал;
Но жаль, что только не согнал
Певца 15-го класса.
Но я бы не согнал с Парнаса
Ни мелодраму, ни журнал,
А хорошенько б откатал
Певца 15-го класса.
Не мог он оседлать Пегаса;
Зато Хвостова оседлал,
И вот за что я не согнал
Певца 15-го класса.
(Теперь певцы поют сами)
Хотя и согнан я с Парнаса,
Всё на Песках я молодец:
Я председатель и отец
Певцов 15-го класса.
Я перевел по-русски Тасса,
Хотя его не понимал,
И по достоинству попал
В певцы 15-го класса.
Во сне я не видал Парнаса,
Но я идиллии писал
И через то уже попал
В певцы 15-го класса.
Поймав в Париже Сен-Томаса,
Я с ним историю скропал
И общим голосом попал
В певцы 15-го класса.
Я конюхом был у Пегаса,
Навоз Расинов подгребал,
И по Федоре я попал
В певцы 15-го класса.
Я сам, Княжевич, от Пегаса
Толчки лихие получал
И за терпение попал
В певцы 15-го класса.
Хотел достигнуть я Парнаса,
Но Феб мне оплеуху дал,
И уж за деньги я попал
В певцы 15-го класса*.
Кой-что от русского Парнаса,
Я не прозаик, не певец,
Я не 15-го класса,
Я цензор — сиречь — я подлец.
1822 Сочинил унтер-офицер Евгений Баратынский с артелью
* В сенате — третьего я класса, А здесь — в 15-й попал.
Элегия на смерть Анны Львовны
Ох, тетенька! ох, Анна Львовна,
Василья Львовича сестра!
Была ты к маменьке любовна,
Была ты к папеньке добра,
Была ты Лизаветой Львовной
Любима больше серебра;
Матвей Михайлович как кровный
Тебя встречал среди двора.
Давно ли с Ольгою Сергевной,
Со Львом Сергеичем давно ль,
Как бы на смех судьбине гневной,
Ты разделяла хлеб да соль.
Увы! Зачем Василий Львович
Твой гроб стихами обмочил,
Или зачем подлец попович
Его Красовский пропустил!
1825 Совместно с А. Пушкиным
* * *
«Наш приятель, Пушкин Лёв»
Наш приятель, Пушкин Лёв,
Не лишен рассудка:
И с шампанским жирный плов,
И с груздями утка
Нам докажут лучше слов,
Что он более здоров
Силою желудка.
Федор Глинка молодец -
Псалмы сочиняет,
Его хвалит Бог-отец,
Бог-сын потакает;
Дух святой, известный лжец,
Говорит, что он певец...
Болтает, болтает.
1826 или 1827 Совместно с Боратынским
Cтихотворение, приписываемое Дельвигу
На игру артистки госпожи Колосовой младшей
Ты дочь любимая и важной Мельпомены
И резвой Талии, ты создана пленять
И прелестью игры их храм одушевлять,
Как Амфион немые стены.
1819
Трагедия в пяти действиях в стихах, переделанная с французского из театра Лонжпьера
Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А:
М е д е я, дочь Аэта, царя Колхиды, супруга Язона.
Я з о н, вождь Фессалийский.
К р е о н, царь Коринфский.
К р е у з а, дочь Креона.
Д е т и М е д е и.
Р о д о п а, наперсница Медеи.
И ф и т, наперсник Язона.
С и д и п п а, наперсница Креузы.
С в и т а К р е о н а.
Д Е Й С Т В И Е I I
Я В Л Е Н И Е I
М е д е я (одна)
Где я, несчастная? Весь дух мой возмущен!
Что зрела, слышала? то истина иль сон?
Не узнаю себя, бегу и цепенею.
Не слышатся ль мне шум и песни Гименею?
Так, торжеством Коринф гремит в своих стенах,
Отверсты храмы все, все алтари в цветах!
Пир, ненавистный мне, спеша, приготовляют;
Все, все неверного с Креузой прославляют.
Язон — кто б думать мог? — Язон мне изменил;
От ложа он жену позорно удалил!
Что говорю — жену? Несчастная Медея!
Нет для тебя надежд! нет боле Гименея!
Неверный, разорвал он узы брака сам.
О боги-мстители, я прибегаю к вам!
Вы слышали его обеты, уверенье,
Карайте дерзкого, отмстите оскорбленье.
О солнце, ты ль меня оставишь в бедстве сем?
Тебе родитель мой обязан бытием;
Ты видишь от небес бесчестие Медеи
И светишь на Коринф? и зрят тебя злодеи?
Перемени свой путь, ты отврати свой зрак
И погрузи весь мир в смятение и мрак!
Или — твоих коней вручи мне с колесницей:
В прах все я превращу под мстительной десницей,
С их пламенем на Истм Медея упадет,
И разгромит Коринф и дерзкий с ним народ.
И страшный гнев ее, с самой природой споря,
Облегшие Коринф соединит два моря.
Но тщетные мольбы! и мне ль в моих бедах,
Мне ль помощи искать теперь на небесах?
Нет, вы, подземные богини эвмениды!
Придите вы опять Медеины обиды!
Всю к человечеству мы жалость умертвим;
Всю черноту волшебств здесь к трепету явим.
Пусть кровь дымящая, пусть мертвых бледны виды
На Истме то явят, что зрели средь Колхиды.
Нет! в злодеянии и то мы превзойдем;
Тогда, от младости неопытная в нем,
Душою чистою, невинной я любила,
Тогда длань робкую одна любовь водила,
Теперь и ненависть, и горесть, и любовь
Неистовым огнем мою волнуют кровь.
Чего сей лютый огнь, чего не предвещает?
Злодейство съединив, пусть нас и разлучает.
Я В Л Е Н И Е I I
