Ознакомительная версия.
М.В.М
Перехожу все грани бытия,
Теряю все, что так копил годами.
Смотрю и удивляюсь: я – не я,
но что-то прибавляется, я знаю.
Толчок поддых – овсянка поутру,
Второй толчок – стакан воды холодной,
И кофе заварной уж по нутру,
И до обеда вроде не голодный.
Коньяк дозирован, не боле, чем на треть
Уж наливаешь рюмку, не по полной.
И в бане можно трижды пропотеть,
Во жизнь настала, стал огнеупорный.
Последний писк – ты катишься с горы,
Бока отбил, и с головой неладно.
А для чего? Ты просто полюбил
Все то, что той любви особенно приятно.
Может быть когда-нибудь далеко,
В руки книжечка случайно попадет,
Пролистаешь и вздохнешь глубоко,
Как же время быстренько идет.
Вроде как вчера сидели вместе,
А теперь ты старший по семье,
Все ушли, остались только тексты,
С прошлого написаны тебе.
Прикольненко, прикольненко на кухоньке сидеть
И пирожки готовые, и можно побалдеть,
И радоваться тихонько на тот мирской уют,
Еще считать минуточки: а вдруг не поддадут?
И слава тебе, Господи, что дал такой приют.
Дожил же до сединушки, авось и подадут?
Когда совсем сгорбатишься и тихо с уголка
Прошамкаешь старательно: «Заметьте старичка».
Да, радость та прикольненька, что угол раздобыл.
Была ведь жизнь раздолбана, на то и заслужил.
Все по заслугам, старенький, а был ты молодой,
Не думал о завалинке на кухоньке чужой.
Профукал, видно, молодость, на старость не скопил,
Сидишь тут втихомолочку, а ведь когда-то жил.
Прикольненько, прикольненько на кухоньке сидеть,
Жевать, что недожевано и в потолок смотреть.
Прикольненько, прикольненько, но все ж прикол не тот.
Со стороны всем видится, ты – старый идиот.
Прирастаем, менять что-то сложно
Прирастаем, менять что-то сложно,
Каждый корнем врос намертво в грунт,
В мыслях кажется, что очень просто,
А коснулось, в весах – ни на фунт.
Все цепляется кожей до крови,
Косяком бьется все о плечо,
И скрепим и все терпим до боли,
Чуда ждем, а оно ни причем.
Все устои и жизни расклады,
Враз не склеить, в одно не смешать,
Вырастают такие преграды,
От которых так трудно дышать.
Каждый тянет к себе одеяло,
И рисует какой-то предлог,
Не рискуя и все выжидая,
Хочет взять свое время в залог.
Только время быстрей и скачками,
Мы за ним, но его не догнать,
Все в сравнении, мы все понимаем,
И как трудно все враз поменять.
И проходя туннель в другую жизнь
И проходя туннель в другую жизнь,
Оставив позади и радость, и невзгоды,
Вполоборота смотришь с высоты,
Оценивая сверху прожитые годы.
С католическим Рождеством!
Над домами повесился запах
От индеек за каждым столом,
И белеют бумажки на лапах,
И бокалы налиты вином.
Принимает тот мир поздравления,
И справляет свое Рождество
Православное население
С католическим пьет заодно.
Все смешалось под это веселье,
Но пройдет лишь неделя всего,
Снова будет большое похмелье,
И дней десять продлится оно.
Где вы видели праздников больше?
Ведь Россия открыла окно,
А Европа присела от скорби,
Ей такое еще не дано.
Ей не выжить, а нам еще мало.
Может, в будущем сверху, как знать,
Президент, чтобы лучше всем стало,
Нам в указе прибавит дней пять.
А вечером под музыку для снов,
С одной свечой, которая чуть дышит,
Друг друга мы ласкаем, и без слов
Парим в душе все выше, выше, выше…
Когда устанешь целоваться,
То возникает много дел —
Полы помыть, потом убраться,
Бельишко выстирать успел?
Посуды горка, пыль слоями,
И глядя на такой бедлам,
Опять сливаемся губами,
Все поцелуй прощает нам.
Иногда в кругу семейном
Очень надо поругаться,
Вспомнить старое, былое,
Чтобы с милым разобраться.
Было, не было, вдруг будет
Наперед, чтоб неповадно.
Пусть болезный потоскует,
Пусть немного заскучает.
Вдруг засахарились мОзги
От семейного блаженства.
Я его любя тревожу,
Просто с женским интересом.
Мы ж такие – растревожим,
А потом переживаем.
Вдруг он сдуру и расскажет,
Ведь была же и другая.
Он упрется как барашек,
Хоть по лбУ ему, хоть пО лбу.
«Ты же у меня родная,
Все равно тебя не брошу».
А потом в кругу семейном,
По сто грамм приняв на брата,
Я подумала: «Дурная,
Я во всем вся виновата».
Но об этом только тихо,
И сама себе на ушко.
Было время, было лихо,
Пусть не знает, мой козлишка))
Оттираю ладошкой оконце
И стараюсь увидеть рассвет.
Как сковала зима мое солнце,
Ледяной паутинкой весь свет.
Я дыханьем согрею немножко,
Чтобы лучик скользнул бы в просвет.
И зажмурится спящая кошка,
От весны получая привет.
Мухи белые…
Мухи белые все облепили,
С ветром дружат в моих волосах,
На лице мне морщины прорыли,
И танцуют мятежно в глазах.
Ночь, пурга и не видно дороги,
И бреду уж не знаю куда,
И свинцом наливаются ноги,
И слипаются сами глаза.
Все смешалось в морозной пучине,
Но пристанище где-то найду,
Все бреду, видно так научили,
Не упасть, а идти, и иду.
Как же так, все жили не тужили,
Всем хватало, не влекло в азарт,
Вдруг ожИли, для себя решили,
Без любви французской нам никак.
Что мы знали, если что по-русски,
Маловато этой нам любви,
Так давайте тихо, по-французски,
Чтоб дивились ночью мужики.
Мы покажем им потом такое,
Не сомкнет он очи до утра,
И налево вряд ли уже сможет,
Скажет поутру: «Ну ты дала…».
А потом прикинет, это ж надо,
«Где такой ты опыт обрела?»,
Я ему тихонечко: «Так надо,
Спи спокойно, я тебя ждала…».
Зимним вечером вОзница тронулась,
Зря рискнули отправиться в путь,
По тайге, где у вОлков бессонница,
И не сможет никто нам помочь.
Помолились, авось и проскочится,
С бодуна не так страшно в пути,
Карабинчик поможет при случае,
Если встретится кто-то в ночи.
Верст с десяток спокойно проехали,
Вдруг луна в облаках умерла,
Темнота обступила, приехали,
Кони встали, вокруг тишина.
Возник матом и плеткой ошпаривал,
Не идут, только мелко дрожат,
Зря узду ошалело натягивал,
Как столбняк, ни вперед ни назад.
С двух сторон только глазья сквозь ельники,
Желтым светом, как рой светляков,
Видно сытно давно не обедали,
А наткнулись на двух дураков.
Что ж судьба, мы из горла добавили,
Он – за вилы, а я – за ружье,
И словечком себя позабавили,
В темноте не кружит воронье.
Вдруг рванули, как будто ошпарили,
И откуда вдруг силы у них,
Волки тоже с разбегу прибавили,
За санями заснеженный вихрь.
Я с плеча в темноту из двустволочки,
По глазам их свинцом поливал,
ВОзник плетью махал втихомолочку,
Про себя лишь молитву шептал.
Гнали долго, уж кони запарились,
Карабин аж горел на руках,
А судьбинушка видно поджалилась,
Иль господь отпустил все в грехах.
Оторвались иль многих подранили,
Отпустили иль сами ушли,
Мы крестясь и дрожа загутарили,
Смерть свою на прямой обошли.
И на радости вновь по стопарику,
Повезло, дело было все в прах,
Затянув глубоко по чинарику,
Что загасли у нас на губах.
На постой лишь к рассвету доехали,
Накормили усталых коней,
Удивленным немного поведали,
И пошли до церковных дверей.
Три кобылы, белые вольные
Три кобылы, белые вольные,
Полной грудью на вольных полях,
Своей жизнью паслись не зависимо,
И не знали о седоках.
Их вскормили поля плодоносные,
И поили ручьи на заре,
Три кобылы, счастливые, взрослые,
Не зависимые и не в узде.
Все текло и ни чем не печалило,
Но в долину под вечер зашли,
три коня и столкнулись нечаянно,
И как будто сказал – «Замри».
Их внутри от такого заклинило,
Красоты не видали такой,
Холки дыбом, дрожали коленями,
И не шагу вперед ни ногой.
Только ржаньем они себя выдали,
Но кобылы не бросились прочь,
Эти кони в суровом молчании,
Покорили их буйную кровь.
Вот сошлись и немного обнюхались,
И боками потерлись чуть-чуть,
К тишине потихоньку прислушались,
И пошли в независимый путь.
Вольной жизнью, чтоб все независимо,
Чтоб ни плети и ни удила,
Чтоб рождались такие же чистые,
Кони белые в пятнах слегка.
Ознакомительная версия.
