ГОРОДСКОЙ РОМАНС
Стоит напротив лестницы
Коммерческий ларёк.
В нём до рассвета светится
Призывный огонёк.
Там днём и ночью разные
Напитки продают?
Ликёры ананасные
И шведский «Абсолют».
Там виски есть шотландское,
Там есть коньяк «Мартель»,
«Текила» мексиканская,
Израильский «Кармель».
Среди заморской сволочи
Почти что не видна
Бутылка русской водочки
Стоит в углу одна.
Стоит скромна, как сосенка,
Средь диких орхидей,
И этикетка косенько
Приклеена на ней.
Стоит, как в бане девочка,
Глазёнки опустив,
И стоит в общем мелочи,
Ивановский разлив.
Надежда человечества
Стоит и ждёт меня,
Сладка, как дым отечества,
Крепка, словно броня.
Стоит, скрывая силушку,
Являя кроткий нрав.
Вот так и ты, Россиюшка,
Стоишь в пиру держав.
Ославлена, ограблена,
Оставлена врагу.
Душа моя растравлена,
Я больше не могу.
Пойду я ближе к полночи
В коммерческий ларёк,
Возьму бутылку водочки
И сникерса брусок.
Я выпью русской водочки
За проданную Русь,
Занюхаю я корочкой
И горько прослежусь.
Я пью с душевной негою
За память тех деньков,
Когда в России не было
Коммерческих ларьков,
Когда сама история
Успех сулила нам,
Когда колбаска стоила
Два двадцать килограмм.
Давно бы я повесился,
Я сердцем изнемог,
Но есть напротив лестницы
Коммерческий ларёк.
***
Я жил, как вся Россия,
Как травка в поле рос.
И вот? гипертония,
И в печени? цирроз.
Стал организм мой вытерт,
Как старое пальто.
Ни закусить, ни выпить…
А жизнь тогда на что?
Мне дом родной? больница,
Хоть не пенсионер.
Вдруг весь я развалился,
Как мой СССР.
Ах, доктор, доктор, доктор.
Доктор дорогой,
Посмотрите доктор
Что у меня с ногой.
Скакала по паркету,
Взлетала к потолку.
Теперь до туалета
Едва доволоку.
Ах, доктор, доктор, доктор,
Доктор дорогой,
Посмотрите доктор
Что у меня с рукой.
Как дрались эти руки
И как ласкали грудь.
Теперь простые брюки
Не в силах застегнуть…
Никогда мне не гулять
С Вами.
Не смогу я Вас назвать
Фанни.
Стол закапала свеча
Воском.
Не попала в Ильича
Ваша тёзка.
Может было б и у нас
Всё иначе.
Не случись у ней в тот раз
Неудача.
Вы войдёте завтра в храм
С сыном.
Все мужчины во след Вам
Рты разинут.
Ведь у Вас на что не глянь
Всё порода.
Ну, а я? простая пьянь
Из народа.
Вас найти хочу
Под службы распевы.
Головой кручу
То вправо, то влево.
Хор поёт себе?
«Иже Херувимы…»
А я вижу
Вашу ломкую спину.
Я смотрю издалека
И немею.
Вы стройны, словно бокал,
Что за шея…
Что за руки! Как янтарные
Руки…
А на мне гуманитарные
Брюки.
Не могу купить Вам торт
Или розу.
На леченье всё идёт
От циррозу.
Одним словом?
ни хрена,
Ни фига.
Как вы скажете:
«Говна?
Пирога».
Остаются мне лишь сны
И охрана
Церкви св. Козьмы
И св. Дамиана.
СТИХОТВОРЕНИЕ НАПИСАННОЕ НА РАБОТАХ ПО РЫТЬЮ КОТЛОВАНА ПОД «ШКОЛУ ОПЕРНОГО ПЕНИЯ ГАЛИНЫ ВИШНЕВСКОЙ» НА УЛ. ОСТОЖЕНКА ТАМ, ГДЕ БЫЛ СКВЕР.
Есть же повод расстроиться
И напиться ей - ей.
По моей Метростроевской,
Да уже не моей
Я иду растревоженный,
Бесконечно скорбя.
По-еврейски Остоженкой
Обозвали тебя.
Где ты, малая родина?
Где цветы, где трава?
Что встаёт за уродина
Над бассейном «Москва»?
Был он морем нам маленьким,
Как священный Байкал.
Там впервые в купальнике
Я тебя увидал.
Увидал я такое там
Сзади и впереди,
Что любовь тяжким молотом
Застучала в груди.
Где дорожки для плаванья?
Вышка где для прыжков?
Где любовь эта славная?
Отвечай мне, Лужков.
Так Москву изувечили.
Москвичи, вашу мать!
Чтоб начальству со свечками
Было где постоять.
Где успехи спортивные?
Оборона и труд?
Голосами противными
Там монахи поют.
Я креплюсь, чтоб не вырвало,
Только вспомню? тошнит,
Немосковский их выговор,
Идиотский их вид.
Что за мать породила их?
Развелись там и тут,
Всюду машут кадилами,
Бородами трясут.
За упокой да за здравие,
Хоть святых выноси!
Расцвело православие
На великой Руси.
В альбом Птушкиной Т. С.
В субботу храм открылся рано.
Склонясь к иконам головой,
Навек с Косьмой и Дамианом
Прощался сторож молодой.
На клиросе не слышно пенья,
Умолкли в мастерской станки,
Лишь сторож возносил в смиреньи
Слова печали и тоски.
Прощай Косьма и Дамиане.
Поклон вам низкий до земли.
Мы были грешные христиане,
Как говорится? что могли…
Прощай столярка и сторожка,
Прощай, преображённый храм,
Простите, что нетрезв немножко,
Приняв последние сто грамм.
Прощайте бомжи из притвора,
Простите, что гонял я вас.
Таким, как вы, я стану скоро,
И мне никто уж не подаст.
Мне ничего теперь не жалко,
Найду забвенье я в вине,
И молодая прихожанка
Забудет завтра обо мне.
Настал финал жестокой драмы,
Пришёл неправый скорый суд.
Ах, боже мой, какие дамы
Руководили нами тут.
За чаем проклятых вопросов
Не обсуждать нам горячо,
И не грузить дубовых досок,
Друг друга чувствуя плечо.
Явились в храм лихие люди,
Переписали каждый шаг,
И словно голову на блюде,
Нас вынесли во внешний мрак.
Воздастся каждому по вере.
Где труп, там будут и орлы.
От нас остались только двери
Да византийские полы…
Прощай Косьма и Дамиане.
Уж в окнах алтаря рассвет.
А нам в политкорректном храме
Отныне места больше нет.
Закончил так, боец охраны
Утёр припухшие глаза.
На лик суровый Дамиана
Скупая капнула слеза.
(из цикла "Смерти героев")
На дальнем московском объекте,
Где краны, забор да сортир,
Средь бела дня, верьте? не верьте,
Однажды пропал бригадир.
Случиться такому ведь надо.
Он был полон сил и здоров.
Угрюмо молчала бригада.
Мелькали фуражки ментов.
Вполголоса шли разговоры.
С утра ещё был он живой.
Растерянный доктор со скорой
Седою качал головой.
Фундамент огромного зданья,
Железные бабки копров.
Сбирал лейтенант показанья,
На стройке искал фраеров.
Володька, с КАМАЗа водитель
Сказал:? «Здесь концов не найдёшь…»
И масляной ветошью вытер
Блестящий бульдозера нож.
«Слезами глаза мои пухнут.
Он был как отец нам и брат,
Ходил в лакированных туфлях,
Под мышкой носил дипломат.
Отправил однажды бульдозер
Халтурить, подделав наряд,
Налил всей бригаде по дозе,
А деньги сложил в дипломат.
И вот получил он награду,
Не знаю, как вышло уж так?
Зачем не делился с бригадой?
Почто обижал работяг?»
Солдаты для следственной группы
Лопатили тонны земли,
Искали останки от трупа,
Да так ничего не нашли.
Нашли они следственной группе,
Где сваи из грунта торчат,
Один лакированный туфель
Да чёрный портфель-дипломат.
А Лёха?
Володькин брательник,
Прошедший Сургут, Самотлор,
Он ватник накинул на тельник,
Сказал, закурив «Беломор»:
«Начальник, молчи об народе.
Тебе ль за народ говорить.
Народ, как в семнадцатом годе,
Сумеет себя защитить!»
… На дальнем московском объекте,
Где ямы, бетон да тоска,
На память безвременной смерти
Заделана в цоколь доска.
СЛОВА ПЕСНИ ИЗ К/Ф «ОСЕНЬ НА ЗАРЕЧНОЙ УЛИЦЕ» УЖ НЕ ПРИДЁТ ВЕСНА, Я ЗНАЮ
Уж не придёт весна, я знаю
Навеки осень надо мной.
И даже улица родная
Совсем мне стала не родной.
Среди моих пятиэтажек,
Где я прожил недолгий век,
Стоят мудилы в камуфляже
И сторожат какой-то Bank.
Как поздней осенью поганки
Мелькают шляпками в траве,
Повырастали эти банки
По затаившейся Москве.
Сбылися планы Тель-Авива.
Мы пережили тяжкий шок.
И где была палатка «Пиво»,
Там вырос магазин «Night Shop».
И пусть теснятся на витрине
Различных водок до фига,
Мне водка в этом магазине
В любое время дорога.
Смотрю в блестящие витрины
На этикетки, ярлычки.
Сильнее, чем от атропина,
Мои расширены зрачки.
Глаза б мои на вас ослепли,
Обида скулы мне свела,
Зато стучат в соседней церкви,
Как по башке, в колокола.
И я спрошу тебя, Спаситель,
Висящий в храме на стене:
«По ком вы в колокол звоните?
Звоните в колокол по мне!»
По мне невеста не заплачет,
Пора кончать эту фигню.
Не знаю? так или иначе,
Но скоро адрес я сменю.
Зарежут пьяные подростки,
Иммунодефицит заест,
И здесь на этом перекрёстке
Задавит белый мерседес.
На окровавленном асфальте
Размажусь я, красив и юн,
Но вы меня не отпевайте,
Не тычьте свечки на канун.
Без сожаленья, без усилья,
Не взяв за это ни рубля,
Меня своей епитрахилью
Накроет мать сыра земля.
Кончаю так? идите в жопу,
Владейте улицей моей,
Пооткрывайте здесь найт-шопов,
Секс-шопов, банков и церквей.
