Николай Векшин - Миллениум-мифы (сборник)

Шел ветеран – седой и весь в медалях;
На кителе сияли ордена.
За мужество в войну ему их дали.
(Давно забыта всеми та война).

Он брёл устало, но держался прямо.
Был вечер, потемнело средь домов.
Навстречу вдруг попалась ветерану
Компания веселых пацанов:

«Эй, ты! Гони-ка цацки побыстрее!
Снимай все побрякушки до одной!
А то, неровен час – к едрене-фене!
И пожалеешь, что пока живой!»

Он не послушался. Они его скрутили,
Ударили под дых и сбили с ног.
На мостовую деда повалили.
Сопротивляться он уже не мог.

Он никому на свете не был нужен.
Все люди мимо шли, потупив взгляд.
Он был избит, повержен и контужен.
И умер ветеран. Но умер как солдат.

Мальчишки играют в войну.
Стрелять могут хоть по кому.
Игрушка в руках – автомат.
А взрослый парнишка – солдат.

Солдаты идут воевать —
Таких же солдат убивать.
И трупами в море крови
Покрыты просторы земли.

А дома их женщины ждут.
Их дети без пап подрастут.
Закон: чтоб мужчину убить,
Сперва надо сына родить.

Как скоро настанет конец
Всем войнам на нашей земле?
Пусть матери все скажут НЕТ
Проклятой игрушке – войне!

Как удивительны бывают на Руси
Зигзаги политических событий!
И выборы (кого тут не спроси!)
Непредсказуемы, как таинство открытий.

Кидая в урну новый бюллетень,
Мы каждый раз чего-то ожидаем.
Но вновь и вновь в итоге – дребедень:
Одних и тех же свинов избираем.

Что за напасть такая? Почему?
Вокруг никто не «за» единососов.
Как побеждают они? Что-то не пойму.
Меня терзает множество вопросов.

Ответ тут есть, увы, всего один.
Глупцы всегда ценились подлецами.
И каждый свинский новый господин
Всегда найдётся: прямо между нами!

«Идите ко мне, бандерлоги!» —
С ухмылкой Удав приказал.
Он не был безрукий, безногий.
И телом искусно играл.

Мартышки, рассевшись по кругу,
Смотрели ему прямо в рот
И так говорили друг другу:
«С Удавом един наш народ!»

Удав, развалившись вальяжно,
Вещал про взаимность и честь.
Мартышек чрезмерно отважных
Он смог на глазах у всех съесть.

В восторге от этого шоу
Трусливые стали смелей.
И тоже попали в желудок.
Удав стал ещё веселей.

Мораль тут совсем очевидна:
Гипноз из колец сладких слов
Мартышек сгубил. Но обидно,
Что есть еще много ослов…

Неполный год прошел: и медленно, и скоро.
Я был не худшим сыном. Но, увы,
Беспечно жил. Тебе я был так дорог!
Но нет забот у глупой головы.

Я посещал твой дом. Мы говорили
И пили чай с вареньем полчаса.
Я уходил… Вот ты теперь в могиле.
Мне некуда зайти. А ты – на небесах…

Ах, мама, мама! Как тебя не стало,
Я понял, что имел и потерял.
Когда-то ты собою утомляла,
А я тебя частенько огорчал.

Теперь тех дней обратно не воротишь,
Когда я торопился по делам,
А ты ждала… Сейчас со звёзд ты смотришь.
И, может, тоже одиноко там…

Ты снишься мне – моложе и красивей,
Чем та старушка, что была со мной.
А я живу… Пожалуйста, прости меня.
Я земле остался сиротой.

Вспоминаю я тебя каждый день.
Как дурманно пахла летом сирень!
Вместе шлялись по аллее вдвоём,
А потом торчали ночь за ручьём…

И шалел я, аж мозги набекрень.
Но осталась от тебя только тень.
И любовь теперь покрылась быльём.
Лишь «ку-ку» сейчас на сердце моём.
Ничего уже назад не вернуть.
И у каждого из нас новый путь.
Мне мерещишься ты утром и днём.
Так достала! Весь горю я огнём!

Двуедины мы с тобой. В этом суть.
Но о счастье можно только вздохнуть.
Мы не каемся и слёзок не льём.
С Новым годом, дорогая! Нальём!?

Ты не вернешь меня, и даже не пытайся.
Любовь мою изменою поправ,
Кривлялась ты в таких поганых масках,
Что плюнул я. И был в презренье прав.

Но, осознав причину лицемерья
И всех твоих поганых мерзких дел,
Я жалостью пронзён был. И, поверь мне,
Пытался всё исправить, как умел.

Но ты не захотела измениться
И выбрала не свет, а темноту.
Я не хочу с тобою устремиться
В провал бездонный, чёрную дыру.

Я мог бы стать защитой и опорой…
Но ты плетешь узор сетей из лжи…
Я чужд продажной стерве, у которой
Гнильём покрыт священный храм души.

И свой последний шанс ты упустила.
Теперь живи, как можешь, без меня.
Но знай: куда б тебя ни заносило,
Я мысленно хочу спасти тебя.

Искренние чувства окрыляют.
Материальны мудрые слова.
А в борьбе те люди побеждают,
У которых светлые дела.

Кто поверит в свои силы, станет сильным.
Тот, кто усомнится, будет слаб.
Кто стремится к цели, тот достигнет.
Кто не устремится – себе враг.

Если ты в любовь и верность веришь,
То полюбишь раз и навсегда.
Если ты любовь деньгами меришь,
То её не будет никогда.

Каждый сам мостит свою дорогу,
По которой движется вперёд.
Тот, кто верен истине иль Богу,
Тот их обязательно найдёт.

Меня терзает жуткий дежавю:
Как будто мы давным-давно знакомы.
И не помеха нам с тобой судьбы препоны.
Ведь я тебя, как родину, люблю.

Не знаю, почему такой расклад:
Магическое чувство единенья,
Мистические в мыслях совпаденья
И наш взаимно ироничный взгляд.

Случилось между нами волшебство
Взаимного и чудного влеченья.
Без гравитации возникло притяженье.
И проявилось наше естество.

Что будет дальше? Встретимся ли мы?
Соединимся? Или не случится?
А сердце глупое в моей груди стучится.
Ведь от любви – как от тюрьмы или сумы…

Легко и бережно, на выдохе сознанья,
Лелея мысль, пульсируя слегка,
Я погружаюсь в бездны мирозданья
И проплываю страны и века.

Мне ни к чему сизифовы усилья.
В пересечении пустынь, морей и рек
Я словно птица простираю крылья.
Но выгляжу совсем как человек.

В просторах поднебесных я летаю
Лишь по ночам, когда все люди спят.
О встречах никаких я не мечтаю,
Где небоскрёбы гордые стоят.

Я рассекаю телом воздух свежий.
Мне одиночество не в тягость ни на миг.
Я здесь чужой. Средь ангелов я – Демон.
И к осуждению пожизненно привык.

Мне нынче Смерть приснилась почему-то.
Она сказала: «Сам ко мне пришёл!»
Смотреть на Смерть мне было малость жутко,
Но глаз своих я всё же не отвёл.

Пишу «Она», хотя она беспола,
Одета в саван, без волос, страшна…
Я не ответил ей сперва ни слова.
Она молчала тоже. И ждала…

И я не выдержал, спросил: «Нельзя попозже?
Я многих своих дел не завершил…»
Она оскалилась: «И ты, мой милый, трусишь тоже!?
Ну, хоть один среди людей бы смелый был!»

– «Послушай. Да, мне боязно, признаюсь.
Но ты, пожалуйста, не слишком-то глумись.
Я песни не допел. В науке продвигаюсь.
Вот почему пока держусь за жизнь».

Она хихикнула: «Вот веские причины!
Ты про любовь, мой друг, обмолвиться забыл.
Перевелись, видать, совсем мужчины.
И ты – существовал, но не любил».

Воскликнул я: «Неправда! Я старался.
Но не везло. Тут нет ничьей вины!»
Смерть обняла меня: «Ну, братец, ты попался!»
Я дернулся туда-сюда… Увы!

Она меня, смеясь, поцеловала.
Я вырваться хотел, но – нету сил!
Она меня сжимала и сжимала…
И я её нахально укусил!

Она отпрянула, сверкнув колючим взглядом.
И я проснулся. Что за странный сон!
Видать, что Смерть поблизости тут, рядом…
Но я пока не рвусь к ней на поклон.

В Стихи. ру родятся звуки,
Звенящие над планетой.
Тоскуют от скуки мухи.
Рожают стихи поэты.

Уже декабрь в окно стучится.
Снежинки кружатся в стихах.
Запишем всё! И свои вирши
Прольём зимою с «ох!» и «ах!»

Ты целуешь мне сердце стихами.
А поёшь – окрыляется грех.
Ты ласкаешь мне губы мечтами.
Положительный ты человек!

Хвостом усиленно виляя,
Питаясь сучьим молоком,
Собачка выросла большая.
И съела хрящик со стихом.

Залез я когда-то мальчишкой
За дыней в чужой огород.
Пчелой был укушен парнишка.
От этого стал стихоплёт.

Вот кукушка кукукнула, как соловьиха:
О весне, о губах, о бедре…
И, от страсти немея с восторгом и тихо,
Заалела заря на спине.

Если в щеку нежно снег целует,
Если обнимает и молчит,
Значит, не метель лохмато дует,
Значит, ночь по носику стучит.

Устаканились чувства на дне.
Баламутить их злостью не стану.
Но на глади своей, в глубине,
Я любого любовью достану.

Ох, чудна природа-мать!
Что еще б еще понаписать?

Зимняя сказка в реале.
Где-то поёт соловей.
Он с соловьихой в финале
Сделает много детей.

Арлекин любил Мальвину.
И Пьеро по ней страдал.
А весёлый Буратино
Не ревнив был, хохотал.

Коль взгляд печалью запорошен,
Знать, в чувстве юмора стреножен.
Чтоб хорошо его утешить —
Прижать к себе и нежить, нежить…

Голова – чтоб мыслям тесно.
Но бывает иногда,
Что придурком быть полезней.
Заумь функций – вот беда!

Улетают птички из гнезда.
Где-то громыхают поезда.
Птенчики, не рано ли лететь?
Телефон зачем тут? Офигеть.

Залезь в бутон! Там нету дряни.
В мозгу царит аэродром.
И магистраль в душе буянит.
И ревность рушит храм и дом.

На березовых косах – рябины в рубинах.
Снежно-райские птички парят.
И на пнях, как тюльпаны, ромашки снежинок,
Словно в сердце горят и звенят.

И как только ругалися
Папа с мамой, то сын
Резал вены старательно.
Он у них был один.

Улыбаюсь я всегда и везде,
Даже если я в канаве на дне.
И скачу я то галопом, то в рысь.
А на сайте с хреном ждёт пародист…

Пандомимически средь рифмы тралит Джон.
Старлеток он танжерит, как гарсон.
And nutaralno караваня в инклюзив,
Магвайер, павианя, парфюмит.

Что ж ты, Нюра, вся в порыве?
Цокни мозгом! В кресло сядь!
Рассмеши всех чебурашек!
Вот как надо стих писать!

Километрами колёса стучат.
Я к любимой полечу ветерком.
Ровно через 24 часа
Я по ней таки пройдусь шепотком.

Я б окучила в придачу тебя,
Но на даче утомилася вся.

«Кричит младенец в женщины утробе»?
Мораль: пореже раздвигайте ноги.

Оседлав девятый вал стихами,
Хмарь тугую льдиня на хребте,
Глаз лазурных проломив цунами,
Стих-палач шагнул под меч мечте.

Так «ромашками» вообще-то
Называют женщин тех,
Кто объятьями согреют
Средь оплаченных утех.

Давайте распевать душевно сказку!
Нам Новый год подарит радость и успех.
А если сочиним фигню несчастно,
То это не такой уж тяжкий грех.

В палате место есть для всех поклонников.
И рейтинг их зашкалил не к добру.
Люблю до ужаса я тех, кто рифмой тронутый.
Я не из Кащенко. Ей-богу, я не вру.

Нарядились ложбины.
Косачиный напев
Платье бросил в осины,
Отдыхав и вспотев.

Зимой я мечтаю о лете.
Я пьян, но не лезу в кювет.
И женщины мною согреты.
И хочется их и котлет.

Распустились в вуалях бутоны.
Вот редиски! А мой фанатизм
Обвенчать бы с твоею судьбою,
Чтобы Бог оценил оптимизм!

Что-то слышится знакомо
В этой песенке простой.
То ль обмякло шкварок поле.
То ли снег идёт зимой.

Выгибаясь весенней кошкой,
Открывается как тетрадь
Та из женщин, которую можно
Междустрочием расцеловать.

Я тебя не забуду.
Ты меня забывай.
Не забудь, что я буду.
Я любил и тебя.
Ты меня не любила.
Как любил я тебя!
Я тебя не забуду.
Лабуда, лабуда.

Замужем лучше,
Чем стих написать.
Мужа ведь можно
Практично обнять.

Пусть в Новый год стихи слагать
Мы будем еще лучше!
И рейтинг пусть зашкалит так,
Чтоб аж пылали уши!

Я так боюсь в тебя влюбиться!
А вдруг не станешь ты жениться?

Небиса цалуют в антураж.
Пацалуй ответный дай в ответ!
Ёлку в хвою сунь, коль ты гегант.
И тады палучишь камплимент.

Если желудь рухнул с дуба
И взрывает тишину,
Значит, стих мозолит ухо,
Барабаня Русь и тьму.

Во влюблённых облаках
Среди туч моих туманов,
Горных круч моих дурманов,
Есть фиалковое «ах!»

Я воспеваю разных женщин.
И каждый год их так люблю!
Мой лучик чистый аж повенчан.
Поблажку мне! Благодарю.

Истерзали Землю люди.
Мать всё терпит! Наша Мать!
Мать твою! В кровище груди!
Чё б ещё понаписать?

Ой, не рвись ты в поле, если норовистый!
Не откинь там, конь мой, напрочь всех копыт!
Ведь с кротами поле не бывает чистым.
Ноги обломаешь! Стих в нору зарыт.

Нам опасно встречаться вдвоём:
Мы друг друга в любви загрызём.

Совет бывает помощью хорошей.
И стоимость его не ведома порой.
И дивной новогоднею порошей
Совет засыпан был, как ёлочка зимой.

Помирились Петя с Клушей.
Наплодили киндеров.
Получила Клуша мужа,
Нарожала пеньтюхов.

У дамы драма —
Что стала мамой.
Рыдает дома,
Что нету лома,
Которым папе
Вломить бы так бы,
Чтоб он штанишки
Стирал сынишке.

Заскрипит половицею цвет у цветка.
Зацвести тот цветок не успеет.
Ах, как жаль мне цветочную тень лепестка!
Алой розой цветов стих истлеет.

Сочинил он в пейсах лицемерик,
Кучерявый от грешных истерик.
Он в колхоз угодил,
Там доярку доил.
Вот такой получился лимерик.

И так доброта добротой всех добротно достала,
Что правда скривилась, а вера в тиши задремала.

Одинокий каштан средь деревьев
Как пустынник в сугробе стоял.
Ветер нёсся в загул в гордых перьях.
И камин средь морозов трещал.

Тополя тут розами покрылись.
Королева снежная летит!
В менуэте попой приземлились
Кроха, человечек и пиит.

Акт закончен. Стук колёс раздался.
Маскарад завис, как кавардак.
Чувства свои в рюмку наливайте!
И устройте в будущем кабак.

Когда улыбка закосит,
Мадонна пустит ветерок.
И так калитка заскрипит,
Что восторгнётся между строк.

Наколдуй мне, январь, из колоды блондинов-валетов!
Мне дурацкий декабрь нагадал (вод подлец!) в декабре,
Что в дурацкий январь про Гренландию будут сонеты.
Я так злюсь! Кипятком захлебнусь и – к реке!

На макушку не нагадит пташка,
Если сядет к вам она на ладошку.
Но ведь сцапать её может кошка.
Береги её! Не сыпь на пол крошки.

Я выражаю тут волненье.
Я стих так рифмой истязал,
Что подытожил дерзновенье,
Чтоб пародист над ним не спал.

Душа увязла строчками в сугробе.
Я улыбаюсь нынче и всегда!
И, вся босая, я прошу у Бога,
Чтоб он в макушку вас не стукнул никогда.

Рыцарь похож на сокола.
Как соловей заливается!
Спинку б я гладил ласково.
Очень Любавушка мается.

Я большая морская рыба.
Не проглотит акула меня!
Я вообще весь собой – как глыба.
Пародист! Не боюсь я тебя!

Тут есть эмир и ювелир,
Мундир, ранжир и командир,
Сатир, вампир, блезир и пир.
Во винегрет! Шедевр-гарнир!

Воробьём я топаю,
Блин с утра не лопаю.
Я коза-малюточка.
Добренькое утречко!

Выключаю на кухне свет.
Стих готов. Как ворчат часы!
Чай недопит. Уже рассвет.
У луны не нашлося рифмы.

Колготки ты оставила мне, бусы,
Чулки, камеи, барахло, трусы…
А где ж брильянты, изумрудов груды?
Ушла к Серёжке ради колбасы!

С горячей ладони слеза
От страха на льдинке скатилась.
Поэт закосил тормоза.
Поэтка без слёз удавилась.

Утёнку Бог послал не сыр,
А пародиста для расправы.
В стихе не очень много дыр.
Терзай и дальше свою «клаву»!

Павел, кто ж тебя гнобит
Аж до геморроя!?
Если это пародист,
Не прощай такое.

Мне нежности своей не объяснить.
Она меня в дыханье распирает.
И, чтоб любовь свою боготворить,
Я с нею сплю. Но муж о том не знает.

И в ближайшем московском апреле
Через прорезь плацебо и рек
Просигналит прагматик на небо:
Пусть в плаценте живёт человек!

Не спорю: Света, Вы – от света.
Несётесь с чувством сквозь года.
Стихосложение при этом
Хромает малость иногда.

А если бы не искала,
В мобильник влезая к мужу,
Жила бы, не тосковала,
Дружила б с подругой мужа.

Мгновенье помню. Ты разделась.
Я – гений – просто офигел.
Ты мой подарок, без сомнений.
Я – стариковский твой удел.

Зажмурясь, смеясь и плача,
Я плавлюсь свечой средь брызг.
Случалась со мной неудача:
Коленки – вдрызг!

Регине как-то гном послал кусочек сыра.
И вот приснился ей экстазно-сырный пир.
Из сыра сталактитов на Стихире
Она протёрла стих почти до дыр.

Мозг утомлён мой. Я в волчьей стае.
Файл необъёмен: стишки кропаю.
Я как волчица скулю, что знаю.
Только инстинкты. Я съела заю.

На коленки несчастных студенток
По весне вдохновится тот Муз.
А зимой он всех дам и валеток
Покрывает как джокер и туз.

«Стихи, срывают крышу, жгут потоком».
В них – ржание с русалкой ненароком.
И, забивая рифму точно колом,
Ну, просто жгут сердца своим глаголом.

Эта муза – ну, проказница!
Пиво хлещет из горла.
В джинсах. Гоблинами дразнится.
Значит, в рощу нам пора.

Сей стих писал, конечно, гений.
Он взбудоражил непогоду.
Шеренг таких стихотворений
Аккордами до нас приходит.

Ветер. Стужа. Русь. И вьюга.
Напишу про печку, блин.
Обволакивает дрожью
Эта сказка из былин.

Пегас сбежал. Мазай напился.
У лиры обломился сук.
Уснул тут сбрендивший барсук.
Но пародист не удавился.

Как дитё, задыхаючись в шкуре,
Без удобств я жила, не жмурясь.
В кареглазой я речке купалася,
Нагишом я на мху отрывалася.

Отдамся я ветру Борею.
Стихам легкокрыло отдамся.
Ведь ветром я скорбь обогрею,
Чтоб рифмой хорейной играться.

Понедельник приключился. За плечами – выходной.
На Стихиру я явился, словно трактор боевой.
Как ковбой по строчкам длинным я отважно поскакал.
Но читать сей бред нет силы. Не заснул я, но устал.

Небо летело хлопьями.
Шарф задушился петлями.
Шёпот покрылся воплями.
Так выходные отметили.

Я сгораю в вальсе от любви.
Сердце так неистово поёт!
И растут любви моей цветы.
И гудит фантазий самолёт.

Небо плачет, страдает сирень.
И погрязла кАлдунья зима.
Изложив в борозду дребедень,
Зарыдала судьба. Ну, беда!

Ты умело играла на нервах,
Как последняя страстная стерва.
И в нирване смеялась химерно,
Хордой стих свой проткнувши, наверно.

Лейте слово израненной флейты!
Без насилия с треском, но – лейте!
А когда вы Стихиру зальёте,
Абразивы надрывов найдёте.

Я заснул в берлоге без тебя.
Мимо я прошел. Но как красиво!
И, знаменья с ребрами даря,
Вспомнил я тебя слегка лениво.

Одна луна с любимым на двоих.
А вместе – трое. Это коллеххтив.
Ну, на троих! Зажмуриться и – выпить!
Вот етто миг!

В ритме вальса душа по гитаре ласкается.
От зари до зари ты звездиться пытаешься.
Твоя песня длинна и никак не кончается.
Ты замучила всех. И сама очень маешься.

Милые женщины! Как Вы прекрасны!
Ну, и теперь вы на секс не согласны?

Еще вчера моё потело тело.
Попойка в ресторане просвистела.
Халатности цена в песке сопрела.
Пишу кошмар; но разве в этом дело?

Зачем создал меня Господь?
Чтоб сочинил я колобродь.

Он отступал с глазами карими,
А полк под Киевом стоял.
И, кивера смешав с гусарами,
Гусак стихи свои писал.

Я журавль в руке, не синица!
Аки птичку меня не неволь.
И тогда полечу, как жар-птица.
И устрою с любовью огонь!

Скользнув на мель луны, костёр в душе зажгу я.
Созвездия зимы мне дарят новизну.
И я стихи пишу. И Рубикон рифмую.
Но так и тянет выбрать в шатре голубизну.

Я медленно плыву, глубинно и нетленно
К невидимой звезде неведомым путём.
Вот только за буёк уносит постепенно.
Удел моих стихов – пылить, как космодром.

Россия! В мерзости наживы
Умойся! Посмотри в глаза!
Поэты только рифмой живы
И жмут в стихах на тормоза.

Индигово волю в цветочек весенний засуну.
«Пить будешь?» – Иисус вопрошал. Будда: «Буду».

Люби меня. А я тебя.
Ты в неглиже.
Я слишком стар,
Чтоб целовать тебя вообще.
А слов моих – хоть миллиард!

В Лозанну не поехала
И даже на Оку.
Какая она курица!
Я ей сказал «ку-ку».

Любите женщину! Хоть раз в году любите!
Любовь в словах – совсем не ерунда.
Цветы, как рифмы, женщине дарите!
Она без секса терпит год и даже два.

Является призрак и душит в объятьях.
Каноны истлели. Любовь умерла.
В реанимации – страсть на кровати.
Разбиты иконы. Корявы слова.

Скажешь «нет», играя страстью,
Стану я лимонно-кислым.
Скажешь «да» в кокетстве счастья,
На Стихире я зависну.

Время сумраком напастей
Так шарахнуло поэтов,
Что они, не улыбаясь,
Озверев, канули в лету.

Снег вьется позёмкой, как ямб без хорея.
Пишу я стишочки, в усердье потея.
И так оттянул я в словах амфибрахий,
Что вечность послала меня прямо на…

Всё говорит о жизни в Новый год.
Красавицы украшены румянцем.
Копает крот свой зимний огород.
И стих родился вроде как из пальца.

Чё-то горестно мне от терзаний сомнений.
Амфибрахий? Он так многолик!
Заменивши хорей, бродит ямб по арене.
Не коверкайте русский язык!

Затерзался, метаясь, я в ветре сомнений.
Словно обруч, зажался в тиски.
Наследить так охота для всех поколений!
И пишу я усердно стихи.

Луна была обнажена.
Молясь, я тоже обнажилась.
О, взгляд из тёмного окна!
Я от него аж возбудилась.

С солью японских бисквитов
Рвутся в финале аккорды.
Губы – как джем Нефертити.
Так раздираются строфы.

Соблазнять обнаженностью лето,
Лицедействовать с риском – ништяк.
И свой стих сочинить с птичкой смело
Может в розах шипов Вонтер Лак.

Когда фортуна на снегу уж слишком сильно окосела,
Слезинки капали в звезду никчёмно, вычурно, без дела.
Мольба проснулась в поздний час обрывков песен в осень грусти.
Шагал к закату, как диктат, пиит – весь блеклый и взгрустнувший.

В приплясах ряженой любви
Луна, рыданья, соловьи…

Себя раскрашу: перья, пух,
Свой клюв и крылья, даже глазки!
И так Сихиру удивлю,
Что пародист воскликнет: сказки!

На токовищах глохли глухари,
В любви экстазе самок призывая.
Охотники на зов тотчас пришли.
И всех убили. Жизнь – она такая…

Я не Бог. Но мог бы быть:
Создавая женщину,
Так девицу вдохновить,
Чтобы без затрещины.

Скрипит перо. И мысли стонут.
И рифма гнётся под душой.
Туда, куда Россия тонет,
Поэт вступил своей ногой.

А глаза у неё, как у кошки.
И красивые крепкие ножки.
Мушкетёры её обожали.
Но казнили. Потом закопали.

Я твой непостоянный ураган.
Я твой большой-большой мужчина.
Горячим ветром наполняя океан,
В тебя я утром дуну без причины.

Вино, молоко, сладкий мёд и шафран.
Такая микстура полезна.
Любовь запретить никому я не дам!
Возьми моё сердце, любезный!

Кто не даёт любви поблажки,
С ослом играя в поддавки,
Тот оборвет листки ромашки,
Роман сведя на лепестки.

Так не хочется быть распятою!
В ад большая, похоже, очередь.
Ох, любовь! Довела проклятая!
Погрешу-ка до третьей дочери.

Написано убийственно
И рифмосвойствосвойственно,
А также трынтравинственно
И малость офигойственно.

Мужа забросив, пишу сценарий.
Петлю набросив себе на шею,
Я запускаю воздушный шарик.
Съела конфетку и – хорошею.

Мне б снова получить любви кредит.
Но кончился лирический лимит.

Почему же бойцы Стихиры
Не протянут друг другу ноги?
Потому что их перья сиры,
А умы в бардаке и убоги.

Читая стихотворный лепет,
Себе я темечко чешу.
Зимой морозной это греет.
Шутя пародией хрустю.

Последний снег врастает и скользит.
И я скольжу по скользкому по снегу.
Вот стих мой – тот нисколько не скользит.
Февраль и март скользят. Ведь очень много снега.

Мартовский снег
Весь в следах от кошачьих какашек.
В марте ведь кошек бывает так много бродячих!
Встану в тоске. Выпью мёд на снегу из сосуда.
И победю всю погоду, тоску и простуду!

Рожать – то женская стезя,
Проложенная доброй Евой.
И нам свернуть с неё нельзя.
Рожаешь, значит – королева!

Налив себе, я на траве
Дрова стаканом запиваю.
Быть трезвым – это не по мне.
В похмелье пьяно оживаю.

Искатели неба, любители граций!
Меня ты отыщешь средь пуль и причастий.
Беспечно пишу я, ветрами гонимый.
Ребристо мой стих небесами не клинит.

Свеча не жжет щеку, как приговор врача.
Пишу я канитель. В постели – горяча.
Томлюсь я и молюсь, под звёздами урча.
Прибью я рифмой мышь, по клавишам стуча.

Я слово «пестрядинный» засунула в смотрины.
Шифоны граммофонов на крылышки сложив,
Медунце-пестрядинно лечу я к алладинам.
О, тело моё тело! Я – медуничный взрыв!

Зарифмую стих весенний
С криком стаи журавлей.
Ах, весна не срок осенний.
Между строк и – в бирюзень!

Я не хочу быть как фишка рулетки.
Свечки сгорают – я быстренько в койку.
Чью бы пометить в огне яйцеклетку?
Жизнь это пепел, а шарик мой – пробный.

И тогда уйду в другие я места,
Чтобы там найти приятные уста.

Журчит ручей.
Душа струной звучит.
Чем мы старей,
Тем тело не звончит.

Если черти за душу цепляются,
То мужчина – подлец и бандит.
Ну, а женщина – ангел; и мается;
Иногда на Стихире сидит.

Глядя в комп, я вижу звёзды.
И моргаю, сам не рад.
Утро встречу так, что звёзды
Звезданутся об закат.

Нам очень больно, невыносимо:
Мы жизнь проводим в чужих объятьях!
В объятьях стонем, как Хиросима.
Мы для объятий снимаем платья.

Я о любви писать хотела.
Онегин, милый адресат!
Но тело очень захотело.
И перестала я писать.

На стене стучат часы.
Клацает тарелка.
Но кусочек колбасы
Не висит на стенке.

Леса макушками сопят.
А телу хочется опят.
Как отраженье миража,
Стреляют в дурости глаза.

Боюсь вождей, боюсь обмана,
Друзей, поэтов… – всех боюсь!
Еще – разлук, любви, тумана…
Лишь только слёз я не боюсь.

В апреле так хорош апрель!
В апреле я совсем взопрел.

Отласкаются ветром околицы,
Отрыдаются красны девицы.
Что-то в оттепель не здоровится.
И горячечно птичке хнычется.

Зачем журавли прилетели?
Наверно, на форум они
Слетелись в любви апогее,
Прицелившись в геев любви.

Спешащие к закату поезда
Лосей следящих часто обгоняли.
И в январе скользила там звезда.
Ну, а весной берёзки расцветали.

Я хотел бы быть старым трамваем,
Чтоб собаками быть обрехаем.

Глаголом жги! Терзай деепричастьем!
И существительным замучай всех людей!
Тогда наречие с предлогом станут счастьем!
Но с межмометьями обычно веселей…

Как пузыри качали лужи!
А дождь себя не понимал,
Впиваясь в рельсы.
Весь простужен,
Пиит про радугу писал.

Ты на работе весной! И побрился!
Я так люблю тебя по выходным!
Если б на мне ты однажды женился,
Я бы молилась пред ликом твоим!

– Грустный клоун! Что не шутишь?
Где же рифма «роз»/«любовь»?
Отчего не баламутишь
На Стихире вновь и вновь?
– Оттого не баламучу,
Что принцесса била в бровь
Так своею в маске лаской
Что разбилась вся любовь.

Одесский языковый колорит
В Одессе одесситов не штормит.

Кто грезит Леной,
Кто – Мариной.
А я с волною обручен.
Нырну поглубже и
Русалку
Я удивлю своим концом!

Как трусливы мужчины!
Что они сберегают?
Не ласкают дивчину,
Кошелёк раскрывая.

Каркают вороны.
Девок нет совсем.
Щас открою шпроты
И консервы съем.

Мышь под рукою
Пищит и страдает.
Гаснет строптивость
В древе желаний.

Есть на свете роскошные женщины,
Сердце влагой в росе окропившие.
Столь роскошны они и торжественны,
Что пред ними мужчины – поникшие.

Бредящий виршеплет прекраснодушный
Был жрец пера – великий и могучий.
Творенья он творил так шедеврально,
Что удивлял коллег монументально.

Под утро звёзды казались ближе.
А ночью просто хотелось выжить.
Её тянуло к плохим мужчинам.
Видать, тянуло не без причины.

Горел, объятый пламенем, компьютер.
Любовь пылала ярко в виртуале.
Все месседжи исчезли! Это – супер!
Ведь мы листы бумаги не марали.

Шепнёт судьба о счастье в феврале.
И в мае день посеет семена.
А в январе ты мальчика родишь.
О счастье! Это лучше журавля!

В душе моей цветут одни ромашки.
И их не заслоняют лопухи,
В которых размножаются букашки.
А я лелею хрупкие стихи.

Уж весна на дворе. Дай мне руку свою!
О метелях без страха забудем!
Что даёшь? Это – крылья?! Я крылья люблю,
Но мешают они тем, кто любит.

Ударит жизнь рублем по непогоде.
Поэт в трудах живёт, светлев лицом.
Без гонораров он творит, назло природе.
Тернистость с озареньем блещут в нём!

И, стишки кропая в пылу азарта,
Балабоню флэш и мешаю водку.
Вспоминаю спортсменку на бильярде,
Что кричала «Боже, не надо в глотку!»

И с расстегнутой ширинкой
Я в унынии подумал:
«Ох, тут – Ницше!»,
Застегнув её угрюмо.

Да на фиг нужны педагоги!?
Учить пора учителей!
Народ скорей протянет ноги,
Когда им правит прохиндей.

Я сжимаю в горсти твое тёплое имя.
А зубами хватаю я твой поцелуй.
И гоню порожняк я, рифмуя постыло.
С диатезной щекой я пиарю свой буй.

Убегая в иные миры,
Не пишу я словесной муры.
И, творя, я скорей убегаю.
Убегая, себя обретаю.

Мы были на одной волне.
Под нами в тихой глубине
Искрился мир. И мы вполне
Мечтали чудно, как во сне.
И оказалися на дне.

Хотеть так полезно! – чтоб рифмы удачно слагались.
Беря в закромах свою нежность на жаре с теплом,
Такие шедевры Стихиры без скуки рожаешь,
Что ангел не спит и усердно махает крылом.

А ты люби меня, люби,
Весной закручиваясь в лето!
Ложись на руки на мои!
Но не марай мои манжеты.

Я стихи пишу, хоть не умею,
А мечтаю просто научиться.
Я фригидность с пошлостью сумею
Так связать, чтоб с Пушкиным сравниться!

Я с Богом пошутить давно мечтаю
И с Моисеем за столом поговорить,
Сыграть в футбол, грешить, сидеть не с краю.
Увы! Как трудно на Земле великим быть!

Волнуясь и краснея, словно роза,
Прелестница взяла чужое сердце.
Вот так бывает, если ты береза,
А он – как дуб, желающий согреться.

И сея зерна в борозду сердец,
Я не замечу, как придёт пипец.

Каждому пииту нужна своя доярка,
Чтоб доить поэзию ради для пиарка.

Сколько слов иностранных я знаю!
Я французское с русским мешаю.
И у яблонь гипюр набивной
С Мендельсоном пьянеет весной.

Как в свитере мне жарко!
Весна! Текут ручьи
Из носа. Это жалко.
Спасают лишь врачи.

Человек человеку – ангел, когда есть грудь,
А не ботакс под кожей у той, кто того моложе,
Кто умней и выше, и ищет путь,
И покруче Киркорова с авто и рожей.

Сижу, гляжу на облака
И ем зефир.
А если вздрогнет мой живот,
Попью кефир.

Плыть под парусом, коль штиль,
Это мракобесие.
Пусть подует ураган
В борт, для равновесия.

Где бы я ни была, я везде натыкаюсь на дверцу.
Так влюбиться хочу, опереться на чьё-то плечо!
Дайте ключ: алкоголь и народные средства!
И тогда все мужчины полюбят меня горячо!

Я отдам себя в руки,
Словно дивный цветок.
Слышишь скерцовы звуки?
Ну, смелее, дружок!

Пришла любовь. Не звал. Борща покушал.
Поперся в гости. Посмотрел футбол.
Постель и сплетни мне совсем не нужны.
Котлету съем. Но больше – ничего.

Кленовый листик!
Что роднее,
Милей и родственней его?
Пишу стихи,
Тружусь, борзею…
Мне до могилы далеко.

И, под кроватью тихо замерев,
Услышишь скрип пера (но не кровати).
Как много на Стихире клонов-дев,
Которые рифмуют для объятий!

Мне попугай вцепился в майку,
Заинтригованно блестя.
«А ну-ка, клетку открывай-ка!», —
Чирикнул, сердце бороздя.

Синдром продрома целует в темя.
У бифуркаций уже озноб.
Хоть мы не вечны, но вечно время,
А также рифмы, Гольфстрим и Бог.

Ты почини себе крышу. Меньше хлебай виски.
Завтра махни к маме. Но не кури слишком.

Люблю природу я душой.
Восторг любви всегда со мной.
Варягом стал я на Руси.
Помыться не хватило сил.

Губы аж не открываются
У ромашки на лугу.
Ночью травы все целуются.
Я им тоже помогу.

Я падал, голодал и мёрз.
Я пить хотел. Желал я смерт