Песнь тридцать вторая
Круг девятый — Коцит — Обманувшие доверившихся — Первый пояс (Каина) — Предатели родных — Второй пояс (Антенора) — Предатели родины и единомышленников 1
Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
4
Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;
7
Ведь вовсе не из легких предприятий —
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься «мамой-тятей».
10
Но помощь Муз да будет мне дана,
Как Амфиону[471], строившему Фивы,
Чтоб в слове сущность выразить сполна.
13
Жалчайший род, чей жребий несчастливый
И молвить трудно, лучше б на земле
Ты был овечьим стадом, нечестивый!
16
Мы оказались[472] в преисподней мгле,
У ног гиганта, на равнине гладкой,
И я дивился шедшей вверх скале,
19
Как вдруг услышал крик: «Шагай с оглядкой!
Ведь ты почти что на головы нам,
Злосчастным братьям,[473] наступаешь пяткой!»
22
Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.
25
В разгар зимы не облечен снаружи
Таким покровом в Австрии Дунай,
И дальний Танаис[474] твердеет хуже;
28
Когда бы Тамбернику[475] невзначай
Иль Пьетрапане[476] дать сюда свалиться,
У озера не хрустнул бы и край.
31
И как лягушка выставить ловчится,
Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
Когда ж ее страда и ночью снится,
34
Так, вмерзши до таилища стыда[477]
И аисту под звук стуча зубами,
Синели души грешных изо льда.
37
Свое лицо они склоняли сами,
Свидетельствуя в облике таком
О стуже — ртом, о горести — глазами.
40
Взглянув окрест, я вновь поник челом
И увидал двоих,[478] так сжатых рядом,
Что волосы их сбились в цельный ком.
43
«Вы, грудь о грудь окованные хладом, —
Сказал я, — кто вы?» Каждый шею взнес
И на меня оборотился взглядом.
46
И их глаза, набухшие от слез,
Излились влагой, и она застыла,
И веки им обледенил мороз.
49
Бревно с бревном скоба бы не скрепила
Столь прочно; и они, как два козла,
Боднулись лбами, — так их злость душила.
52
И кто-то молвил,[479] не подняв чела,
От холода безухий: «Что такое?
Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?
55
Когда ты хочешь знать, кто эти двое:
Им завещал Альберто, их отец,
Бизенцский дол, наследье родовое.
58
Родные братья; из конца в конец
Обшарь хотя бы всю Каину, — гаже
Не вязнет в студне ни один мертвец:
61
Ни тот, которому, на зоркой страже,
Артур пронзил копьем и грудь и тень,[480]
Ни сам Фокачча[481], ни вот этот даже,
64
Что головой мне застит скудный день
И прозывался Сассоль Маскерони;
В Тоскане слышали про эту тень.[482]
67
А я, — чтоб все явить, как на ладони, —
Был Камичон де'Пацци,[483] и я жду
Карлино[484] для затменья беззаконий».
70
Потом я видел сотни лиц[485] во льду,
Подобных песьим мордам; и доныне
Страх у меня к замерзшему пруду.
73
И вот, пока мы шли к той середине,
Где сходится всех тяжестей поток,[486]
И я дрожал в темнеющей пустыне, —
76
Была то воля,[487] случай или рок,
Не знаю, — только, меж голов ступая,
Я одному ногой ушиб висок.
79
«Ты что дерешься? — вскрикнул дух, стеная. —
Ведь не пришел же ты меня толкнуть,
За Монтаперти лишний раз отмщая?»[488]
82
И я: «Учитель, подожди чуть-чуть;
Пусть он меня избавит от сомнений;
Потом ускорим, сколько хочешь, путь».
85
Вожатый стал; и я промолвил тени,
Которая ругалась всем дурным:
«Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?»
88
«А сам ты кто, ступающий другим
На лица в Антеноре, — он ответил, —
Больней, чем если бы ты был живым?»
91
«Я жив, и ты бы утешенье встретил, —
Был мой ответ, — когда б из рода в род
В моих созвучьях я тебя отметил».
94
И он сказал: «Хочу наоборот.
Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:
Нашел, чем льстить средь ледяных болот!»
97
Вцепясь ему в затылок волосатый,
Я так сказал: «Себя ты назовешь
Иль без волос останешься, проклятый!»
100
И он в ответ: «Раз ты мне космы рвешь,
Я не скажу, не обнаружу, кто я,
Хотя б меня ты изувечил сплошь».
103
Уже, рукой в его загривке роя,
Я не одну ему повыдрал прядь,
А он глядел все книзу, громко воя.
106
Вдруг кто-то крикнул: «Бокка, брось орать!
И без того уж челюстью грохочешь.
Разлаялся! Кой черт с тобой опять?»
109
«Теперь молчи, — сказал я, — если хочешь,
Предатель гнусный! В мире свой позор
Через меня навеки ты упрочишь».
112
«Ступай, — сказал он, — врать тебе простор.
Но твой рассказ пусть в точности означит
И этого, что на язык так скор.
115
Он по французским денежкам здесь плачет.
«Дуэра[489], — ты расскажешь, — водворен
Там, где в прохладце грешный люд маячит».
118
А если спросят, кто еще, то вон —
Здесь Беккерия[490], ближе братьи прочей,
Которому нашейник[491] рассечен;
121
Там Джанни Сольданьер[492] потупил очи,
И Ганеллон, и Тебальделло с ним,[493]
Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи».
124
Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.
127
Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.
130
И сам Тидей не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,[494]
Чем этот призрак череп пожирал.
133
«Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, — промолвил я, — что ей причиной.
136
И если праведна вражда твоя, —
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,
139
Пока не станет мой язык недвижен».
