как Праздник я тогда ликую
воскресный Иерусалим.
Я - Господа премудрый град,
тысячеуст, во мне - начала
Давидовы: псалтирь звучала
в груди и в сумрак излучала
звезда мне чудный аромат.
Все улицы ведут к восходу,
и если я далек народу,
то перерос его тщету.
Внимаю всем во мне идущим,
и одиночеством растущим
за утром утро обрету.
x x x
Неосажденные твердыни,
неужто враг вам никогда
не снился? Если бы отныне
он осадил вас на года.
Пока до голода, до страха
не доведет вас, паче зол:
вкруг ваших стен, золы и праха,
пейзаж ли духа он, иль плаха,
доймет того, к кому пришел.
Смотрите с крыш: он здесь и всюду,
не слаб, не потерял лица,
потворствовать не будет чуду,
не шлет к измученному люду
парламентера и гонца.
Он - стенобит, в камней он груду
разносит крепости глупца.
x x x
На миг забыв о себе самом,
во облацех я витал.
Бог - рифма там, где я - псалом,
и слух мой не устал.
Я снова здесь, и прост и нем.
Недвижен голос мой.
К молитве - лучшую не вем
опять склонюсь, немой.
Я вихрем в дверь иных из нас
стучался дотемна.
Я был средь ангелов сей час,
где свет, струясь в _Ничто_, угас
темна, бо, Глубина.
Так ангелы дыханьем уст
летят с Господних крон;
и пуст, как бы осенний куст,
Господь, - и все как сон.
Ведь больше веровали в свет,
чем в Бога черный вал,
и Люцифер стал им сосед,
когда сюда бежал.
Князь света, о, ему светло,
_Ничто_ чадит ему,
и вот горит его чело,
себя сжигая всем назло,
вымаливая тьму.
Эпох и сроков дневный бог
он их от сна воздвиг,
они летят к нему под бок,
в смех - Люцифер, и в крик
так он от боли изнемог
вот счастья властный лик.
А время - облетевший бук,
где край листа померк,
блестящих риз шуршащий звук,
когда их Бог отверг,
устав витать - он канул в мрак,
и так уж повелось,
что время не найдет никак
того, кто в суть вещей, Всеблаг,
врос до корней волос.
x x x
Тебя деянье возвестит
и свет перстов земной...
а смысл немного погостит
и рвется в мир иной.
Ведь смысл, он - размышлений плод,
лишь краешек надкусит тот,
кто мыслит до конца.
Но - чудный дар Ты, Твой приход
настигнет беглеца.
Ты вновь безмолвием речист,
не все ль равно - где Ты.
Все записал Евангелист,
забыв, что пуст простор и чист,
но в нем - Твои черты.
Все крепче я в пути моем,
все тверже тропы тьмы.
А коль друг друга не поймем
кто друг для друга мы?
x x x
Как в рубище в предсмертной тишине
царь к постригу готов, отъят от власти
так жизнь моя грозит всегда упасть, и
земель, подвластных мне, сбираю части,
во тьме глубин храня их от напасти:
боль чувств, как царь, повелевает мне.
За них, разрозненных, молиться б: слезно
сверх всякой меры строить так, чтоб грозно
было б: _величие_ и _красота_,
ведь никогда в себе не поздно
исповеданья дух серьезный
воздвигнуть: купол сине-звездный
с незримым золотом креста.
Ведь эти храмы не иное,
как псалмопения канон,
звук утешения, чудное,
почти спасенное земное
пред слух царей и юных жен.
x x x
И Бог велит писать мне прямо:
"Царь должен быть гроза и зов.
Так ангел лют в глазах упрямой
возлюбленной - дугой и рамой
моста - в историю веков".
И образа писать - с любовью:
"Как ни прискорбен ход веков,
кладу на чаши сих весов я
бессонных жен у изголовья,
смерть, искупающую кровью,
и городов тщету бесовью,
и всех царей, и всех шутов".
И Бог велит мне верить, ибо:
"Я - царь времен. И я - ничей.
Свидетель твой, я нем, как рыба,
друг одиночеств и вещей.
Я - око, бровь, дуга изгиба..."
И сквозь меня глядит он, либо
из ночи в ночь - в ночи ночей.
x x x
Так, не один из богословов
во тьму имен был погружен.
Ты - пробужденье юных жен,
Ты - битва, серебро покровов,
где юношества цвет сражен.
В Твоих аркадах, галереях
певцы сходились всех, земель,
и пировали в эмпиреях
искусство, чувство, боль и хмель.
Ты - час заката, свет вечерний,
что всех поэтов примирит;
на их устах Ты - беспримерней:
шагнув к звезде сквозь морок терний,
Тебе поэт свой блеск дарит.
Тебя несут псалтирионы
на крыльях сущей немоты.
И древний вихрь, во тьму влюбленный,
любой тоске овеществленной
придаст величия черты.
x x x
Пиитами рассыпан тут
(как вихрь прошел по ним, заикам!),
Ты будешь собран мной - в великом
волненьи Ты возьмешь сосуд.
Я шел сквозь тот порыв высокий,
что гнал Ты, сам же бывши им.
Все, что найду, отдам в свой срок, и
скажу: слепому, Сильноокий,
Ты в виде кружки нужен, в склоке
припрятал сброд Тебя, храним
Тобой, Ты смыслом был в уроке
для мальчика, и им одним.
Гляди, как я неутомим.
Я - пастырь форм, и наудачу
иду, незрим, рукам вослед
(уйми свидетелей побед,
чужие взгляды - время трачу!).
Тебя свершить - решить задачу:
чтоб Ты меня свершил в ответ.
x x x
Солнце в соборе - так горят
нечасто духом старцы, жены,
когда, одним лучом зажженный,
расправив крылья, отраженный,
играет свет у Царских Врат.
Полуколонн тенистый бор,
где не стена - стоят иконы:
в молчанье серебра вкрапленный,
вступает самоцветов хор,
и вдруг, огнем обдав короны,
молчит чудней, чем до сих пор.
И - Северная ночь - бледна,
лучистый пряча лик,
голубоокая Жена:
Роса, Привратница, она
Рассвет Твой и Твоя Весна,
Невянущий Цветник.
И Сына в куполе чертог,
восполнивший объем.
Благоволишь ли Трону, Бог?
мой трепет бьется в нем.
x x x
Паломник, я сюда вступал...
сколь мукой сведено
чело, где Твой горит опал.
Зажги Семь Свеч, и все равно,
куда бы свет их ни попал,
темнее Лик, слился овал
в родимое пятно.
Я с нищими был - нищ и наг,
темно дрожали рты,
от их поклонов шел сквозняк,
о, этот ветер - Ты.
Как бородатый Иоаким,
был ветх мужик и тих,
и мгла повелевала им,
и теми, кто стоял за ним,
Ты стал так трогательно зрим,
без слов явившийся засим,
во всех: и в нем, и в них.
И век их - в них и в нем,
где нет Тебе забвенья ввек:
то вверх, не подымая век,
швырнут Тебя, и время - в бег,
то вновь о землю лбом.
x x x
Виноградник оградив Твой, Боже,
не сомкнув на час очей,
я - сторожка, но и сторож тоже,
ночь я, Господи, Твоих ночей.
Ива, нива, старый сад обильный,
пусть весну им не затмить трудом,
и смоковница, гранит могильный
отверзающа плодом:
веют ветви ароматом блага.
Но не скажешь: сторож, отзовись!
Мимо губ, непогубимой влагой,
глубь Твоя бежит по жилам ввысь.
x x x
С каждым Бог говорит, прежде чем сотворит,
а из тьмы выводя, где-то рядом молчит.
Но эти слова, прежде слова "будь!",
эти ненастные смыслы - суть:
"Выйдя из замысла, ты ступай
до пределов стремленья, тоски за край:
одеянье мне дай!
Пламенем стой за вещами, сгорай,
чтобы ширилась тень всякой сущности: знай
я в тени их, незрим, обнаружусь...
Все случится с тобой: совершенство и ужас.
Нужно только идти: а чувства - все тут они.
Помни: со мною не разлучайся.
Близок тот край
что жизнью зовут они.
Узнаешь, откуда ни
будь грозный час, а ты не отчайся...
Руку мне дай!"
x x x
Я был среди ветхих старцев, сказителей
и богомазов,
творивших историю, в рунах знаменующих
Славу Твою.
Я видел Тебя в бурунах, и в шквалах, и в рощах
вязов,
бушующих христианства на самом краю,
в потемневших перунах.
Расскажу о Тебе, распишу Тебя, буде возможно,
не золотом и голубцом - дубильным чернилом
из луба,
не пришьешь Тебя нитью жемчужной: бисер
для Господа - грубо,
только тем, что Ты есть, превосходишь себя же
Ты, убо:
в силах чувственных зыблется образ Твой
смутный и ложный.
Но в самом себе Ты различимей в Тебе имена
всем давая,
и царей назову, и князей, _есть откуда пошла_
роковая
их судьба, и свершенья, и битвы - на полях,
молитвенной клятвой.
Ты - земля их. Века прошумевшие - лето и сад
Твой.
Отдаляясь от них, только тем и приблизиться
чаешь,
разве сеять научат? - а только Ты их омрачаешь,
ныне жатва подобна Твоей, но едва замечаешь,
как ступают жнецы по Тебе, утомленные жатвой.
x x x
Ты - темное дно, Ты смиренное стен основанье,
позволишь - и час еще будут стоять города
в ожиданье,
и два часа монастырям дай, часовенкам
уединенным,
и пять - неустанным в усердиях праведникам
