Шмакодявка - Сергей Марксович Бичуцкий

– Ну, почему же не могут? Могут, конечно, – согласился Мишка.

– Ну, если могут, то садись за стол, примем по маленькой.

Выпили мы по одной, закусили. Выпили по второй. Ещё закусили, и тут Мишка и говорит:

– Скучно живём что-то.

– А чего вдруг скучно? – спрашиваю я.

– В суете, как в паутине. Нет в нашей жизни ничего необычного, и от этого грусть на сердце, – поясняет он.

– Ну, как же это нет ничего необычного? Есть необычное, только мы его не замечаем.

– И что же, например? – спрашивает он.

– Шурик, например, – отвечаю я. Я после того, как узнал, что он умеет говорить стал называть его Шуриком. Несолидно как-то для говорящей собаки Шариком быть.

– Что Шурик? – опять спрашивает он.

– Шурик разговаривать умеет, – говорю.

– Что умеет?

– Разговаривать.

– Ты который день пьёшь, друг?

– Да вот те крест, умеет.

– Шурик? Умеет разговаривать? – эта новость его почему-то так развеселила, что он начал безудержно смеяться. Тут в комнату заходит Шурик. Остановился и внимательно так смотрит на Мишку. А тот, захлёбываясь от смеха, тыкает пальцем в сторону Шурика, и сквозь смех, не унимается:

– Этот? Разговаривать? – и новые приступы хохота сотрясают его. Шурик, видя такое беспардонство и неуважение по отношению к себе, подходит к Мишке, обнюхивает его брючину, поднимает заднюю ногу и мощная струя ударяет в Мишкины брюки. Тот, не поняв поначалу, в чём дело, продолжает смеяться, но, постепенно смысл происходящего доходит до его сознания и улыбка постепенно стекает с его губ. Его лицо принимает сначала несколько недоуменное выражение, а затем начинает густо краснеть, наливаясь яростью:

– Меня? Это что же такое на свете твориться, граждане? Чтобы честного человека посреди бела дня? Какая-то безродная тварь? Чтобы она гадила на его почти новые брюки? – начал разоряться Мишка. – Да где ж это видано, а?

Не успел он закончить последнюю фразу, как Шурик поднялся на задние лапы, а передними упёрся Мишке в грудь. Мишка опешил, заткнулся и испугано уставился на Шурика.

– А ты говоришь ничего необычного, – вдруг вставляю я, не зная, как реагировать на ситуацию.

– Ты, Витя, ни разу не видел, как собаки плюются? – прервав рассказ, спросил Петрович.

– Откуда? – спросил Виктор.

– Нет? Почище твоего верблюда. Так вот, постоял Шурик таким образом какое-то время, да как плюнет Мишке в рожу. Тот и вовсе замер. Слюна по лицу, да по рубашке стекает. Липкая. Вонючая. Собаки-то зубы не чистят. Теперь пришла моя пора смеяться. И почему-то именно это показалось Мишке самым обидным. Встаёт он, слюну собачью с лица утирает и, чуть не плача, укоряет меня:

– Ах, ты так! Ты, значит, так! Вот ты какой оказывается! – повторяет он и уходит. Мы с ним потом почти год не разговаривали, но тайну того, что произошло, сохранили.

Когда Мишка ушёл, я спрашиваю Шурика:

– Ты что же, слова не мог сказать?

– А зачем?

– Как это зачем? А хвастуном меня выставлять, это как, по-твоему?

– А ты меня спрашивал, когда Мишку приглашал? Тебе-то что? Ты похвастался, а мне как потом жить? Проходу ведь не дадут. Да и тебе тоже.

– А ведь и верно, – повинился я. – Не подумал как-то.

– Вот именно, не подумал. Всё у вас людей так – сначала сделаете, а потом не знаете, как расхлебать. Прожил у меня Шурик где-то с год, а потом и убежал. Двери я никогда с тех пор на замок не закрывал. Про Шурика все знали, так что сунуться никто бы не посмел. Прихожу как-то с работы, а его нет. Подумал, гуляет где-то. Ну и пусть гуляет. Дня три его не было. Забеспокоился я. А тут обратил внимание, что магнитофон открыт. Включил я его и слышу голос Шурика:

– Прости, если сможешь. Не могу больше. Скучно у тебя. Пойду, мир посмотрю. Не обижайся. Всегда твой друг, Шурик.

– Так и не вернулся ко мне, – закончил Петрович и потянулся за сигаретой.

– Фантазёр ты всё-таки, Петрович. – улыбнувшись, сказал Виктор. – Надо же придумать – говорящая собака.

– Да не в собаке тут вовсе дело, Витяня. Говорящая она или не говорящая, – хмуро возразил Петрович.

– А в чём же?

– Ты сам себе был когда-нибудь противен?

– Даже не задумывался над этим, – признался Виктор.

– Вот именно, не задумывался. Я в молодости тоже мало о чём задумывался. Но, хорошо помню, что вся моя молодость, все мои мысли и желания были посвящены одному – удовлетворению моих собственных хотелок. И на всё, и на всех мне было абсолютно наплевать. Только я, я и я! Центр мироздания! Неудивительно, что от меня такого даже собака сбежала. Как вспомню, так стыд до слёз пробирает.