Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

Милый друг, я знаю, я глубоко знаю,
Что бессилен стих мой, бледный и больной;
От его бессилья часто я страдаю,
Часто тайно плачу в тишине ночной…
Нет на свете мук сильнее муки слова:
Тщетно с уст порой безумный рвется крик,
Тщетно душу сжечь любовь порой готова:
Холоден и жалок нищий наш язык!..

Радуга цветов, разлитая в природе,
Звуки стройной песни, стихшей на струнах,
Боль за идеал и слезы о свободе, –
Как их передать в обыденных словах?
Как безбрежный мир, раскинутый пред нами,
И душевный мир, исполненный тревог,
Жизненно набросить робкими штрихами
И вместить в размеры тесных этих строк?..

Но молчать, когда вокруг звучат рыданья
И когда так жадно рвешься их унять, –
Под грозой борьбы и пред лицом страданья…
Брат, я не хочу, я не могу молчать!
Пусть я, как боец, цепей не разбиваю,
Как пророк – во мглу не проливаю свет:
Я ушел в толпу и вместе с ней страдаю,
И даю что в силах – отклик и привет!..

Чуть останусь один – и во мне подымает
   Жизнь со смертью мучительный спор,
И, как пытка, усталую душу терзает
   Их старинный, немолчный раздор;
И не знает душа, чьим призывам отдаться.
   Как честнее задачу решить:
То болезненно-страшно ей с жизнью расстаться.
   То страшней еще кажется жить!..

Жизнь твердит мне: «Стыдись, малодушный! Ты молод,
   Ты душой не беднее других, –
Встреть же грудью и злобу, и бедность, и голод,
   Если любишь ты братьев своих!..
Или слезы за них – были слезы актера?
   Или страстные речи твои
Согревало не чувство, а пафос фразера,
   Не любовь, но миражи любви?..»

Но едва только жизнь побеждать начинает,
   Как, в ответ ей, сильней и сильней
Смерть угрюмую песню свою запевает,
   И невольно внимаю я ей:
«Нет, ты честно трудился, ты честно и смело,
   С сердцем, полным горячей любви,
Вышел в путь, чтоб бороться за общее дело, –
   Но разбиты усилья твои!

Тщетны были к любви и святыне призывы:
   Ты слепым и глухим говорил, –
И устал ты… и криком постыдной наживы
   Рынок жизни твой голос покрыл…
О, бросайся ж в объятья мои поскорее:
   Лишь они примиренье дают, –
И пускай, в себялюбьи своем, фарисеи
   Малодушным тебя назовут!..»

Я вчера еще рад был отречься от счастья…
Я презреньем клеймил этих сытых людей,
Променявших туманы и холод ненастья
На отраду и ласку весенних лучей…
Я твердил, что, покуда на свете есть слезы
И покуда царит непроглядная мгла,
Бесконечно постыдны заботы и грезы
О тепле и довольстве родного угла…
А сегодня – сегодня весна золотая,
Вся в цветах, и в мое заглянула окно,
И забилось усталое сердце, страдая,
Что так бедно за этим окном и темно.
Милый взгляд, мимолетного полный участья,
Грусть в прекрасных чертах молодого лица –
И безумно, мучительно хочется счастья,
Женской ласки, и слез, и любви без конца!

Кто ты, – пускай они не знают,
Пусть толки суетных людей
Своей заразой не пятнают
Святыни памяти твоей.

Не я пишу – рукой моею,
Как встарь, владеешь ты, любя,
И каждый лживый звук под нею
В могиле мучил бы тебя…

Если любить – бесконечно томиться
Жаждой лобзаний и знойных ночей, –
Я не любил – я молился пред ней
Так горячо, как возможно молиться.
Слово привета на чистых устах,
Не оскверненных ни злобой, ни ложью, –
Всё, что, к ее преклоненный подножью,
Робко желал я в заветных мечтах…
Может быть, тень я любил: надо мной,
Может быть, снова б судьба насмеялась
И оскверненное сердце бы сжалось
Новым страданьем и новой тоской.
Но я устал… Мне наскучило жить
Пошлою жизнью; меня увлекала
Гордая мысль к красоте идеала,
Чтоб, полюбив, без конца бы любить…

Ах, этот лунный свет! Назойливый, холодный.
Он в душу крадется с лазурной вышины,
И будит вновь порыв раскаянья бесплодный,
И гонит от меня забвение и сны.
Нет, видно, в эту ночь мне не задуть лампады!
Пылает голова. В виски стучится кровь,
И тени прошлого мне не дают пощады,
И в сердце старая волнуется любовь…

Одни не поймут, не услышат другие,
   И песня бесплодно замрет, –
Она не разбудит порывы святые,
   Не двинет отвалено вперед.

Что теплая песня для мертвого мира?
   Бездушная звонкость речей,
Потеха в разгаре позорного пира,
   Бряцанье забытых цепей!

А песне так отдано много!.. В мгновенья,
   Когда создавалась она,
В мятежной душе разгорались мученья,
   Душа была стонов полна.

Грозою по ней вдохновение мчалось,
   В раздумье пылало чело,
И то, что толпы лишь слегка прикасалось,
   Певца до страдания жгло!

О сердце певца, в наши тяжкие годы
   Ты светоч в пустыне глухой;
Напрасно во имя любви и свободы
   Ты борешься с черною мглой;

В безлюдье не нужны тепло и сиянье, –
   Кого озарить и согреть?
О, если бы было возможно молчанье,
   О, если бы власть не гореть!

Что дам я им, что в силах я им дать?
Мысль?.. О, я мысль мою глубоко презираю:
Не ей в тяжелой мгле дорогу указать,
Не ей надеждою блеснуть родному краю.
Что значит мысль моя пред этим властным злом,
Пред стоном нищеты, пред голосом мученья.
Она изнемогла под тягостным крестом,
Она истерзана от скорби и сомненья.

Сегодня всю ночь голубые зарницы
Мерцали над жаркою грудью земли;
И мчались разорванных туч вереницы,
И мчались, и тяжко сходились вдали…
Душна была ночь, – так душна, – что порою
Во мгле становилось дышать тяжело;
И сердце стучало, и знойной волною
Кипевшая кровь ударяла в чело.

От сонных черемух, осыпанных цветом
И сыпавших цветом, как белым дождем,
С невнятною лаской, с весенним приветом
Струился томительный запах кругом.
И словно какая-то тайна свершалась
В торжественном мраке глубоких аллей,
И сладкими вздохами грудь волновалась,
И страсть, трепеща, разгоралася в ней…

Всю ночь пробродил я, всю ночь до рассвета,
Обвеянный чарами неги и грез;
И страстно я жаждал родного привета,
И женских объятий, и радостных слез…
Как волны, давно позабытые звуки
Нахлынули в душу, пылая огнем,
И бились в ней, полные трепетной муки,
И отклика ждали в затишье ночном…

А демон мой, демон тоски и сомненья,
Не спал… Он шептал мне: «Ты помнишь о том,
Как гордо давал ты обет отреченья
От радостей жизни – для битвы со злом?
Куда ж они скрылись, прекрасные грезы?
Стыдись, эти жгучие слезы твои –
Трусливой измены позорные слезы,
В них – дума о счастье, в них – жажда любви!..»