И я покажу тебе нечто, отличное
От тени твоей, что утром идет за тобою,
И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку;
Я покажу тебе ужас в пригоршне праха.
Frisch weht der Wind,
Der Heimat zu
Mein Irisch Kind,
Wo weilest du? {*}
{* Свежий ветер летит
к родине, где ты сейчас,
моя ирландская дева? (нем.).}
"Ты преподнес мне гиацинты год назад,
Меня прозвали гиацинтовой невестой".
- И все же когда мы ночью вернулись из сада,
Ты - с охапкой цветов и росой в волосах, я не мог
Говорить, и в глазах потемнело, я был
Ни жив ни мертв, я не знал ничего,
Глядя в сердце света, в молчанье.
Oed' und leer das Meer {*}.
{* Уныло и пустынно море (нем.).}
Мадам Созострис, знаменитая ясновидящая,
Сильно простужена, тем не менее
С коварной колодой в руках слывет
Мудрейшей в Европе женщиной. "Вот, - говорит она,
Вот ваша карта - утопленник, финикийский моряк.
(Стали перлами глаза. Видите?)
Вот Белладонна, Владычица Скал,
Владычица обстоятельств.
Вот человек с тремя опорами, вот Колесо,
А вот одноглазый купец, эта карта
Пустая - то, что купец несет за спиной,
От меня это скрыто. Но я не вижу
Повешенного. Ваша смерть от воды.
Я вижу толпы, шагающие по кругу.
Благодарю вас. Любезнейшей миссис Эквитон
Скажите, что я принесу гороскоп сама:
В наши дни надо быть осторожной".
Призрачный город,
Толпы в буром тумане зимней зари,
Лондонский мост на веку повидал столь многих,
Никогда не думал, что смерть унесла столь многих.
В воздухе выдохи, краткие, редкие,
Каждый под ноги смотрит, спешит
В гору и вниз по Кинг-Уильям-стрит
Туда, где Сент-Мери Вулнот часы отбивает
С мертвым звуком на девятом ударе.
Там в толпе я окликнул знакомого: "Стетсон!
Стой, ты был на моем корабле при Милах!
Мертвый, зарытый в твоем саду год назад,
Пророс ли он? Процветет ли он в этом году
Или, может, нежданный мороз поразил его ложе?
И да будет Пес подальше оттуда, он друг человека
И может когтями вырыть его из земли!
Ты, hypocrite lecteur! - mon semblable, - mon frere!" {*}
{* "Лицемерный читатель! - подобный мне, - брат мой!" (франц.) последняя строка стихотворения Ш. Бодлера "К читателю", открывающего сборник "Цветы зла": обращение к читателю - духовному соучастнику таящихся в обыденной городской жизни мерзостей и убийств.}
II. ИГРА В ШАХМАТЫ
Она сидела, как на троне, в кресле,
Лоснившемся на мраморе, а зеркало
С пилястрами, увитыми плющом,
Из-за которого выглядывал Эрот
(Другой крылом прикрыл глаза),
Удваивало пламя семисвечников,
Бросая блик на стол, откуда
Алмазный блеск ему навстречу шел из
Атласного обилия футляров.
Хрустальные или слоновой кости
Флаконы - все без пробок - источали
Тягучий, сложный, странный аромат,
Тревожащий, дурманящий, а воздух,
Вливаясь в приоткрытое окно,
Продлял и оживлял свечное пламя
И возносил дымы под потолок,
Чуть шевеля орнаменты кессонов.
Аквариум без рыб
Горел травой и медью на цветных каменьях,
В их грустном свете плыл резной дельфин.
А над доской старинного камина,
Как бы в окне, ведущем в сад, виднелись
Метаморфозы Филомелы, грубо
Осиленной царем фракийским; все же
Сквозь плач ее непобедимым пеньем
Пустыню заполнявший соловей
Ушам нечистым щелкал: "Щелк, щелк, щелк".
И прочие обломки времени
Со стен смотрели, висли, обвивали
И замыкали тишину.
На лестнице послышались шаги.
Под гребнем пламенные языки
Ее волос в мерцании камина,
Словами вспыхнув, дико обрывались.
"Все действует на нервы. Все. Останься.
Скажи мне что-нибудь. Ты все молчишь.
О чем ты думаешь? О чем ты? А?
Я никогда не знаю. Впрочем, думай".
Думаю я, что мы на крысиной тропинке,
Куда мертвецы накидали костей.
"Что там за стук?"
Ветер хлопает дверью.
"Какой ужасный шум. Что ветру надо?"
Ничего ему не надо.
"Послушай,
Ты ничего не знаешь? Ничего не видишь? Ничего
Не помнишь?"
Я помню
Были перлами глаза.
"Ты жив еще? Ты можешь мне ответить?"
Но
О О О О Шехекеспировские шутки
Так элегантно
Так интеллигентно
"А что мне делать? Что мне делать?
С распущенными волосами выбежать
На улицу? А что нам делать завтра?
Что делать вообще?"
С утра горячий душ,
Днем, если дождь, машина. А теперь
Мы будем в шахматы играть с тобой,
Терзая сонные глаза и ожидая стука в дверь.
Когда мужа Лил демобилизовали,
Я ей сказала сама, прямо, без никаких:
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Альберт скоро вернется, приведи себя в порядок.
Он спросит, куда ты девала деньги, что он тебе
Оставил на зубы. Да-да. Я сама же слыхала.
Не дури. Лил, выдери все и сделай вставные.
Он же сказал: смотреть на тебя не могу.
И я не могу, говорю, подумай об Альберте,
Он угробил три года в окопах, он хочет пожить,
Не с тобой, так другие найдутся, - сказала я.
- Вот как? - сказала она. - Еше бы, - сказала я",
Ну так спасибо, - сказала она, - договаривай до конца.
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Не хочешь, делай что хочешь, - сказала я.
Раз ты не сумеешь, другие сумеют.
Но, если он тебя бросит, так не без причины.
Стыдись, говорю я, ты стала развалиной.
(А ей всего тридцать один.)
- А что я могу, - говорит она и мрачнеет,
Это все от таблеток, тех самых, ну, чтобы...
(У нее уже пятеро, чуть не загнулась от Джорджа.)
Аптекарь сказал, все пройдет, а оно не прошло.
- Ну и дура же ты, - сказала я.
Скажем, Альберт тебя не оставит, - сказала я,
Так на черта ж ты замужем, если не хочешь рожать?
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
В воскресенье Альберт вернулся, у них был
горячий окорок,
И меня позвали к обеду, пока горячий...
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
Добрночи, Билл. Добрночи, Лу. Добрночи, Мей,
Добрночи. Угу. Добрночи.
Доброй ночи, леди, доброй ночи, прекрасные
леди, доброй вам ночи.
III. ОГНЕННАЯ ПРОПОВЕДЬ
Речной шатер опал; последние пальцы листьев
Цепляются за мокрый берег. Ветер
Пробегает неслышно по бурой земле. Нимфы ушли.
Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою.
На реке ни пустых бутылок, ни пестрых оберток,
Ни носовых платков, ни коробков, ни окурков,
Ни прочего реквизита летних ночей. Нимфы ушли.
И их друзья, шалопаи, наследники директоров Сити,
Тоже ушли и адресов не оставили.
У вод леманских сидел я и плакал...
Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою,
Милая Темза, тише, ибо негромко я и недолго пою.
Ибо в холодном ветре не слышу иных вестей,
Кроме хихиканья смерти и лязга костей.
Сквозь травы тихо кравшаяся крыса
Тащилась скользким брюхом по земле,
А я удил над выцветшим каналом
За газовым заводом в зимний вечер
И думал о царе, погибшем брате,
И о царе отце, погибшем прежде.
В сырой низине белые тела,
С сухой мансарды от пробежки крысьей
Порою донесется стук костей.
А за спиною, вместо новостей,
Гудки машин: весной в такой машине
К девицам миссис Портер ездит Суини.
Ах, льет сиянье месяц золотой
На миссис Портер с дочкой молодой
Что моют ноги содовой водой
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole! {*}
{* "И о эти голоса детей, под куполом поющих!" (франц.) - последняя строка сонета П. Вершена "Парсифаль", написанного под впечатлением одноименной оперы Вагнера. Хор детей поет у Вагнера во время церемонии омовения ног, предшествующей завершению поисков Грааля.}
Щелк щелк щелк.
Упрек упрек упрек
Осиленной так грубо.
Терей
Призрачный город
В буром тумане зимнего полудня
Мистер Евгенидис, купец из Смирны,
Небритость, полный карман коринки,
Стоимость-страхование-фрахт, Лондон,
Пригласил на вульгарном французском
Отобедать в отеле "Кеннон-стрит",
После - уик-энд в "Метрополе".
В лиловый час, когда глаза и спины
Из-за конторок поднимаются, когда людская
Машина в ожидании дрожит, как таксомотор,
Я, Тиресий, пророк, дрожащий меж полами,
Слепой старик со сморщенною женской грудью.
В лиловый час я вижу, как с делами
Разделавшись, к домам влекутся люди,
Плывет моряк, уже вернулась машинистка,
Объедки прибраны, консервы на столе.
Белье рискует за окно удрать,
Но все же сушится, пока лучи заката не потухли,
А на диване (по ночам кровать)
Чулки, подвязки, лифчики и туфли.
Я, старикашка с дряблой женской грудью,
Все видя, не предвижу новостей
Я сам имел намеченных гостей.
Вот гость, прыщавый страховой агент,
Мальчишка с фанаберией в манере,
Что о плебействе говорит верней, чем
Цилиндр - о брэдфордском миллионере.
Найдя, что время действовать настало,
