Ты веди, веди меня, дороженька,
К домику в сиреневом саду,
Постучу в оконце осторожненько
И без сил, как птица, упаду.
Но никто меня не встретит ласково,
Отзовётся домик тишиной.
Только щебетать мне станут ласточки
И кружиться будут надо мной.
А пока шагаю по дороженьке
И считаю вёрсты на пути.
Помоги, Всемилостивый Боженька,
К роднику родимому дойти.
Стали ночи намного короче,
Продолжительны дни, и ясны,
А февральская вьюга пророчит
Нам приход долгожданной весны.
Что-то в нас по весне встрепенется,
И, взлетев, за собой позовёт,
Веселей ретиво́е забьётся,
А душа соловьём запоёт.
И утихнут былые печали,
И с невиданной силою вновь,
Озарив неоглядные дали,
Вспыхнут Вера, Надежда, Любовь!
* * *
Всё былое-прошлое
Замело порошею,
Лишь стихи остались
И живут в душе.
Пролетели годики,
Отходили ходики,
Цепь замкнулась времени:
Каждый день – клише.
Дети наши выросли
Не в слезах и сырости,
А в любви и счастии:
Мама-папа – есть.
Школу все окончили,
Вузом озабочены,
Есть любовь у каждого,
Благородство, честь.
Согрей меня своим стихом,
Чтоб я, придя домой с работы,
Спешила в руки взять твой том,
Усталость сбросив и заботы.
Изранить сердце мне не дай,
Оно и так уже устало...
За окнами звенел трамвай,
Луна вопросы задавала...
Пусть шум машин и ветра вой,
Дождливое, сырое лето.
Я, закрывая томик твой,
Живу, стихом твоим согрета.
Опять мне снилось детство.
Сирены нудный вой.
В подвале по соседству
Мальчонка чуть живой.
Опять всю ночь терзали
Фугасы тишину.
В подвале проклинали
И темень, и войну.
Над низким сводом гулко
Ломился в дом металл
И сыпал штукатурку
На головы подвал.
И замирало резко
В груди под мёртвый свист.
Неслышно,
Занавеску
Вспугнув,
Зелёный лист
На стол мне бросил ветер.
В нос прянул майский мёд.
Чу! Детство, детство где-то
За окнами идёт.
Шаля, смеясь, шагает
Под звонкий гам весны.
Я рад: оно не знает,
Что есть такие сны.
* * *
Одеяло на пол
С голых плеч ползёт.
Мишка косолапый
Тапки стережёт.
В выгоревшей майке
Спит малыш. Устал.
Золотистый зайчик
В волосах застрял…
Спит малыш. Чуть слышно
Тикают часы.
Стрелки-шалунишки
Сдвинули усы.
Тихо в этом мире.
Нет в нём грубых слов.
На земле в эфире
Только стук часов!
Где-то там за рамой
Мир полей, росы…
Только мишка, мама,
Зайчик и часы.
Сквер. Часы. Скамейка. Ровно десять.
Возле циферблата пляшет снег.
В тучи окунулся жёлтый месяц.
На скамейке замер человек.
Не придёт. Из темноты минуту
Стрелка, вздрогнув, вырвала опять.
Он не знал, что это очень трудно
Одному с пустой скамейки встать.
Не видим, куда и откуда
Пришли мы в назначенный час,
Но ждём непременного чуда
Во всём, что сокрыто от глаз.
И кажется вечной дорога,
Вопросы роятся и жгут —
Удастся ли вылепить Бога
По образу светлых минут?..
Узнаем ли правду на склоне,
Душой обращённые вспять —
К тому, что всегда на ладони, —
О том, что нельзя осязать...
Я шью иглой карандаша
Всё, чем дышу на свете белом…
Словами выткана душа,
Душою высказано тело,
Несовершенство глаз и рук,
Смех жизни, слёзы погребений…
Всё – воплощённый в мире – звук
Совсем нездешних откровений.
И в море созданных помех
Звучим – один другого тише.
И каждый сказан был – для всех,
но мало кто его услышал.
Полусвет кому-то – полутьма,
Ярче очертания предметов.
В полутьме унылая зима
Спрятала улыбчивое лето.
Спрятала, да так, что не найдёшь
В сумерках неискреннего слова…
Полуправда для кого-то – ложь,
Сколько ни доказывай иного.
* * *
Ко всему безучастно готов
Мой рассудок, а что остаётся?
Остывает в пыли городов
Медный след уходящего солнца.
И неловко от детских обид —
Их цена возросла многократно.
Я лелею последний гранит,
Охранивший родимые пятна
От рабов, проходимцев, калек,
Чья наука – торги да смотрины.
Самозванец – неоновый век —
Без огня зажигает витрины,
Вызывающе светел и глух —
Повзрослев, мы о многом забыли…
А летящий над пропастью Дух
До сих пор создаёт нас – из пыли.
Когда крыльца не заскрипят ступени,
Дорога ляжет чёрною чертой,
Ты всё отдашь рассудку, как забвенью,
Как с жизнью, распрощаешься с мечтой...
И выпадет из рук заветный кубок,
И воспалится явью тишина —
Вернёт на землю ласково и грубо
Ошибок недопитая вина...
Вернёт на землю ласково и грубо
Та тьма, что затекла под образа...
Когда безлико улыбнутся губы,
Останутся печальными глаза.
Всё растащили, всё разворовали,
В душе – как в тёмном и пустом подвале,
Где страшно, холодно, ни выхода, ни входа,
И, словно плесень, нарастают годы...
Осталось ждать, что счастье улыбнётся,
Зажжёт свечу, согреет, приберётся,
Натащит новой светлой суеты...
Меня наполнить можешь только ты...
Что загадать? Я ничего не знаю…
А то, что знаю, – прожито другими.
Там – истина, померкшая за краем,
А здесь костры, – и мне уютно с ними.
А здесь война за каждую улыбку,
И на прокрустовом бессонном ложе
Земле не спится… холодно и липко
Проводит свет по воспалённой коже.
Там – в вышине, у лампы золотистой
Мелькает силуэт за силуэтом —
Другие звёзды… или просто листья,
И каждый лист – упавшая планета.
Спаси меня от правдолюбцев,
Чья честность радует и бесит,
Спаси от умных и безумцев,
От революций и депрессий,
От похвалы и поруганий,
Гармоний и противоречий,
Не самых страшных испытаний
И обязательных увечий.
Я допоздна сжигаю грёзы,
Мешая слёзы с никотином —
Спаси от чёртова наркоза,
Что называется «мужчина» —
Его так много на орбите,
Но на планете очень мало...
Спаси, ... мой раб и покровитель,
Я слишком от тебя устала.
Утро светлое, беспокойное,
Холод выпит весь до глотка...
Как нам быть теперь, недостойный мой?
иль не быть пока...
Переждём зарю предрассветную,
Не заладится – убежим
Снова светлыми, снова смертными,
снова – в жизнь...
Целоваться по тихим лестницам,
Может, просто – поговорим,
Будет дым сигаретный пениться,
белый дым...
А любовь моя... ты не тронь её,
Холод выпит весь до глотка,
Снова глаз промелькнёт ирония...
...и – «пока»
* * *
Бессонный воздух пахнет дымом,
Светла за окнами заря,
Я занята необходимым
На перекрестье декабря —
Вдыхаю воздух тёмной спальни,
Где призрак завтрашнего дня
Блуждает сумрачный и дальний,
И так похожий на меня...
* * *
Блокада – слово, как набат,
Блокада – это мрак и холод,
Снарядов гул, бомбёжки, голод, —
Всё перенёс мой Ленинград!
Блокада – это боль утрат,
Но наш народ – непобеждённый!
Восстал из пепла возрождённый,
Мой вечно юный Ленинград!
Блокада – крепкой дружбы узы,
К победе воля… И живой,
Всегда прекрасный город мой —
Герой Советского Союза!
Улыбка первая весны —
Мать-мачеха проснулась,
И улыбнулась в день войны —
Так скорбно улыбнулась.
«Я буду матерью для вас, —
Тихонько прошептала, —
Сорви меня, сорви сейчас,
Пока листочков мало.
Я витаминов злой зимой
Хранила вашу долю,
Примите дар скромнейший мой,
Питайтесь ими вволю».
С тех пор прошло немало лет,
Путь в прошлое – неблизкий…
О, желтоглазый первоцвет,
Прими поклон мой низкий!
После первой публикации в газете
В мой стих селёдку завернут
Иль хлебушка кусок,
А, может, в туфлю затолкнут,
Чтоб просушить носок.
И станет мокнуть бедный стих
И киснуть в темноте.
Мне жаль его – из нас двоих
Лишь он на высоте.
Он беззащитен, хоть не тих,
Он искренен всегда,
Не заворачивайте в стих
Селёдку, господа.
Здесь приютился скромный монастырь,
Овеян именем святой княгини Ольги,
И сердце радует простор земли и ширь
Лугов, холмов. И здесь истоки Волги.
Святые земли – радость для души,
Её отрада, мудрость, вдохновенье.
