Русские поэты следующих за Пушкиным и Лермонтовым поколений считали своим долгом и гражданской обязанностью воспевать ратные дела боровшихся за Отчизну и помогавших братским народам героев.
Афанасий Афанасьевич Фет склоняется перед священным прахом павших за Родину воинов, слава которых вечна и чиста («Севастопольское братское кладбище»). Аполлон Николаевич Майков в стихотворении «Сказание о 1812 годе» подчеркивает мысль о том, что в минуты роковой опасности на защиту Отечества встает весь русский народ. Алексей Николаевич Апухтин в «Солдатской песне о Севастополе», вспоминая о былых сражениях — Бородинском и Очаковском, — убежден в том, что угроза военных лихолетий не испугает русских перед лицом нового врага и смертельной опасности.
И как знали они, что идут умирать,
И как свято они умирали! <…>
Пусть не радостна песня, что вам я пою,
Да не хуже той песни победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
Тема помощи братскому народу поднимается в стихотворении Арсения Аркадьевича Голенищева-Кутузова «Плевна». Битва под Плевной оставила памятники мужеству русских воинов на землях Болгарии и России. Поэт, потомок великого полководца, продолжает мысли своих знаменитых предшественников поэтов: Ломоносова, Державина, Жуковского, Пушкина, Лермонтова.
Стряслась беда — снесем беду!
Сыны великого народа,
Мы в нашу веруем звезду…
Размышляя над самоотверженностью русского народа, поэт рядом с мужчиной-солдатом видит женщину, близко воспринявшую боль, «увечья, раны, смерть» своих соотечественников и воинов дружественной братской страны. Не требуя славы, награды, все свои силы, ум и сердце добровольно отдает сестра милосердия раненым на поле боя (стихотворение «Родная»).
Самоотверженность героев, идущих на штурм Хотина и Измаила, одержавших победу в разные времена истории нашей Родины на поле Бородина и на Куликовом поле, проходит через сердца русских поэтов разных поколений. Горестно вспоминает страницы исторических битв Александр Александрович Блок в стихотворении «На поле Куликовом»:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь! <…>
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Но одновременно прошлое становится для него и прозрением настоящего, и предвидением будущего. В Куликовской битве он видит поворотный момент русской истории и осмысливает ее на фоне предстоящих социальных битв.
Русская батальная поэзия XVIII и XIX веков вписала золотые страницы в историю народа.
Заветы, доставшиеся нам от прошлых поколений, — бороться за мир, а в минуты смертельной опасности быть достойным своей великой Родины, — воплощены в современной отечественной поэзии.
В. Я. КоровинаСлово о полку Игореве*[3]
(Перевод В. А. Жуковского)
Не прилично ли будет нам, братия,
Начать древним складом
Печальную повесть о битвах Игоря,
Игоря Святославича![4]
Начаться же сей песни
По былинам сего времени,
А не вымыслам Бояновым.
Вещий Боян,
Если песнь кому сотворить хотел,
Растекался мыслию по древу,
Серым волком по земли,
Сизым орлом под облаками.
Вам памятно, как пели о бранях первых времен:
Тогда пускались десять соколов на стадо лебедей;
Чей сокол долетал, тот первую песнь пел:
Старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу,
Сразившему Редедю перед полками касожскими,
Красному ли Роману Святославичу.
Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал,
Он вещие персты свои на живые струны вскладывал,
И сами они славу князьям рокотали.
Начнем же, братия, повесть сию
От старого Владимира до нынешнего Игоря.
Натянул он ум свой крепостию,
Изострил он мужеством сердце,
Ратным духом исполнился
И навел храбрые полки свои
На землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь воззрел на светлое солнце,
Увидел он воинов своих, тьмою от него прикрытых,
И рек Игорь дружине своей:
«Братия и дружина!
Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон.
Сядем же, други, на борзых коней
Да посмотрим синего Дона».
Вспала князю на ум охота,
Знаменье заступило ему желание
Отведать Дона великого.
«Хочу, — он рек, — преломить копье
Конец поля Половецкого с вами, люди русские!
Хочу положить свою голову
Или испить шеломом Дона».
О Боян, соловей старого времени!
Как бы воспел ты битвы сии,
Скача соловьем по мысленну древу,
Взлетая умом под облаки,
Свивая все славы сего времени,
Рыща тропою Трояновой через поля на горы!
Тебе бы песнь гласить Игорю, того Олега внуку!
Не буря соколов занесла чрез поля широкие —
Галки стадами бегут к Дону великому!
Тебе бы петь, вещий Боян, внук Велесов!
Ржут кони за Сулою,
Звенит слава в Киеве,
Трубы трубят в Новеграде,
Стоят знамена в Путивле,
Игорь ждет милого брата Всеволода…
Михаил Васильевич Ломоносов
(1711–1765)
Ода блаженныя памяти государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина 1739 года*
Восторг внезапный ум пленил,
Ведет на верьх горы высокой,
Где ветр в лесах шуметь забыл;
В долине тишина глубокой.
Внимая нечто, ключ молчит,
Которой завсегда журчит
И с шумом вниз с холмов стремится.
Лавровы вьются там венцы,
Там слух спешит во все концы;
Далече дым в полях курится.
Не Пинд ли под ногами зрю?
Я слышу чистых сестр музы́ку!
Пермесским жаром я горю,
Теку поспешно к оных лику.
Врачебной дали мне воды:
Испей и все забудь труды;
Умой росой Кастальской очи,
Чрез степь и горы взор простри
И дух свой к тем странам впери,
Где всходит день по темной ночи.
Корабль как ярых волн среди,
Которые хотят покрыти,
Бежит, срывая с них верьхи,
Претит с пути себя склонити;
Седая пена вкруг шумит,
В пучине след его горит,
К российской силе так стремятся,
Кругом объехав, тьмы татар;
Скрывает небо конский пар!
Что ж в том? стремглав без душ валятся.
Крепит Отечества любовь
Сынов российских дух и руку;
Желает всяк пролить всю кровь,
От грозного бодрится звуку.
Как сильный лев стада волков,
Что кажут острых яд зубов,
Очей горящих гонит страхом,
От реву лес и брег дрожит,
И хвост песок и пыль мутит,
Разит, извившись сильным махом…
О как красуются места,
Что иго лютое сброси́ли
И что на турках тягота,
Которую от них носили;
И варварские руки те,
Что их держали в тесноте,
В полон уже несут оковы;
Что ноги узами звучат,
Которы для отгнанья стад
Чужи поля топтать готовы…
Козацких поль, заднестрской тать
Разбит, прогна́н, как прах развеян,
Не смеет больше уж топтать,
С пшеницой где покой насеян.
Безбедно едет в путь купец,
И видит край волнам пловец,
Нигде не знал, плывя, препятства.
Красуется велик и мал;
Жить хочет век, кто в гроб желал;
Влекут к тому торжеств изрядства.
Пастух стада гоняет в луг
И лесом без боязни ходит;
Пришед, овец пасет, где друг
С ним песню новую заводит.
Солдатску храбрость хвалит в ней,
И жизни часть блажит своей,
И вечно тишины желает…
Александр Петрович Сумароков
(1717–1777)
Прости, моя любезная, мой свет, прости…
Прости, моя любезная, мой свет, прости,
Мне сказано назавтрее в поход ийти;
Неведомо мне то, увижусь ли с тобой,
Ин ты хотя в последний раз побудь со мной.
Покинь тоску, — иль смертный рок меня унес?
Не плачь о мне, прекрасная, не трать ты слёз.
Имей на мысли то к отраде ты себе,
Что я оттоль с победою приду к тебе.
Когда умру, умру я там с ружьем в руках,
Разя и защищаяся, не знав, что страх;
Услышишь ты, что я не робок в поле был,
Дрался с такой горячностью, с какой любил.
Вот трубка, пусть достанется тебе она!
Вот мой стакан, наполненный еще вина;
Для всех своих красот ты выпей из него
И будь по мне наследницей лишь ты его.
А если алебарду заслужу я там,
С какой явлюся радостью к твоим глазам!
В подарок принесу я шиты башмаки,
Манжеты, опахало, щегольски чулки.
Гаврила Романович Державин
