Открыв пальбу из пистолета, Принудит он ее залечь, Затем залязгают браслеты, И страх я сбрасываю с плеч.
Стволом подталкивая в спину, Он поведет в тюрьму ее, И поделом: не мучь мужчину, Не оскверняй его жилье.
Не такова моя Пленира, Недаром мне она близка: С ней будет в целости квартира И крепок сон Железняка.
Не сквернословит, не дерется, Ее ничуть не портит хмель, Когда же вдребезги напьется, То молча валится в постель.
Лежит она в неловкой позе, А храп рокочет все мощней, И, осмелев, как пчелка к розе, Я тут пристраиваюсь к ней.
В нее тактично, без нажима Я углубляю хоботок, Но из нее неудержимо Вдруг хлынет речевой поток.
Андрей Добрынин
Над ней тружусь я деликатно, Чтоб не смутить ее покой, Но все бурчит она невнятно О чем-то с гневом и тоской.
О жизни тайной и незримой Она твердит, меня дразня, Ведь речь упившейся любимой Темна доселе для меня.
О, сколько надо упражнений, Чтоб в те глубины досягнуть, Где скрыта чувств и ощущений Незашифрованная суть?!
Чтоб с тайны пал в конечном счете Невыразимости покров, Без устали к любимой плоти Пристраиваться я готов.
Вплоть до телесного упадка Готов нести любовный крест. Должна быть в женщине загадка Тогда она не надоест.
Андрей Добрынин
Грибоеда с Кавказа уже провезли, Да и Лермонтов тоже покойник давно, И меня ты, любимая, лучше не зли, Потому что и мне погибать все равно.
Коль поэт не умеет ни пылко любить, Ни блестяще острить, ни возвышенно петь, То такого никто не захочет убить, И ему до маразма дадут доскрипеть.
Идол русской поэзии требует жертв, Но не нужен ему виршеписец простой: Подавай ему стать и значительность черт, Подавай ему крови кипучей, густой.
Рыбья кровь ухажеров ничтожных твоих Неспособна, мой друг, соблазнить никого, Но любой сочиненный Добрыниным стих Приближает к погибели славной его.
Его крови потребовал жадный Молох; Чем ему напоследок бы скрасить житье, Ты ему все дерзишь - словно пригоршни блох Напускаешь коварно поэту в белье.
Ты уж лучше меня не толкай ко греху, Не скачи, как блоха, на пути роковом. Знай: художник сумеет расплющить блоху, Чтоб на жертвенник гордо подняться потом.
Андрей Добрынин Друзьям не стоит доверять, Поверьте, это не банальность. Чужие гнезда разорять Их основная специальность.
Пускай невмочь им полюбить Им нипочем, не двинув бровью, И счастье друга погубить, И надругаться над любовью.
Да, им не стоит доверять, Они в крови несут измену. Едва я начинаю спать, Как вижу тягостную сцену:
Сидит у друга моего Та, что всех женщин мне дороже, И, защищаясь, бьет его Ладонью по нахальной роже.
Однако, не смутясь ничуть, Втолковывает ей иуда: "Да полно! Есть ли что-нибудь Очаровательнее блуда?
Давайте время проведем Культурно, как интеллигенты: Хлебнем пивка и заведем Порнографические ленты.
А там любовь сама собой У нас пойдет под это дело". От этой речи роковой Ужель ты не похолодела?!
Его слова - не праздный шум, Так что ж ты расплылась в ухмылке? Похоже, ты последний ум Успела утопить в бутылке.
И ты утрачиваешь честь, Слепившись с ним в подобье кома, И я, лелея в сердце месть, Наутро выхожу из дома.
Но чуть попался паразит И враз куда-то делась злоба. Расставив лапы, он кричит: "Владимирыч! Братан до гроба!"
И вот я за вином уже Внимаю лжи и пустословью, Стеная горестно в душе Над оскверненною любовью 1997
Андрей Добрынин
На афише у цирка большого Мы увидели буквы в аршин: "Волосатая женщина. Шоу Только для настоящих мужчин".
На афишу, не в силах очнуться, Старый друг мой глядел, как змея. Что бы было ему содрогнуться, С отвращением сплюнуть, как я?
Но увы, авантюрною жилкой Мой дружок отличался всегда. Он шампанского взял и с бутылкой За кулисы проник без труда.
И о чем они там говорили, Я сегодня гадать не дерзну, Но бутылку они осушили, И к тому же, увы, не одну.
Оказалась бутылка шипучки Им едва на зубок на один. Много раз, словно после получки, Друг мой бегал еще в магазин.
До утра с волосатой подругой Не давал он охране житья, И гремело над спящей округой На два голоса "Зайка моя".
А наутро башкой покаянной Друг прижался к плечу моему. Наболтала с три короба спьяну Волосатая баба ему.
Никакой эротической связи Быть не может вовеки у них, Ведь остался у ней на Кавказе В ледниках волосатый жених.
А к тому же еще и по службе Ей режим подобает блюсти, И поэтому только о дружбе Можно речь между ними вести.
И, беспомощно хлюпая носом, Друг стремился напиться с утра. "Высоко ты мечтою вознесся,Я сказал,- но очнуться пора.
Андрей Добрынин
Многим нравится, ежели кожи Из-под шерсти почти не видать, А обычные женщины - что же, Без мужчины должны пропадать?
Посмотри, как по улицам бродят И боятся попасть на погост, Не имея поддержки в народе, Толпы впавших в нужду кинозвезд.
Откажись от фантазий недужных, И увидишь на улицах ты Никому уже больше не нужных Молодых королев красоты.
Вспоминай свою бабу поменьше, Волосатую, как ананас, Изможденных пригрей манекенщиц, Ведь для них ты - единственный шанс.
Вспомни, дурень, на выпивку с нею Много ль денег ты выбросить смог? Ей охота найти богатея, А жених - это просто предлог.
Знай: любой воздыхатель упорный Побивается силой рублей. Вновь буржуи толпятся в уборной Волосатой подруги твоей.
За мохнатую споря Венеру, Не забудь, что загвоздка - в цене. Нам - все то, что обычно и серо, А все яркое - толстой мошне.
Так отринь же высокие страсти И обычною жизнью живи, Где характеров сходство отчасти Заменяет утрату любви".
1997
Андрей Добрынин Если кто-то тебе нагрубил Знай: прощение портит людей. Если сразу его не убил, То потом непременно убей.
Ведь в сердечной твоей глубине Нездорово держать неприязнь, Ведь не зря гуманисты в стране Уничтожили смертную казнь.
Они дали тем самым понять, Что отныне ты сам прокурор, И судья, и притом исполнять Сам же должен ты свой приговор.
Это трудно - ведь ты не юнец, А побитый судьбой ветеран, Но найдет грубиян свой конец От бесчисленных резаных ран.
Впрочем, тыкай, кромсай или режь Лишь бы вышел из этого толк, Лишь бы голос, проевший всю плешь, Наконец захрипел и умолк.
Трудно липкую кровь замывать, Трудно прятать ночные дела, Но приходится вновь убивать, Чтобы злоба нутро не прожгла.
Вновь нахальный возникнет дебил Умерщвленного вдвое тупей; Если сразу его не убил, То потом непременно убей.
1997
Пускай несчастлив я, но это не причина, Чтоб записать весь свет в число моих врагов. Не следует вопить и проклинать богов, А следует молчать, как истинный мужчина.
И лишь когда в мой дом, не соблюдая чина, Тупица вломится, не снявши сапогов, В моей душе кипит тяжелая кручина И выйти норовит из тесных берегов.
И спрашиваю я: скажи, моя судьбина, Затем ли я страдал, чтоб всякая скотина Стремилась посетить меня в моей норе? Коль в жизни ты меня ничем не ублажила И наконец на одр последний уложила, Так хоть не тормоши на роковом одре.
1997
Андрей Добрынин Спецслужбы - рассадник садистов, Сломавших мне жизнь и судьбу. В бореньях за правду неистов, Я стал для них костью в зобу.
Теперь уж глушилки не глушат Заморских врагов голоса: Меня они волнами душат, Искрятся от волн волоса.
Гудят наведенные токи, Как в медной обмотке, в мозгу. При этом в любые заскоки Я впасть незаметно могу.
Разрывы, провалы, пробелы Такой стала память моя. "Ну, что я там снова наделал?"Очухавшись, думаю я.
И слушаю близких рассказы, Дрожа и пугливо крестясь. По воздуху вражьи приказы Доносит мне тайная связь.
И чтобы не слышать мне гласа, Который толкает к беде, Экранами из плексигласа Себя я обвешал везде.
Я цепи повесил на пояс, Чтоб вражью волну заземлять. Отныне я больше не моюсь Нельзя мне себя оголять.
Я сплю теперь стоя, как лошадь, Но этим меня не смутишь. Туда, где Лубянская площадь, Простер я насмешливо шиш.
Хитра ты, Лубянка, нет спора, Любого обдуришь в момент, Однако хитрее матерый, С тончайшим чутьем диссидент.
Опять я в строю, как когда-то, Храня диссидентскую честь, И снова пишу я плакаты Коряво, но можно прочесть.
Заслышав мой шаг космонавта, Все нос поспешают заткнуть. Понятно! Ведь чистая правда Не розами пахнет отнюдь.
1997
Андрей Добрынин Мое богатство ты заметишь С корыстной зоркостью змеи И благосклонностью ответишь На предложения мои.
Моей ты подчинишься власти, Стремясь нажиться без труда, И в мрачный бункер сладострастья Я увлеку тебя тогда.
По узким и крутым ступеням Тебя сведу я, словно в ад, Порой с разнузданным сопеньем Тебя подталкивая в зад.
Сама искала ты знакомства, Теперь на помощь не зови. Насилие и вероломство Всегда сопутствуют любви.
Я вдруг предстану без мундира, Точней сказать, в одних носках, В мучнисто-белых складках жира И в редких темных волосках.
Посмеиваясь плотоядно, Я почешу оплывший бок, И станет тут тебе понятно, Сколь я порочен и жесток.
