- Эта Бертальда оказалась девушкой надменной и своенравной. На другой день она уже нравилась мне гораздо меньше, чем в первый, а на третий - еще того меньше, Но я оставался при ней, ибо она была ко мне милостивее, чем ко всем другим рыцарям, и так получилось, что я шутя попросил у нее перчатку.
- Я дам вам ее, - молвила она в ответ, - если вы и только вы один расскажете мне, каков же на самом деле этот знаменитый лес, о котором бродит столько дурных толков.
Не так уж нужна была мне ее перчатка, но слово есть слово, и какой же рыцарь, мало-мальски наделенный честолюбием, заставит дважды просить себя пройти такой искус.
- Вы, наверное, полюбились ей? - перебила его Ундина. - Похоже на то, отвечал Хульдбранд. - Ну, тогда она, должно быть, очень глупа, - со смехом воскликнула девушка. - Гнать прочь от себя того, кого любишь, да еще в такой лес, о котором ходит худая слава! Уж от меня-то этот лес и все его тайны не дождались бы ничего подобного!
- Итак, вчера утром я отправился в путь, - продолжал рыцарь, ласково улыбнувшись Ундине. - Стволы сосен розовели в утренних лучах, ложившихся светлыми полосами на зеленую траву, а листья так весело перешептывались, что я в душе посмеивался над людьми, которые опасаются чего-то страшного от этого мирного места. Скоро я проеду лес насквозь туда и обратно, говорил я себе, довольно улыбаясь, но не успел и оглянуться, как уже углубился в густую зеленоватую тень, а открытая прогалина позади меня исчезла из виду. Тут только мне пришло на ум, что в таком огромном лесу я легко могу заблудиться, и это и есть, пожалуй, единственная опасность, грозящая здесь путнику. Я остановился и посмотрел на солнце - оно стояло уже довольно высоко. Взглянув вверх, я увидел в ветвях могучего дуба что-то черное. Подумав, что это медведь, и схватился за меч; и тут вдруг оно говорит человечьим голосом, но хриплым и отвратительным:
- Если бы я здесь наверху не наломал сучков, на чем бы тебя, дуралея, сегодня в полночь стали жарить?
- И ухмыльнулось и зашуршало ветвями; мой конь шарахнулся прочь и понес меня, так что я не успел рассмотреть, что это была за чертовщина.
- Лучше не поминайте е_г_о, - молвил старый рыбак и перекрестился; жена молча последовала его примеру. Ундина устремила ясный взгляд на своего милого и сказала: - Самое лучшее во всей истории, это то, что на самом деле его не изжарили. Дальше, прекрасный юноша! - Рыцарь продолжал свой рассказ:
- Мой перепуганный конь чуть было не разбил меня о стволы и торчащие сучья. Он был весь в мыле от испуга и возбуждения, и я никак не мог осадить его. Он несся напрямик к каменистому обрыву; и тут мне почудилось будто наперерез взбесившемуся жеребцу кинулся какой-то длинный белый человек; испуганный конь остановился, я вновь сладил с ним, и тут только увидел, что спасителем моим был никакой не белый человек, а светлый серебристый ручей, бурно низвергавшийся с холма и преградивший своим течением путь коню.
- Благодарю тебя, милый ручей! - воскликнула Ундина, захлопав в ладоши. Старик же только задумчиво покачал головой.
- Не успел я твердо усесться в седле и натянуть поводья, - продолжал Хульдбранд, - как вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной очутился диковинный человечек, крошечный и безобразный, с изжелта-смуглым лицом и огромным носом, почти такой же величины, как он сам. Большой рот его был растянут в глупой ухмылке, он непрестанно отвешивал поклоны и шаркал ногой. Мне стало очень не по себе от этого паясничания, я коротко кивнул в ответ, поворотил моего все еще дрожащего коня и мысленно пожелал себе другого приключения, а буде такого не окажется, - пуститься в обратный путь, ибо солнце тем временем уже начало клониться к закату. Но тут этот сморчок в мгновенье ока отскочил и вновь очутился перед моим жеребцом! - Дорогу! крикнул я с досадой. - Конь разгорячен и, того и гляди, собьет тебя с ног! Э, нет, - прогнусавил коротышка и расхохотался еще глупей прежнего. - А где же денежки в награду? Ведь это я остановил вашу лошадь; а не то - лежать бы вам со своей лошадкой там, на дне оврага, ой-ой ой! - Хватит корчить рожи! крикнул я, - на, бери свои деньги, хоть все это и вранье, потому что спас меня вовсе не ты, ничтожная тварь, а вон тот добрый ручей! - И швырнул золотой в его диковинную шапчонку, которую он, на манер нищего, протягивал мне. Я поехал прочь; но он продолжал кричать мне вслед и вдруг с непостижимой быстротой вновь оказался подле меня. Я пустил коня галопом, он скачками несся рядом, хоть, видно, туго ему приходилось, и при этом извивался и корчился всем телом, так что глядеть на это было и смешно, и противно, и удивительно, да еще все время вертел над головой монету, взвизгивая при каждом прыжке: - Фальшивые деньги! Фальшивая монета! Фальшивая монета! Фальшивые деньги! - И выдавливал это из глотки с таким хрипом, словно вот-вот после каждого возгласа рухнет замертво оземь. А из раскрытой пасти у него свешивался мерзкий красный язык. В растерянности я придержал коня и спросил: - Что ты кричишь? Чего тебе надо? возьми еще золотой, возьми еще два, только отстань от меня! - Тут он снова начал отвешивать свои тошнотворно угодливые поклоны и прогнусавил: - Нет, не золото, сударик мой, никак не золото! Этого добра у меня у самого вволю, сейчас покажу! - И тут вдруг мне почудилось, что я вижу сквозь зеленый дерн как сквозь зеленое стекло, а плоская земля стала круглой, как шар, и внутри нее копошились, играя серебром и золотом, маленькие кобольды {3}. Они кувыркались через голову, швыряли друг в друга слитками драгоценных металлов, прыскали в лицо золотой пылью, а мой уродливый спутник стоял одной ногой внутри, другой снаружи. Те подавали ему груды золота, он смеясь показывал его мне, а потом со звоном швырял обратно в бездну. Потом снова показывал кобольдам мой золотой, и они до упаду хохотали и улюлюкали. А затем они потянулись ко мне своими почерневшими от металла пальцами, и - все быстрее и быстрее, все теснее и теснее, все яростное и яростнее закружилась и забарахталась вокруг эта чертовня - тут меня, как раньше мою лошадь, охватил ужас, я пришпорил коня и, не разбирая дороги, вновь помчался в глубь леса.
Когда я наконец остановился, уже вечерело, потянуло прохладой. Сквозь ветви белела тропинка, которая, мне думалось, должна была вынести меня из лесу в город. Я пытался пробиться к ней, но из-за листьев на меня глядело неясно белеющее лицо с все время меняющимися чертами. Я хотел объехать его, но куда бы ни повернул, оно было тут как тут. В ярости я решился наконец направить копя прямо на него, по тут оно брызнуло в глаза мне и лошади белой пеной, и, ослепленные, мы вынуждены были повернуть назад. И так оно теснило нас шаг за шагом прочь от тропы, оставляя свободным путь лишь в одном направлении. Когда же мы двинулись в ту сторону, оно следовало за нами по пятам, но причиняя, однако, ни малейшего вреда. Когда я изредка оглядывался, я видел, что это белое струящееся лицо сидело на таком же белом гигантском туловище. Порою казалось, что это движущийся фонтан, но мне так и не удалось увериться в этом. Измученный конь и всадник уступили белому человеку, который все время кивал нам, словно хотел сказать: "Вот так, вот так!" Понемногу мы добрались до выхода из лесу, я увидел траву, и озеро, и вашу хижину, а длинный белый человек исчез.
- И хорошо, что исчез, - сказал старый рыбак и тут же заговорил о том, каким образом его гостю лучше всего добраться в город к своим. Ундина начала потихоньку посмеиваться над ним. Хульдбранд заметил это и молвил: - Мне казалось, ты рада, что я здесь; чего же ты веселишься, когда речь идет о моем отъезде? - Потому что ты не уедешь, - отвечала Ундина. - Попробуй-ка, переправься через разлившийся лесной ручей на лодке, на копе или пешком; как тебе будет угодно. Или лучше, пожалуй, не пробуй, потому что ты разобьешься о камни и стволы, которые уносит течение. Ну, а что до озера, то тут уж я знаю - отец не слитком далеко отплывет на своем челноке.
Хульдбранд с улыбкой встал, чтобы взглянуть, так ли это, как сказала Ундина; старик пошел с ним, а девушка, шутя и дурачась, последовала за ними. Все оказалось так, как сказала Ундина; и рыцарю пришлось уступить и остаться на косе, превратившейся в остров, до тех пор, пока не спадет вода. Когда они втроем возвращались в хижину, рыцарь шепнул на ухо девушке: - Ну как, Ундина? Ты недовольна, что я остался? - Ах, перестаньте, - ответила она нахмурясь. - Если бы я не укусила вас, кто знает, сколько бы вы еще порассказали об этой Бертальде.
Глава пятая
О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ЖИЛ НА КОСЕ
Тебе, быть может, доводилось, любезный читатель, после странствий и блужданий по белу свету оказаться в таком месте, которое пришлось тебе по душе; заложенная в каждом из нас любовь к своему очагу и мирное спокойствие вновь пробудилось в твоем сердце: родной край со всеми цветами детских лет улыбнулся тебе, и чистой, искренней любовью повеяло от дорогих могил; вот здесь-то и нужно селиться и ставить свою хижину. Быть может, все это заблуждение, в котором ты потом мучительно раскаешься, - не в этом суть, да и сам ты вряд ли захочешь растравлять себе душу горьким привкусом воспоминания. Нет, лучше пробуди в памяти то невыразимо сладостное предчувствие, то ангельское умиротворение, и тогда ты хотя бы отдаленно сможешь представить себе, что было на душе у рыцаря Хульдбранда, когда он жил на косе.
