Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

Нет, я немного накопил сокровищ
За эту жизнь.
Они мне редко доставались.
Потерь я больше ведал, чем находок.
С протянутой рукою не стоял.
А в этом самом мире —
Оно цвело, сокровище, подобно
Красавице, простушке деревенской,
Закрыв лицо, презрев к себе презренье, —
Спокойный тамариндовый цветок.

Земля бедна, и дерево не в силах
Подняться в полный рост.
Его одетые листвою ветви
К земле приникли. Можно ли подумать,
Что к старости приблизилось оно?
Вблизи расцвел лимон. Нарядно рядом
Осыпан чампак множеством цветов.
Канчон цветет в углу. И посвященный
Цветам благоуханным курчи
Сарасвати обет свой соблюдает.
Мне ясен их язык. Не раз для разговора
Я позван ими был.
А только что мой слух
Почувствовал неясный шепот, слышный
Из-под опущенного покрывала. Вижу —
Из хижинки, на ветке тамаринда,
Глядит нераспустившийся цветок,
И нежно светится,
И нежно пахнет,
И вьются письмена по лепесткам.

Уже давно живет при нашем доме
Старинный тамаринд, знакомый с детства.

Как божество стоит он, как хранитель
Северо-западного края неба.
Он – как слуга, прижившийся в семье.
Он сверстник прадедов,
Свидетель многих
Рождений и поминок в этом доме,
Ученый брахман нашего семейства.
Кто им владел в прошедших поколеньях?
Пожалуй, было больше
Имен опавших, чем опавших листьев.
О многих память —
Такая ж тень, как тень под тамариндом.
Здесь, у его корней, была конюшня,
Где стук копыт тревожил помещенье
Под черепичной крышей.
Но век езды на лошадях давно уж
С покрикиваньем конюхов остался
На берегу былого, вдалеке.
Умолкло ржание.
Картины века
Уже сверкают красками иными,
А борода, расчесанная гордо
Сардаром[100]-кучером, с его походкой важной,
Со всею пышной роскошью тех дней,
Навеки удалилась за кулисы,
Где декораций свалено старье.

В лучистом солнце, утром, к десяти
Ждала коляска здесь, у тамаринда,
И отправлялась в школу каждый день
С бессильной неохотой мальчугана,
Сквозь уличную шумную толпу.
И мальчуган теперь уже не тот —
Лицом, душой и положеньем в мире.
А тамаринд все тот же. Он молчит.
В себя ушедший, в самосозерцанье,
Не поводя и бровью на людей
С их вечно переменчивой судьбою.

Мне вспомнился один из дней.
Шел дождь
От сумерек всю ночь, не затихая.
А утром – мутно,
Как в глазах безумца.
Ослепшая, без цели, бьется буря
Огромной птицей в клетке мирозданья
Крылами о невидимые прутья.
Вся улица заполнена водою.
Двор затопило.
Стоя на веранде,
Я вижу – с гневом смотрит в небо
Верхушка тамаринда, как отшельник,
Руками веток небо обличая.
Молчат дома, они остолбенели,
У них нет речи, чтоб ответить словом
На злодеяния небес.
И только
В движеньях листьев тамаринда было
Разгневанное восклицанье, было
Проклятье дерзкое – среди оцепеневших
Кирпичных стен он представлял один
На кругозоре, бледном от дождя,
Великий лес.

Сменялись весны веснами иными —
В почете были бокул и ашок.
Казалось мне, что тамаринд – привратник
Наружных врат весны – царя времен.
И кто бы мог в то время догадаться,
Что под корою грубой великана
Таится нежность красоты?
Все помнят,
Как он надменен в пышном тронном зале
Дворца весны.
В его цветах сегодня мне представлен
Гандхарва Читраратха[101] – колесничий,

Что Арджуну[102], сражаясь, победил.
Теперь один, вполголоса и втайне,
Поет он песню в райских кущах Индры.
О, если б я, поэт, тогда – подросток,
Постигнуть мог в какое-то мгновенье,
Как этот старец молодостью пьян, —
Я, может быть,
Однажды, юным утром,
Встревоженным жужжанием пчелы,
Сорвал бы грозди нежные цветов
И пальцами дрожащими подвесил
На радостно зардевшееся ухо,
Ты знаешь – чье.
И если б ты «Как звать цветок?» – спросила,
Я бы ответил:
«Теплый отблеск солнца
Сейчас упал тебе на подбородок.
Найди ему какое-нибудь имя —
Я назову тем именем цветок».

О Шамоли!
В срабон, в дождливый месяц,
Твой подведенный черным взор подобен
Раздумью на ресницах молчаливой
Бенгальской девушки.

Твоя земля сегодня
Стихи травы слагает
Зеленой речью
В ответ на дождевую речь небес.
Твой лес оделся в облака листвы,
Взывают к облакам деревья, руки по́дняв:
«О вы,
Взнуздавшие восточный ветер,
Помедлите, о вы!»

Под придорожным деревом твое жилище,
О Шамоли,
Кочевница, отвергнутая всеми.
Разрушив свой шалаш, ты в беззаботный путь
Выходишь налегке, мгновенно обеднев.
Влюбленного в тебя
Не связываешь ты – пола с полою брачной.
И, выходя из спальни первой ночи,
Он даже не оглянется на дверь.

Я хижину для нас слепил из глины,
С надеждой быть с тобой наедине
За слабой, ненадежною оградой.
В то утро пели птицы.
Они не строят клеток.
Гнездо – что вить, что покидать – легко им.
Весною – здесь, порой дождей – в лесу.

Недавно, на рассвете вместе с ветром
Захлопали в ладоши листья леса.
Сегодня – пляска,
Завтра – в пыль листвой.
Они на то не жалуются даже.
Они – глашатаи в весеннем царстве.
Сегодня – трудятся, а завтра – прочь!

Все эти дни шел разговор с тобою
Лицом к лицу.
С глазу на глаз сегодня ты сказала:
«Пора! Бросай жилье и уходи!»
А я не создал прочных стен.
Я – камнем
Не выложил своей мольбы у входа.
На зыбкой почве хижину поставил,
На оползне, размытом половодьем,
Ее совсем разрушит вскоре месяц
Дождей – срабон.
И я уйду.
День расставания меня не ранит,
И будет петь, хвостом качая, птица дронго[103]
Над хижиной разрушенной моей.
О Шамоли! Одну и ту же песню
Выводит твоя флейта
Что в первый, что в последний день.

Темнотою сокрыт, поглотившей сияние мира,
Вошел стопою неслышимой смерти посланец,
Оцетом мук он омыл окоем бытия, —
Под грузом дремы тяжелой творил очищение.
И вдруг на земле, на сцене Вершителя танцев
Занавес взвился, и света перст указующий
Коснулся громадности мрака, трепет лучей
Молнией дрогнул на глыбах глубокого сна
И дрему разрушил. Неудержимым потоком
По омелевшему, зноем спаленному руслу
Пляска разлива на грудь иссохшую хлынула.
Словно ручьи, по глубинным артериям тьмы
Заструилось сияние. Свет с темнотой смесились,
И в небе души сочетались в неясном борении.
Но утихала борьба. Былое беспамятство,
Стен тюремных глухое кольцо, туман отошедшего —
Сгинуло все. Улыбнулось привольное утро,
И в просветлении новая жизнь родилась.
Тело мое, со всеми завалами прошлого,
Заслонившее горной громадой своей гордыни
Грядущее дальнее, служа лишь близкому дню, —
Вижу – облаком легким над окоемом истаяло.
Себя я обрел: телесных не чувствую пут,
По духовному небу чрез Млечный Путь
               переправился
И там растворился паломником к вечному свету.

Следом бредешь, неудачливый спутник мой,
                прошлое.
Сонмы теней с пепелища бесплодных желаний
Вечно со мною и тянут, и тянут назад.
Темным напевом звучит твой ситар полувнятный,
Словно жужжанье пчелы одинокой в лесу,
Где облетели цветы. Вперед, на дорогу,
Тенью ложишься, подобно горе на закате
В свете неявственно-желтом зари беспредельной.
Грез тенета порви, освободи мою душу,
Ты, у Смерти укравший алмазы страдания
И снов несбывшихся радуги. Ныне верни их
Смерти. В осеннем безоблачном небе, смотрящем
Вдаль, прозвучала свирель – это вечный скиталец
К дому идет налегке, – за ним я последую.

Один за другим погасают на сцене огни.
Зала – как сон, чьи видения стерлись;
Пусто, темно. Знак подала тишина
Строгим перстом. Спокойна душа; и наряд мой,
Перед началом спектакля казавшийся сутью
Образа, в зале пустом бессмысленным стал.
Красками, блестками, всяческой мишурою
Приукрашал я себя, толпе угождая.
Сразу стерлись они – и меня поразила
Вся полнота невидимой сути моей.
Так очертанья земли при скончании дня
Смутно сливаются в час погребенья заката
И открывается небо, прозрачное небо
В звездном сиянье, собою самим изумленное.

Когда душа моя от тела отлетит, —
         Пусть шаловых лесов уединенье
Друзья, которыми не буду позабыт,
         Однажды посетят порой весенней.

         Там птицы на ветвях нашли приют
                  Под кровом свежей тени,
Они не помнят обо мне, свистят, поют, —
         И что для них мое исчезновенье?
         Пусть кто-то в лес пришел, пускай уйдет,
         Мгновений пролетают вереницы, —
                  Бесследна жизнь – и всё не в счет…
         И времени не замечают птицы.
Их ветер тот принес, что старше всех начал,
                           Веков, творений,
         Он и меня в лесу бродить призвал,
         И ритм его – в моем сердцебиенье.
         И я, от доли удалясь почетной,
Блуждал задумчиво, не ведая путей,
                  И все, что в мире мимолетно,
                  С мечтою встретилось моей.
         Как облака, в неведомые дали
         Летели мысли. Знойный небосвод
Мечтал о красоте, и краски воплощали
Все мимолетное, что навсегда уйдет.
И то, что создал я тогда, мечтой томим, —
         Я не отметил именем моим.
Писал, зачеркивал… Мой труд велик иль мал —
Я не оценивал. И ветер все умчал.

В том дне затерян я, – безвестною тропою,
Что не хранит следов, придете в мой предел.
Уже уходит день, но мира красотою
Корзин своих никто наполнить не успел.
         Порою вечности я слышал зовы
         И шел на зов, но уходил назад.
                  Так дети, наигравшись, снова
                           Домой спешат.
         Я ничего не спрячу, не присвою —
Ни бед, ни радостей не унесу с собою.
                  Мир для меня на миг простер
                  Из вешних лепестков ковер.
Встречаются друзья, но их живая речь,
Как дым, развеется – ее нельзя сберечь.
Людей, которые толпе не по нутру, —
Не встретишь никогда на праздничном пиру.
Меня вы помните, – я был самим собою,
         С немой природой чувствовал родство,
                  Я не замечен был толпою,
         Я должником не сделал никого
И не был сам в долгу. Для памяти моей
Не надо ни торжеств, ни сборищ, ни речей, —
И только в шаловом лесу, в уединенье —
         Пусть вспомнят обо мне порой весенней.