223. ПОВОРОТ РУЛЯ
Мы вновь повернули на запад.
Таков был средь ночи приказ
Жестоких небес, адмирала
И муз, вдохновляющих нас.
Давно ли шумели деревья?
И к смертным слетала весна,
И средь театрального мира
Всходила большая луна:
И вот, снова хмурое море.
Все рушится, тает, как дым,
И гибнут испанские замки
В лазури один за другим.
Не замки, не башни, не залы,
А хижина из тростника.
Не лунные рощи, не пальмы,
Не музыка издалека,
А скудный и гибельный берег,
Безмерно печальный простор,
Суровый пронзительный ветер,
Летящий навстречу нам с гор.
Не грохоты рукоплесканий,
А жалкий наш жребий червя.
Библейские рыбы на ужин,
Немного воды и огня.
О, музы! Корабль отплывает.
Непрочный и медленный он.
А мимо плывут небоскребы,
Качается весь небосклон.
Все ближе и ближе в тумане
Тот берег песчаный, страна,
Где ждет нас прекрасная бедность,
Заслуженная тишина.
Пусть там неразумное сердце
Поучится биться, страдать,
Припомнит о песенном детстве,
Которым учила нас мать.
Пусть сердце подышит поглубже, —
Земную судьбу оценя, —
Возвышенным воздухом бедствий.
Средь бедных ландшафтов храня
Печальную память о небе,
О музыке, о голубке,
Летавшем над маленьким счастьем,
О розе в холодной руке…
Я эти строки посвящаю всем,
Кто перед гневом неба ужасался,
Кто много плакал и ослеп совсем,
Кто с городом прекрасным расставался.
Нас погубил классический мороз
И — север, север — время роковое,
Нас погубили в царстве женских слез
Два платья — черное и голубое.
Нас погубила нежная зима.
Не пламень, не полдневный жар, а холод,
И не свинец в груди, а ты сама,
Твой занесенный снегом дальний город.
Был полон музыки печальной мир,
Когда мы дом навеки покидали,
Когда нас ласточки, как в монастырь,
В изгнанье длительное провожали.
О, как мы плакали, бросая дом!
В сугробах замерзала наша Троя,
И призрачным непрочным мотыльком
Ушел кораблик наш искать покоя.
Но нам нигде покоя не найти,
Нам счастья полнокровного дороже
Все бедствия и немощи в пути,
Броди душа по свету, как прохожий.
Броди в своей чудесной нищете,
Средь розовых дубов твоя квартира,
Присматривайся к женской красоте
И слушай, как шумят деревья мира.
Не вечно же вздыхать и плакать нам.
Когда ты будешь снова жить на небе,
Ты с ангельской улыбкой вспомнишь там
Об этом беженском и черном хлебе.
Мы жили, как птицы в лазури,
Мир был, как огромный цветок,
Но черные, черные бури
Нас выбросили на песок,
И скуден был берег спасенья —
Бесплодная вовсе страна,
За громом кораблекрушенья
Торжественная тишина.
И мы с умиленьем взирали
На камень и пепел холмов,
На эти суровые дали
И зелень библейских дубов.
Все переменилось, все стало
Печальным и важным, как смерть.
Шел дождь на прибрежные скалы,
Чернела небесная твердь.
Не музыка, не балерина,
Не розовые облака,
А горести блудного сына
И хижина из тростника.
О, муза, в восторге летаний
Уже ты не будешь опять
Под аплодисменты собраний
Сердца и вниманье пленять.
Как жница над божьей пшеницей,
Ты будешь прилежно, до слез,
Склоняться над каждой страницей,
И будет тяжелым твой воз.
Мир только туманная смена
Трудов, декораций, все — дым:
Сегодня любовная тема,
Прелестные руки и Рим,
А завтра — разлука, могила,
Принц и свинопас — близнецы,
И вечность, как ветер Эсхила,
Колеблет лачуги, дворцы…
Париж. 1932
Какое обилие пищи
И утвари в фермерском доме,
Как лают овчарки на нищих,
Какие волы на соломе.
Но надо вставать с петухами,
Заботиться о винограде
И деньги беречь под замками
Под сенью счастливых Аркадий.
Душа моя, ты — чужестранка,
С твоей ли небесной гордыней
И жить на земле, как служанка,
Быть трудолюбивой рабыней?
Ты в этом хозяйственном мире
Чужая, как роза в амбаре,
Тебя затолкали четыре
Стихии на шумном базаре.
С печальной улыбкой, сквозь слезы
Под фермерские разговоры,
Ты смотришь на тучные лозы,
На зелень дубов и на горы.
Ты знаешь, что здесь мы случайно,
В прелестной, непрочной темнице
Что шорох деревьев и тайна
Небес или тучность пшеницы,
И весь этот мир — только сцена,
Где мы кое-как разыграем
Коротенький фарс и средь тлена
И прелести хрупкой растаем.
Мы жили под сенью оливы,
Среди виноградников, хижин
И каменных круглых колодцев.
В том домике под черепицей,
В котором весь день было солнце,
И глупые осы летали
Над медом, над банкой варенья,
Над книгами и над цветами
Повсюду разбросанных платьев.
Мы утром ходили за хлебом,
И в городе смуглые дети,
Романские арки и церкви
Нам напоминали о дальнем
И прочном двенадцатом веке.
Дорога лежала долиной,
Где овцы курчавой отарой,
Позванивая бубенцами,
Щипали траву под надзором
Косматых и рыжих овчарок,
И запах овечьего сыра
Мешался с душистой лавандой.
Налево от нашей дороги
Холмы голубели, а справа
Сияло зеленое море.
И ты говорила: — Смотрите,
Как эти холмы голубые
Похожи совсем на ландшафты,
Огромной музейной картины!
Я тоже смотрел с удивленьем
На эти холмы и на море,
На парусник на горизонте,
На домики горных селений,
Потом на тебя, на худые
Прелестные руки в загаре,
И мне было грустно при мысли,
Что вся эта прелесть истлеет,
Растает, как дым, как виденье,
Что в буре погибнет кораблик
И домики в прах превратятся,
А нам от минутного счастья
Останется только могила…
Но ты беззаботно смеялась:
Зеленый усатый кузнечик,
В плену у тебя на ладони,
Сидел, как складная игрушка.
А вечером под абажуром
Скупой керосиновой лампы,
Где бабочки трепетно бились,
Мы вместе с тобою читали
Печальную книгу о Риме,
И Рим нам казался высоким
Жилищем богинь и героев.
Средь варварских кликов, средь бедствий,
Уже озаренный пожаром,
Прекрасный и мраморный город
Клонился, как солнце, к упадку.
Но все застилалось туманом —
Вселенная, комната, книга,
И тонкие смуглые руки
Весь гибнущий мир обнимали.
Париж. 1932
С печальной улыбкой
Она говорила:
— Какое нам счастье
Дано: до могилы
Быть в этом блаженном
И горестном мире,
Где лозы в долине
И снег на Памире…
Она утешала:
— И самое горе
Прекрасно! А солнце —
Как праздник! И море…
Но гибельный кашель
Душил напоследок.
Цвел странный румянец
Под вздохи соседок.
Как все: со слезами,
С мечтами о рае,
В отчаяньи руки
Над бездной ломая.
Так роль приближалась
К закату финала,
И лебеди плыли
По глади канала.
И только афиша
И мраморной урны
Прелестная форма
Напомнят средь бурной
И суетной жизни
О пламени тела,
В котором, как ангел,
Душа леденела.
Прохожий, подумай
О небе за тучей,
О женских надеждах
Под ивой плакучей.
