Ознакомительная версия.
Д и б и р
Меня аульчане избрали дибиром,
Меня почитать поклялись целым миром,
Тебя ли кормить обязался народ, —
Зачем же себе ты присвоил доход?
Не ты мусульман просвещаешь молитвой,
Зачем же ты срезал колосья, как бритвой?
Не ты с минарета вопил и орал, —
Зачем же посевы мои ты пожрал?
Меня обобрал ты и справа и слева,
Как будто трудился во время посева.
Меня не жалея, урон мне нанес,
Как будто на поле таскал ты навоз.
Найдется управа на всякого вора.
Отныне с меня не возьмешь ты побора.
Ослу надоест непосильная кладь, —
Терпел я, но должен тебя наказать.
К тебе не однажды взывал я с тревогой:
«Я бедный аварец, меня ты не трогай».
Но знают кругом: не сношу я обид,
Я в гневе ужасен, я зол и сердит.
Грешить не хочу я, но, страшен злодею,
Поставлю капкан перед норкой твоею;
Чтоб знал ты, какой пред тобой человек,
Свяжу я твой рот, – не разинешь вовек.
Для слабых – булыжник, для сильных
ты – вата,
Но будет суровой с тобою расплата.
Для нищих – репье, для богатых ты – мед,
Но мести моей наступает черед.
Со мной повстречавшись, глядишь
забиякой,
А сам ты дрожишь перед каждой собакой.
Тебя не пугает моя нищета,
Но разум теряешь, завидев кота.
Х о м я к
«Законы судьбы никогда не осилим», —
Зачем же насильем ты споришь с насильем?
«Веленьям творца покоряется мир», —
Зачем же на мир ты сердит, о дибир?
Пудами с людей собирая поборы,
Зачем же с судьбою желаешь ты ссоры?
Молитвы читаешь, Коран возлюбя,
Но злишься, едва лишь заденут тебя.
Народ, если станешь ты злиться, быть может,
Не только меня – и тебя уничтожит.
С тобою мы участь избрали одну, —
Зачем же свалил на меня ты вину?
Супруга твоя, рассердившись напрасно,
Серпом обожгла мою спину ужасно.
И ты перед норкой сидишь у межи,
Грозишь мне… но где твоя совесть, скажи?
Таким же, как ты, я родился животным,
Жующим и пьющим, совсем не бесплотным, —
Иль должен я с палкой, как нищий, ходить,
С младенцами в поисках пищи бродить?
Едва просыпаюсь в рассветной прохладе,
Кота нахожу перед норкой в засаде;
Когда же заката горит полоса,
Вокруг меня жадная ходит лиса.
Иной человек, как и ты, бессердечный,
Ловушку поставит, – я гибну, беспечный,
Иные с лопатой придут поутру,
Разграбят запасы, разрушат нору.
Иные нору заливают водою,
И тонут детишки, – знаком я с бедою!
Порою со всех закрывают сторон, —
Без выхода я голодать обречен.
О люди, как тяжко мне жить с вами рядом!
Даете мне ватные шарики с ядом,
Камнями и палками бьете меня, —
Ни разу не знал я спокойного дня.
Ты сам посуди: если б не был я нищим,
Избрал бы я эту землянку жилищем?
Я сплю на колючках, мне жить невтерпеж…
Дибир, ты мучений моих не поймешь!
На поле твоем я кормился пшеницей, —
Людей обобрав, ты получишь сторицей;
Не то я погибну в норе через год,
И новый дибир будет грабить народ.
Гиничутль, и Батлаич,
И Цада – не из счастливых.
Нам воды напиться всласть
Не случалось никогда.
От аула до ключа —
Две версты, а то и боле.
Сами можете судить,
Какова у нас беда!
И хотя б струя текла
Щедро и без перебоев!
Да гляди – иссякнет вдруг, —
Вовсе мы без родника.
Наших жен во цвете лет
Убивают злые хвори.
Редко встретите у нас
Женщин старше сорока.
Жены, матери зимой
По воду бредут без жалоб.
Простужаются в горах.
Частый гость у них – плеврит.
Летом, как пойдут дожди, —
Бочки ставим мы под желоб,
Каждой каплей дорожа,
Той, что с крыши набежит.
Снег, валящийся с небес,
Собираем неустанно.
Снег – и тот у нас в цене.
Разве это не смешно?!
Труд нелегкий в Тляроте
Стал для нас мечтой желанной:
По реке сплавляют лес,
Там воды – полным-полно!..
Мы завидуем подчас
Морякам: и днем и ночью
Едут люди по воде,
Есть воды у них запас.
Мы же сказки создаем
О воде студеной, горной…
Но какая польза в том,
Если жажда мучит нас?!
Мы напиться не вольны,
Хоть живем в горах привольных.
С детства нам не повезло,
Горький жребий нам сужден.
Кто спасет нас от беды?!
Мы кричим: «Воды! Воды!»
Не тревожит никого
Жаждущей овечки стон…
К губернаторам с мольбой
Мы ходили не однажды. 2
Были лишь большевики
Нашей тронуты нуждой.
Столько жалобных бумаг
Слали мы, томясь от жажды!
Революция одна
Напоила нас водой.
По ущельям, по горам
Воду к нам пригнать в аулы
Ныне было решено,
И подписан план такой.
Навсегда ушли напасти.
С помощью народной власти
Сокрушая скал твердыни,
Мы по камням бьем киркой.
Радиомачта на сакле соседа
Что за шесты у соседа Хочбара?
Разве он шейх? Или все мы обмануты?
Нет у Гимбата к циркачеству дара,
Так почему же канаты натянуты?
Прямо направлены к небу, не так ли?
С кем же сосед мой решил разговаривать?
Иль на канате, висящем над саклей,
Славу танцора он хочет оспаривать?
Может быть, он телефон себе ставит?
Что же его мы не спросим, хозяева?
Может быть, он телеграф себе ставит?
Нет, в небеса вознеслись провода его.
Может, полна голова его вздору?
Может быть, думая: это – безделица,
Новую хочет он строить контору?
Впрочем, быть может, нужна ему мельница?
Или пред нами – невиданный провод,
Лампа берет от него электричество?
Или – найдется для этого повод —
Звезд пожелал он измерить количество?
Трудно Гимбата невеждой представить:
Там, на заводах, увидел он многое.
Техник его навестил неспроста ведь…
Лучше отбросим суждение строгое.
Вот и Гимбат появился с друзьями.
«Доброе утро! Быть может, откроешь ты —
Мы разобраться не в силах тут сами, —
Экое чудо над саклею строишь ты?»
«Э, кунаки, не мое это чудо,
Выдумка техники необычайная,
Чтобы стекались в Хунзах отовсюду
Новости непознаваемо-тайные».
«Шест да канат… Это даже обидно.
Не понимаем такого мы довода.
Что ты? Столбов на дороге не видно,
Как же придет телеграмма без провода?»
«Слушайте: музыкой слух оживится.
В дальней Москве заиграет гармоника
Или споет в Ленинграде певица, —
Голос дойдет до любого поклонника.
Тот, кто остался глупцом и невеждой,
Плюнет, назвав эту выдумку сказкою.
Тот, кто не смотрит на школы с надеждой,
Плюнет и прочь отойдет да с опаскою.
Между отставшим и дальше идущим
Взглядом нельзя охватить расстояния.
Вся революция дышит грядущим,
И обнажается дно мироздания.
Вы позабыли, как встарь отправлялись
Наши отцы в путешествие дальнее: 2
Долго по каменным тропам скитались,
Нет, не видал я картины печальнее.
Ныне в ауле, когда-то забытом,
Ставят над саклею звонкое радио.
Летчик вздымается к звездным орбитам,
Разум свой связью с вселенною радуя».
Речь старухи в день 8 марта
Милые дочери! Слово я взять хочу.
Славить сегодняшний добрый день хочу.
Ненарушимые – вольных людей права
Радостным женщинам нашей страны даны.
Юные и свободные внучки мои!
Что это значит – можете ли понять?
Новое по достоинству оценить?
Прошлое и теперешнее оглядеть?
Встретил меня Магома давным-давно —
Три десятилетия с лишним прошли…
Белое и черное узнать довелось…
Что осталось неведомым? – Смерть одна.
Мне в ту пору исполнилось десять лет…
Выдали за хозяина баранты.
Ясно помнится – мой отец говорит:
«Он из рода хорошего, он богат».
Разве юношей мало у нас в роду?
Часто взглядами провожали меня.
Разве не было сверстников молодых?
Разве друга сердца не выбрать из них?
Был уже стар супруг нареченный мой,
Не подружилась его судьба с моей.
Всюду богатому привет и почет, —
Неимущая – разве пара ему?30
Если где-нибудь встречному улыбнусь —
Будь он родственник, – улыбаться нельзя!
Если по воду шла, он и то следил,
Всех и каждого заподозрить готов.
Если вышла я воздухом подышать,
Он терзал меня по ночам в тишине,
Он словами позорящими хлестал.
Люди добрые крепко спали кругом…
Если жаловаться бежала к отцу,
Тот кричал: «Ты – замужняя! Хоть умри».
Соберешься ли с жалобами в Хунзах —
Прав останется, кто имеет стада.
Надрываясь, работала я, как мул, —
Не похвалит, не пожалеет старик.
Были тяжести не под силу ослу,
Что таскала я, только брань заслужив.
Оборвашкою он меня обзывал…
Разве бросишь приданое? Убежишь?..
Взял со временем он вторую жену, —
Вдвое стало мне тяжелее тогда.
В теплой комнате зимовали они —
Ветер хозяйничал в сарае моем,
Выше кровли у них поленница дров,
Мне и детям моим – саманный огонь.
Туши вяленые баранов у них —
Хоть бы косточку мне и детям моим!
Поедали чуреки мешками они —
Хоть лепешку мне и детям моим!
Чаю с сахаром сколько хочешь у них —
Слезы горькие с горьким хлебом у нас…
Как забиты и тощи дети мои, —
Он смеялся язвительно с той женой…
Сколько так провела я зимних ночей
С плачущими на соломе детьми!
Сколько так провела я долгих ночей,
К люльке сонную голову приклонив!
Он кунацких ко мне посылал коней —
Чистить, выходить их приказывал мне…
Он захожих ко мне отсылал бродяг,
В саклю чистую не пускал меня.
Привезут ли друзья корзины плодов, —
Шли корзины к нему, а ослы – ко мне.
Со свежинкой придут ли с гор пастухи, —
Значит, мясо – к нему, пастухи – ко мне.
Если сам приезжал откуда-нибудь, —
Поглядели бы, как подарки делил!
Поснимает хурджины с коня: «Бери!»
Но хурджины-то ей, а седло-то – мне.
Что, не нравится мне расседлать коня?
Добавлял охотно удар камчой.
Всякий раз привозил башмаки жене, —
Как была, босиком осталась я.
Сколько шелковых подарил ей платков!
Шею не во что мне закутать зимой…
Я служанкой бесплатной ему была,
Как служанку, выгнал меня наконец.
Он развода страшное слово сказал, —
Невозвратное при мулле произнес.
Я невестой приданое ему принесла, —
Мне он к старости ничего не вернул.
Понапрасну я жаловалась мулле.
Топорище, шутит, испачкал бычок.
Все я думала, как покончить с собой,
Смертью дикой, безумною умереть?
Вниз бы ринуться головой со скалы.
Да расколется ли еще голова?
Не железная ли она, говорю,
Сколько палок он об нее изломал!
Сколько палок он об меня обломал,
О согбенную спину мою, – спроси.
Не под бременем ноши согнулась я, —
Это сгорбило бремя горя меня.
Рано волосы побелели мои, —
Думы тяжкие пали снегом на них…
Так прославим же тех, кто сбросил ярмо, —
Славен класс пролетариев – наш класс!
И да здравствует наш весенний день,
Женщины свободной страны!
Жалоба коров на пастуха Исмаила
Ознакомительная версия.
