1963
Русь — распаханная равнина.
Друг ей — плуг, неприятель — меч.
Терпелива она и ранима,
Потому ее надо беречь.
Ни французы ее не сломили,
Не замучила татарва.
Есть ли что-нибудь лучшее в мире,
Чем зеленая эта трава?!
Чем парная и ноздреватая,
Плугом тронутая земля,
Кровью полита, невиноватая,
Наша, русская, кровно своя?
За Рузаевкой — поле, поле,
Нежный, нежный весенний луг.
Бросить к чертовой матери, что ли,
Все стихи, чтобы взяться за плуг!
1964
На Ваганьковском кладбище осень и охра,
Небо — серый свинец пополам с синевой.
Там лопаты стучат, но земля не оглохла —
Слышит, матушка, музыку жизни живой.
А живые идут на могилу Есенина,
Отдавая ему и восторг и печаль.
Он — Надежда. Он — Русь. Он — ее Вознесение.
Потому и бессмертье ему по плечам.
Кто он?
Бог иль безбожник?
Разбойник иль ангел?
Чем он трогает сердце
В наш атомный век?
Что все лестницы славы,
Ранжиры и ранги
Перед званьем простым:
Он — душа-человек!
Все в нем было —
И буйство, и тишь, и смиренье.
Только Волга оценит такую гульбу!
Не поэтому ль каждое стихотворенье,
Как телок, признавалось:
— Я травы люблю!
И снега, и закаты, и рощи, и нивы
Тихо, нежно просили: — От нас говори! —
Не поэтому ль так охранял он ревниво
Слово русское наше, светившее светом зари.
Слава гению час незакатный пробила,
Он достоин ее, полевой соловей.
Дорога бесконечно нам эта могила,
Я стою на коленях и плачу над ней!
1965
" От модности не требуйте народности, "
От модности не требуйте народности,
Народность — это почва, это плуг.
И только по одной профнепригодности
Решаются ее освоить вдруг.
Народность не играет побрякушками,
И чужероден ей любой эрзац.
В ней золотом сияет имя Пушкина,
Ее не так-то просто в руки взять.
Народность — это тара тороватая,
Наполненная тяжестью зерна,
Народность — это баба рябоватая,
Которая земле своей верна.
Народность циркачам не повинуется,
Она для них — бельмо, живой укор.
В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются, —
Что мода для таких высоких гор!
1965
" Помоги мне, золотая рыбка, "
Помоги мне, золотая рыбка,
Дай мне то, чего я пожелаю.
Не прошу я "Волгу" и квартиру,
Не прошу постов и назначенья,
Дай мне счастье, дай любви взаимной,
Больше мне не надо ничего!
1965
" — Не надо, не спеши на мне жениться! — "
— Не надо, не спеши на мне жениться! —
Ты мне сказала, умница моя. —
Ведь это счастье может и разбиться
О грубые уступы бытия.
Ну, женимся, потянем честно лямку,
Убьем любви высокое чело
И заключим себя в такую рамку,
В которой даже предкам тяжело.
Давай мы будем два отдельных луга,
Два родника двух солнечных долин.
Пусть лучше нам недостает друг друга,
Чем мы друг другу вдруг надоедим.
Давай мы будем два сосновых бора,
стоящих в стороне от всех сует.
Чтоб два больших, серьезных разговора
сливались в наш один большой дуэт.
— Давай мы будем! —
Ты сидишь, сияешь,
Как купола старинные в Кремле,
И тихо землянику собираешь
На золотой, захвоенной земле.
1966
Сердце Шопена в костеле Святого Креста.
Тесно ему в замурованной каменной урне.
Встал бы владелец его, и немедля с листа
В мир полетели бы вальсы, этюды, ноктюрны.
Сердце Шопена в фашистские, черные дни
Черным погромщикам и палачам не досталось.
Около предков и около близкой родни
Сердце Шопена с корнями деревьев срасталось.
Как ты не лопнуло, сердце
Шопена? Ответь!
Как твой народ уцелел в этой схватке неравной?
Вместе с Варшавой родной ты могло бы сгореть,
Остановили б тебя огнестрельные раны!
Ты уцелело!
Ты бьешься в груди варшавян,
В траурном марше
И в трепетном пламени воска.
Сердце Шопена — ты воин, герой, ветеран.
Сердце Шопена — ты музыки польское войско.
Сердце Шопена, тебе я усердно молюсь
Возле свечей, отдающих пыланию тело.
Если позволишь, я всей своей кровью вольюсь,
Донором буду твоим, —
Только ты продолжай свое дело!
1969
Кому мы обязаны тем
что за нашим столом
Веселье и песни, а в доме
светло и просторно?
Toму мы обязаны, что
за колхозным селом
Чернеет земля, под землею
проклюнулись зерна.
Их сеяли люди, ладони
которых грубы,
Обветрены ветром широких
российских просторов.
Сердца их чисты
и прекрасны, глаза голубы,
а руки привыкли
к уверенной силе моторов.
Те люди забыли полоски
старушки-сохи —
Машина и пашет, и жнет,
и молотит на славу.
С какою любовью я им
посвящаю стихи
И знаю, что люди вот эти
и кормят державу!
Поклон вам, герои, умельцы,
владельцы земли.
Спасибо за ранние
выходы в поле.
Труду полевому вы отдали
все, что могли,
Нам впору учиться у вас
в полевой вашей школе!
Вот хлеб на столе. От него
так и веет теплом,
Полынью и снегом,
антоновским яблоком
спелым,
За ним и весна, и весенняя
тучка, и гром,
И страсть хлебороба
заняться
порученным делом!
1975
Не руби березы белой,
Не губи души лесной,
Не губи и зла не делай,
А особенно весной,
Не губи, не тронь березы,
Обойдись с ней по-людски,
А иначе брызнут слезы,
Сам засохнешь от тоски.
Пусть береза, как невеста,
Бережет свою красу,
Ей не в печке жаркой
место,
Место ей всегда в лесу!
1977
Скажи, человек, чего же тебе не хватает?
Зачем ты нахмурился? Или увидел врага?
Зима, говоришь, надоела. Но завтра растает,
И речка с восторгом затопит свои берега.
Скажи, человек, почему ты такой суетливый?
Зачем ты торопишься,
всюду успеть норовишь?
Ты малого хочешь, когда говоришь:
"Я счастливый"?
Счастливый, когда вдохновенно творишь!
Но как же бескрыло твое прозябанье,
Мелка твоя скука, притворна мигрень…
Я это сейчас говорю не тебе в назиданье —
Себе самому за бездарно проведенный день!
1978
" Встречаемся у Вечного огня, "
Встречаемся у Вечного огня,
Подолгу смотрим на живые пряди.
Я знаю, что твоя родня
Погибла от бомбежки в Ленинграде.
Волнуется, дрожит огонь живой,
То встанет, то наклонится он гибко.
Не прекращается поток людской,
И неусыпна память о погибших.
Еще цветы! Еще сирень несут,
Кладут, оправив бережно руками.
Цветы, цветы, цветы! Они растут,
Не зная, что придется лечь на камень.
Седая мать скорбит, а рядом внук,
Он для нее единственная радость.
Из юных неокрепших детских рук
На обелиск ложится нежный ландыш,
В глазах мальчонки пламя и печаль,
Которую не высказать речами…
Я завтра буду здесь, и ты встречай
Меня опять минутою молчанья…
1978
