Ночная прогулка
Ветер звал. Тропа вела.
Желтый мед луна пила.
Ночь была большой и сильной,
Как табун степных коней.
Лишь потом полоской синей
Прочертилось утро в ней.
Посерели небеса.
И заплакала роса.
В небесах уже мельчали
Кучи звездного зерна.
И, как сахар в желтом чае,
Быстро таяла луна.
Ветер звал. Тропа вела.
Солнце грызло удила.
«Слышно все. В соседней улице…»
Слышно все. В соседней улице
Просквозила легковая.
Ветер с яблоней целуется
До зари, не уставая.
Фортка хлопнула. Калитка пискнула.
«Скорая» проквакала сиреной.
Слышно: с расстояния неблизкого —
Крякнул дуб под тяжестью вселенной.
Слышно: яблоко, достигнув спелости,
С ветки уронилось с мягким стуком.
Каждый звук здесь остается в целости,
Не соединяясь с прочим звуком.
Даже слово медлит на губах,
Чтоб не затеряться в разговоре.
Главное, что в пятистах шагах
Молча страсти сдерживает море.
«А иногда в туманном освещенье…»
А иногда в туманном освещенье
Евангельский сюжет изображает клен —
Сиянье, золотое облаченье
И поворот лица, и головы наклон.
И, замерев, ты чувствуешь усладу
И с умиленьем ждешь своей судьбы.
И ждешь, чтоб месяц засветил лампаду,
Чтоб вознести молитвы и мольбы.
«Овсяновки, малиновки, щеглы…»
Овсяновки, малиновки, щеглы,
Клесты, кукушки, иволги, синицы.
На рассвете так они щедры,
Что нельзя не присоединиться.
Хочется защелкать, засвистать,
Повторить мотив певучей птахи.
Или с палочкой за пультом встать,
Как бывало некогда при Бахе.
Но, пожалуй, из таких затей
Только гений извлечет немало.
Без шестнадцатых и четвертей
Он услышит главный тон хорала.
Это могут Моцарт или Бах —
Всею стаей в нотный стан нагрянуть,
Рассадить на всех линейках птах,
Встать за пульт, взмахнуть смычком —
И грянуть.
Гений прост, когда часов с пяти
Птицы скопом распевают в чаще.
Вслушаться, понять, что это — счастье
И свободно воспроизвести.
Рябины легкое вино.
И синий звук. И желтый отзвук.
И все во всем отражено.
И все объединяет воздух.
И словно бы несовместимы
Сиена и ультрамарин.
Но где-то в глубине картины
Цвет слабой синькой растворим.
Не для того изобразила
Природа образец холста,
Чтоб ляпал на него мазила
Несовместимые цвета.
Она зовет не к подражанью,
Создав воздушную среду,
А к озаренному дерзанью
И кропотливому труду.
И тут уж осень золотая
Легонько постучит в окно,
Колебля воздух и глотая
Рябины легкое вино.
В уходе есть свое величье.
Когда, не подсчитав потерь,
Выходят прямо в безграничье
И не запахивают дверь.
Перед морозом, перед снегом,
Перед бесчинством непогод.
И можно ли считать побегом
Великой Осени уход?
Уж ветер северо-восточный
В листве копается, сварлив,
Как архивариус дотошный,
Долистывающий архив.
А тот архив уже не нужен.
Отказываться нам пора
От стилистических жемчужин,
От легких шалостей пера.
Ступай вдоль серого залива,
Мечи следы на пляж пустой,
Беседуя неторопливо
С землей, водой и высотой.
«Мороз! Накликал сам! Ведь слово — колдовство!..»
Мороз! Накликал сам! Ведь слово — колдовство!
Пророчества свои произносить не стоит.
А я призвал Мороз! Зачем призвал его?
Теперь, как псы, у нас ночами печки воют.
Мы можем иногда владеть толпой причин
И силою молитв влиять на ход вселенной.
Но следствия темны. Так лучше промолчим.
И лучше не дадим свободы воле пленной.
В печи березу жрет огонь,
И пес глядит, не отрываясь,
Как пламя злится, извиваясь.
А я к теплу тяну ладонь.
Увы! Романтика печей
Не привлекает москвичей!
А здесь — поленья прогорят,
Польется жаркий теплопад
Наружу из багровой топки.
Тогда заслонку затвори,
Закрой трубу. И воспари,
Разгорячившись, как от стопки.
В саду мороз острей стекла.
Но автономия тепла
Понятней прочих автономий.
При ней и проще, и знакомей
Понятия добра и зла.
Снег все же начал таять. Суть
Победна. И весна, хоть робко,
Но начала торить свой путь.
Уже подтаивает тропка.
Черны, крепки деревья так
В рисунке своего скелета,
Что могут сохранить костяк
В роскошном оперенье лета.
Уже на новом рубеже
Стоят небесные светила.
И время летнее уже
Нам радио провозгласило.
Так побеждает суть. В саду
Вокруг деревьев глубже лунки.
И радуют на холоду
Синиц серебряные струнки.
Суть времени уже ясна.
Пусть неуступчива погода,
Грядут иные времена,
Извечно, как у Гесиода.
Снег начал таять. В этом суть.
И здесь мерило высшей пробы.
Уже весна торит свой путь.
А формы тают, как сугробы.
Разговаривает ветер
С майской рощей.
Разговаривает роща
С майским солнцем.
Разговаривает солнце
С майской тучей.
Разговаривает туча
С майским небом.
Разговаривает небо
С майской речкой.
Разговаривают небо, солнце, речка,
Разговаривают тучи, ветры, рощи,
Исцеляюсь, зачарован этой речью.
Но догадываюсь: жизнь не станет проще.
Птичка маленькая пела
На серебряном рассвете
Так осмысленно и грустно,
Как озябшая душа.
Солнце встало. Смолкла птичка.
Прянул ветер. Одуванчик
Просушил свою головку
И беспечно разлетелся.
«Мать ушла. И тонкий полог…»
Мать ушла. И тонкий полог
Вдруг исчез.
Надо мною звездный холод
В семь небес.
Небеса бездонны эти —
Синь и жуть.
Нас, как рыбу, манит в сети
Млечный Путь.
И теперь иные ночи
Начались.
Ведь твои слепые очи
Смотрят вниз.
Рученьки мои устали,
Ноженьки мои устали,
Голова моя устала,
Сердце ноет от печали.
Песенка моя забылась,
Лесенка моя сломалась,
Душенька моя замерзла.
Сам не знаю, что осталось.
Когда ты восстанешь из мертвых,
Какие ты скажешь слова?
Нет, я не восстану из мертвых,
Душа моя будет мертва.
Когда ты вернешься на землю,
Ты снова полюбишь ее.
Нет, я не хочу возвращаться
В убогое тело мое.
Да что тебе бренное тело!
Ты явишь божественный лик.
Но как же я буду без тела?
Ведь я без него не привык.
Когда ты восстанешь из мертвых,
Себя от себя отреши.
Но нужно ли мне воскресенье
Одной бестелесной души?..
«Когда бы спел я наконец…»
