Живу. Зову. Помню - Виталий Васильевич Бушуев

class="p1">А я хочу всегда во всём быть новым,

быть вечным откровеньем для тебя.

Нет, не лишусь своей первоосновы,

слова и чувства снова теребя.

Мне нужен свежий воздух перемены,

зимой – очаг, а в зной – холодный душ.

Вот почему хочу пренепременно

тебе отдать все виды моих душ.

Их не одна, их много, очень много,

все разные и все они мои.

Я не могу их про себя таить,

ища к тебе желанную дорогу.

А не таить, так значит снова петь

и с каждым новым словом обнажаться.

Слова как птица.

Им не залежаться, им надо вовремя к тебе успеть.

Нас любовь обошла

почему-то когда-то сторонкою.

Почему и когда – на себя остаётся пенять

Напиши мне письмо,

хочешь – длинное, хочешь – короткое,

напиши, чтобы сердце твоё

удалось мне понять.

Может быть, я напрасно

себе на тебя наговаривал,

может, просто не смог разглядеть

твои чувства внутри -

и в котле нашей жизни

не серое булькает варево,

а кипят, поднимаясь со дна

той любви пузыри,

но им трудно прорваться

сквозь нашу густую обыденность.

Не таи ничего в своём сердце

ни нынче, ни впредь.

Помоги ж обрести

ты кипению чувств наших видимость,

чтобы им не пришлось,

оставаясь на дне, пригореть.

Ночь позади,

самолёт прорывается в утро.

Солнечный диск

нам навстречу растёт и растёт.

Что ж, расписанье движенья

составлено мудро

в том, что под утро

приходит домой самолёт.

Вновь стюардесса вещает

историю города,

Но, как всегда,

помянуть забывает она

то, что сюда переехала жить

моя молодость,

то, что здесь дом мой,

работа моя и жена.

Что б ни случилось,

сюда я вернусь непременно,

здесь я живу

и здесь смысл моего бытия.

Но чтобы лучше понять,

нам нужны перемены,

вот почему

иногда улетаю и я.

Годы мои по стихам

ещё раз проскакали,

я прилетаю оттуда,

где был молодой, и загадал:

если встретишь меня на вокзале,

значит, я весь, навсегда

и воистину твой.

Уже снижаться начал самолёт,

Я возвращаюсь из небытия -

каким земля меня назад возьмёт,

каким предстану пред нею я?

Мгновенье – это тоже интервал,

порою равный вечности иной,

Что я в себе увидел и познал,

из прошлого что я возьму

с собой?

Багряный диск всплывает

над туманом,

земля как женщина озябшая лежит,

а солнце своим лучиком румяным

уже скорей согреть её спешит.

Земля ещё не полностью проснулась,

с предутреннею негою в ладах.

К ней солнце осторожно прикоснулось,

пора будить, но жалко – молода.

Спит женщина,

прикрыв глаза рукою,

в стыдливой безмятежности своей.

Обтянутое тело простынёю

с двумя холмами острыми грудей.

Спит женщина

под мерный стук вагона,

что снится ей хорошего в пути:

быть может, расставанье у перрона,

быть может, встреча, та, что впереди.

Спит женщина,

блаженствуя минутой,

спит, память чувств при всех не теребя,

А я любуюсь ею и как будто

она напоминает мне тебя.

Где-то между мной и тобою,

воровато спрятавшись в тень,

стать грозится нашей судьбою

неуютный завтрашний день.

Погоди, ещё время не вышло,

разлучать нас ещё не пора.

Может быть расцветёт ещё вишня,

ожидающая топора.

Улыбкою, забыв про осторожность,

Вы новый шанс мне выдали: дыши.

Спасибо Вам за Вашу ненарочность

и за реанимацию души.

У нас с тобой всё заземлено,

и не страшны нам жизненные грозы.

Ток стрессов нас не опалит

и росы -

не высушит.

Всё будет зелено.

Но и болота тоже зелены,

и в них кувшинки

красочно цветут.

Но ряска буден -

это не батут,

чтобы взлететь в заоблачные сны,

туда, где грозы таинством манят

и ждут незаземлённого меня.

Это трудно – не быть,

отсидеть, отмолчаться,

никого не любить

и со злом не встречаться.

Я не могу перешагнуть черту,

делящую желанья и возможности

из осторожности,

чтоб не обидеть ту,

что в мыслях я зову

своей мадонной.

Остаток лет

я проведу с тобой

не потому, что жизнью утомлённый,

покорствую перед своей судьбой.

Я чувствую себя Пигмалионом,

а созданная мною Галатея – ты.

Небо пахнет свежими грибами,

мокрый снег кашеобразно вял.

Я неутолёнными губами

не тебя, а воздух целовал.

Земля -

словно женщина в белом

казаться невестою хочет,

не всё, знать, в груди отболело.

Но дни – холодней и короче.

Найти бы в прошедшее дверцу

и новой весной повториться.

А грусть серебристо струится

по елям, берёзам и сердцу.

По русским горкам,

вверх ли, вниз ли,

летели камнем иль ползли,

мы настроением не кисли

и впечатления пасли.

Паслись на водной глади утки,

берёзы мёрзли без листа,

нас согревали прибаутки

и вера в здешние места.

Перебегал туман дорогу

и дождик выдавал фальцет.

А я улыбку – недотрогу

на Вашем ощущал лице.

Опавших лиственниц скелеты

и обречённая хвоя.

А мне напоминает лето

улыбка звонкая твоя.

Можно ли влюбиться в простоту,

ту, что словно дважды два понятна,

ту, в которой тайны не найду,

но с которой быть всегда приятно.

Если слушать мудрую сову -

можно,

если сердце слушать – нет.

Я тебя без устали зову,

стань моею тайной наяву,

как ещё непознанный рассвет.

Море по-медвежьи валко

пережёвывало валы,

а мне мерещилась фиалка

в озябших ладонях волны.

А когда впечатленьями горд

я вернулся в прокуренный город,

лёг