Как будто ничего не произошло — просто проснулся бакенщик, встал и попил воды. Но волшебство началось. Мы видим недостроенную сторожку с муравьями на подоконнике, слышим пароходные гудки и звон не замазанных стекол, видим золото вечерней Оки, чувствуем вкус настоящей холодной воды. А заодно с этим пиршеством запахов, звуков и ощущений постигаем весь образ бакенщика. Ткань казаковской прозы музыкальна. Музыка звучит с каждой страницы его рассказов. В рассказе "Трали-Вали" это пение гениального самородка.
Временем самых интересных встреч в Тарусе Казаков назвал лето 1961 года, когда собирались "Тарусские страницы", в которые вошли три рассказа Казакова: "Запах хлеба", "В город", "Ни стуку, ни грюку".
Очень хорошо поработал Казаков в Тарусе весной 1962 года, написал "Нестор Кир", "Вот бежит собака", "Двое в декабре" и др. Время, проведенное в Тарусе, он называл счастливейшим. А "из людей, с которыми познакомился в Тарусе, самый интересный — Михаил Михайлович Мелентьев, хороший у него дом, и я у него живал". С этим незаурядным человеком, врачом от Бога, тонким ценителем музыки, коллекционером Казаков познакомился в 1960 году. В дневнике Мелентьева мы читаем: "1960. 25 октября. Днём зашел попрощаться молодой писатель Юрий Казаков. Его книжка "Манька" с восемью рассказами очень мне понравилась. Очень. Осень он прожил где-то в глуши. Обслуживал сам себя и работал над второю своею книжкою. Кряжист. Не красив. Ласковые близорукие глаза. Заикается. Учился музыке. Много времени провел на Севере. Его в конце лета привёл ко мне Федя Поленов, он же принес мне для прочтения его книгу. Признания и денег у Казакова ещё нет, но я верю, что читать его будут". "1962 год. Пасха была 29 апреля. За неделю до неё приехали в Тарусу с Голубовской. Стояли весенние дни. Заходил Ю. П. Казаков. И пасхальную ночь мы встретили и провели втроем. Рассказы Казакова продолжали выходить и были так же хороши, как и первые. А его "Северные дневники" были выше всякой похвалы." Небольшой деревянный дом М. М. Мелентьева на улице Пушкина, 1 не сохранился, но вековые липы, окружавшие его, хранят память о многих талантливых людях, побывавших в этом доме, в том числе и о Ю. П. Казакове.
В этом же 1962 году Казаков познакомился с писателем Алексеем Ивановичем Шеметовым, только что приехавшим в Тарусу на жительство и снимавшим дом на улице Садовой, 4. Шеметов пригласил его в гости. "Встречаю в прихожей человека в меховой куртке, в серой кроличьей шапке, с рюкзаком на спине, — вспоминал Шеметов. — Когда снял шапку, я увидел голую массивную голову, облысевшую как бы для того, чтобы открыть мощный покатый лоб и придать лицу с крупными чертами наибольшее своеобразие". До поздней ночи рассказывал Казаков о северных путешествиях, о жизни поморов, об их добротных жилищах, построенных на века. Именно на Севере Казакову захотелось обрести дом в Подмосковье и поселиться в нем навсегда. Ещё шесть лет (пока не купил дачу в Абрамцеве) он подолгу жил в Тарусе. Его не оставляла мечта о своем постоянном очаге. Но дома, продававшиеся в Тарусе по сносной цене, ему не нравились, а на те, в которых он хотел бы поселиться, у него не доставало денег.
В Тарусе Казаков работал много. Здесь были написаны "Адам и Ева", "Плачу и рыдаю". Здесь, в окрестностях, охотился на вальдшнепов. На тягу ходил со старым учителем Григорием Ивановичем, жившим на улице Спиридонова. Казаков хотел купить здесь дом, но его опередил учитель из Истомино Грановский. Перекупил, заплатив больше. На охоту они брали и Шеметова. Сперва Алексей Иванович ходил без ружья. А потом Казаков сказал ему: "Старик, хватит у костра сидеть. Ты нам всех вальдшнепов распугаешь. На охоту надо ходить с ружьем". У Григория Ивановича было много ружей. И одно из них Шеметов купил у него за двадцать рублей.
Из дневника Казакова: "24 апреля 62 г. Таруса. На тяге. Из оврага тянет снежным холодом — такой чистый родниковый воздух. По дну оврага бежит ручей, он залил кусты, и голые лозины дрожат, сгибаются и медленно выпрямляются в борьбе с течением. Где-то ниже ручей журчит на камнях, и такой звук, будто бьют сырое полено, то будто вытащил с чмоканьем ногу из болота. В полете вальдшнепа есть что-то неземное, как у пришельца из мира птеродактилей, кажется у него перепончатые крылья, и летит он волнами, и хоркает ни на что не похоже, ни на какой звук. И вот уже горит Венера, чистой блестящей каплей сверкает между чёрных ветвей, между бархатно-чёрными стволами дубов. А на востоке уже висит белая яркая и маленькая Луна".
Летом и осенью 1966 года Казаков занимался переводом романа Нурпеисова "Кровь и пот". Юрий Павлович согласился на эту работу не сразу. Пять лет Нурпеисов уговаривал его, ждал. Он приезжал к Казакову в Тарусу, и здесь, на даче, они вместе работали над главами романа. Перевод романа принес Казакову относительное материальное благополучие. А роман стал классикой советской литературы.
В марте 1967 года Юрий Павлович по приглашению синдиката французских писателей побывал во Франции. Он давно хотел написать книгу о Бунине. Казаков разыскал людей, хорошо знавших Ивана Алексеевича, говорил с Георгием Адамовичем, с Борисом Зайцевым. Несколько дней гостил у Марка Шагала. В один из приездов в Тарусу, остановившись с женой Тамарой Михайловной в Тарусской гостинице, он с увлечением рассказывал Шеметову о трудной заграничной жизни Бунина, о его работе над "Жизнью Арсеньева". Особенно запомнились Казакову слова Бориса Зайцева: "Вы были, а Бунин вырос в деревне". Но Казаков знал и любил деревню. Своей родиной считал Смоленщину. Мать его, Устинья Андреевна, на всю жизнь сохранила в речи смоленские особенности. В детстве он слушал её рассказы о родине, об обычаях предков. В 1947 году впервые побывал в Сычевском районе в деревне матери.
Казаков открыл своим современникам русскую деревню, русский Север. Но, возможно, самое главное его открытие — дом. Он впервые после Льва Николаевича Толстого вернул в нашу литературу тему отчего дома как сокровенного космоса русской души, как спасительного острова.
15 апреля 1968 года Казаков купил дом в Абрамцеве. Поселившись там, он перестал наезжать в Тарусу, хотя часто рвался и в письмах обещал непременно навестить. Так, во время разлива 1970 года, был на противоположном берегу в Поленове. "Рвался душой в Тарусу, но катера не ходили, и я только глядел из Бехова на вас в бинокль и
