-- А, заготовитель! Здорово! Куда машины? Зачем?.. Из домиков и из сарая выбирались все обитатели базы.
-- Да понимаешь,--помахивая нагайкой, заговорил всадник,--с самой границы я. Такой случай: стадо диких яков перебежало на нашу сторону--голов шестьдесят! Мы их арканами пытались поймать, не даются: дикие. Ну, постреляли мы их штук двадцать, остальные ушли. Свежее мясо! За полгода первый случай такой!
Новость действительно была важная: на головном участке свежего мяса давно уже нет. Страстные охотники сами, водители возбужденно заговорили с заготовителем.
Ехать предстояло в сторону от дороги но моренным буграм, по солончакам каменистых долин. Рейс--опасный и трудный -- не меньше чем на трое суток.
Первой вызвалась ехать сухощавая молчаливая девушка в замасленной синей спецовке. Ее черные косы, закрученные вокруг головы, были туго забиты под кепку, и потому кепка стояла торчком, подобная глубокому округлому колпаку. Надломленный козырек затенял и большие черные внимательные глаза, и все худощавое загорелое лицо девушки.
Курбанов, небрежно выслушав девушку, коротко заявил:
-- Нет, Нафнз, не поедешь.
-- Почему?--возмутилась девушка.
-- Мужчины поедут, ты здесь останешься!
Высокий спокойный водитель Вапя Стрельников вступился за девушку:
-- Брось, Курбанов! Хоть она у меня помощником ездит, а дело знает лучше меня, на подсмене не растеряется!
Курбанов, насупившись и уставив на Стрельникова упрямые воловьи глаза, повысил голос:
-- Сказал -- не поедет? Случится что, какая от нее помощь? Девушка--руки слабые!
Дальнейший спор ни к чему не привел. Неисправная машина Курбанова осталась в гараже, а сам Курбанов уселся на место Нафиз в машину Стрельникова. И на прощание небрежно кивнул обозленной девушке:
-- Спи теперь! Все равно тебе делать нечего... А мою машину не трогай: тут и первый класс с ремонтом не справится!
И четыре грузовика умчались, вытянувшись гуськом по долине. Уехавший с ними заготовитель оставил свою лошадь на попечение заведующего базой Пономарева.
...Утро следующего дня застало Нафиз в сарае. Все в тех же спецовке и кепке, сердито сжав губы, орудуя отвертками, гаечными ключами, девушка собирала двигатель оставшейся в гараже машины. Нафиз была в жестокой обиде на своих товарищей, но больше всего на этого самодура--Курбанова, который не пропускает ни одного случая, чтобы ущемить ее самолюбие. В самом деле, разве это не величайшее свинство, что член партии ставит на каждом шагу палки под ноги ей, таджикской комсомолке?
"Ты--третий класс,--говорит он ей,--а у нас даже шоферы второго класса ездят помощниками!"
Конечно, условия работы здесь исключительно трудные; конечно, возразить ему нечего: водителям третьего класса самостоятельно водить машины здесь не разрешено. Но это не значит, что, вместо помощи ей в приобретении опыта, Курбанов должен под любым предлогом отстранять ее от поездок! И тут дело не только в ответственности, которой боится он. Тут дело похуже: в нем сохранилось еще презрительное отношение к женщине, деспотическое стремление проявлять над ней свою власть!..
"Вот и вчера,--скотина он: "руки слабые"!.. Просто самому прокатиться хотелось. Сел в мою машину, уехал, а свою разваленную оставил... Вот покажу ему,-- со злобой думает девушка, налаживая его машину, -- как с ремонтом не справится и первый класс! Приедет, -- не скажет, что мне кто-нибудь помогал. Перед всеми смеяться буду над ним!"
Головка блока цилиндров уже приболчена. Кольца оказались в порядке, масла еще не гонят. Можно было и не снимать головку блока, все дело-то, как выяснила Нафиз,--в карбюраторе.
"Дурак он, этот Курбанов, -- расковырял жиклер! Из-за такого пустяка машину в гараже держит! Запасного, конечно, нет, вот и кричит, что сложный ремонт!.. Свой ему запасной поставила, черт с ним, лишь бы не знал, куда ему глаза деть! Теперь только отрегулирую клапана, зажиганье налажу, и готова будет машина!.."
Нафиз в злобном вдохновении возится с частями двигателя. Ей жарко, капельки пота выбегают из-под кепки, струятся по ее измазанному автолом лицу. Где-то за пределами сарая опять пощелкивает морзянка. "Наверно, Колька за семьсот километров в любви объясняется!"--прислушавшись к морзянке, размышляет Нафиз; как и всем здесь, ей известны любовные сомнения Кольки в благосклонности той Клавочки, которая служит радисткой на центральной рации строительства.
Но вот морзянка умолкла, Колька вместе с Пономаревым входит в сарай.
-- Нафиз! Ты что делаешь тут? Ремонтируешь?
-- Ага!--не оборачиваясь, отвечает Нафиз.
-- Курбанову хочешь нос утереть?--добродушно усмехается Пономарев, положив тяжелую руку на плечо Нафиз.
Нафиз выпрямляется, строго глядит на него:
-- А рука твоя здесь при чем?
-- Погоди, не в руке дело! -- серьезно отвечает Пономарев, принимая, однако, руку.--Как машина? Годится? Понимаешь, Колька принял сейчас... Рассказывай сам, что принял!
Коренастый синеглазый радист глядит на девушку прямым, испытующим взглядом.
-- На взрывном участке номер семьдесят девять, первом, значит, отсюда,--обвал...
-- Убило кого-нибудь?
-- Не убило. Подрывнику Гульмамадову ногу сломало, а Терентьич--прораба знаешь?--спрыгнул на снег, с ним вместе в реку скатился. Вылез-то целый, но, кажется, воспаление легких схватил... Фельдшер с восьмидесятого уже верхом выехал, а медикаменты, целый ящик, понимаешь,--у нас. Курбанов неделю назад взял его на свою машину, а сейчас глядим -- ящик этот за палаткой лежит.
Рассуждения о том, может ли Нафиз, не дожидаясь возвращения водителей, выехать в самостоятельный рейс, были недолгими. Пономарев брал ответственность на себя, но Колька решил запросить управление.
Начальник строительства, узнав, что погода хорошая и что уехавшие за мясом машины вернутся не раньше чем через два дня, разрешил Нафиз выехать. Час спустя машина была к рейсу готова. Радостная, заранее торжествующая Нафиз, накинув на плечи ватник, вывела грузовик из сарая. Колька и Пономарев взвалили на платформу ящик с медикаментами, несколько длинных бревен, закрепив их крест-накрест на кузове, три круга веревок, топор и несколько кайл. Бревна, веревки и инструмент нужны были участку для закрепления оползня.
Путь предстоял большой. Нафиз прихватила с собой запасные канистры с горючим и маслом.
-- Счастливо!--промолвила Нафиз, нажав на педаль стартера.--Колька, уйди с дороги!
-- Постой, постой, а с фарами что у тебя, понимаешь?
-- Ладно там--с фарами. До темноты успею вполне! -- насмешливо отозвалась Нафиз, давая ход.
Колька отскочил от машины.
-- Нехорошо это, понимаешь! -- крикнул он, припустившись рядом с машиной.
-- Понимаешь, понимаешь,--передразнила его Нафиз.--Все понимаю, но только нет у нас лампочки ни одной!
Этих слов Колька, оставшийся сзади, уже не услышал. Нафиз, прибавив газа, вывела машину на тракт и помчалась к лиловеющему на юге перевальному гребню, которым замыкалась широкая и ровная каменная долина нагорья.
Солнце стояло в зените, дорога по долине была прямой и гладкой, и, хотя впереди высились два перевала, весь путь до участка требовал не больше восьми часов. Нафиз не беспокоилась ни о чем: перевалы разделаны хорошо, а четырехкилометровая высота долины над уровнем моря могла бы сказаться на ком угодно, но только не на таджичке, рожденной в здешних горах. С первых дней своей жизни привыкла Нафиз и к разреженному воздуху, и к резким сменам температуры, и к одиночеству в безмерных горных пространствах.
Первые минуты пути Нафиз внимательно прислушивалась к рокоту двигателя,--он был монотонным и ровным. Окончательно умиротворенная, Нафнз стала поглядывать на дали широкой долины.
Обтесанные ледниками, проползавшими здесь в самую последнюю геологическую эпоху, горы справа и слева были округлыми, отдельными, будто плавающими в каменном океане долины. Глубокие ущелья начинались дальше. За вторым перевалом тракт скатывался в одно из таких ущелий вместе с пропилившей его рекой.
Сколько раз уже Нафиз проделала этот путь! Кажется, каждый камень был ей знаком! Но никогда до сих пор она не сидела в кабине одна: неизменным соседом слева ли, справа ли бывал Ваня Стрельников, всегда охотно уступавший руль, чтоб дать ей побольше практики... Впрочем, однажды Нафиз проехала здесь в одиночестве. Трудно даже представить себе, как давно это было и каким бесконечным в тот раз показался ей этот путь! Тогда, впервые покинув родное ущелье, она качалась на верблюде, направляясь в Ош и дальше, в Ленинабад,--к неведомым северным городам, чтобы начать новую жизнь. Сколько споров, сколько скандалов с родными, сколько тревог и сомнений потом -- в этом одиноком и бесконечном пути на верблюжьей спине!.. Но все оправдалось!
Как хотела бы Нафиз, чтоб се старая мать, камнем размалывавшая в муку сухие ягоды тутовника, живущая в селении, куда и сейчас добраться можно только пешком, взглянула на нее сейчас! Что сказала бы ей мать, увидев, как уверенно и спокойно ведет Нафиз эту большую, дрожащую от силы мотора машину?!
