В этот момент я проснулся. Было светлое майское петербургское утро. …Виденное во сне место я прочел много раз… Когда я пришел в X аудиторию и был вызван к ответу, первым вопросом профессора, внимательно на меня посмотревшего, было: А где ваша программа?..
Посмотрев на меня испытующим и, как мне показалось тогда, несколько разочарованным взором, Давид Давидович произнес: Ну, тяните билет… В середине билета оказался, однако, к моему неудовольствию и удивлению, вопрос, который я совершенно забыл… Профессор вперил в меня свои неподвижные, как у сонной рыбы, глаза и молча терпеливо слушал, как бы ожидая, когда я, наконец, дойду до незнакомого мне места. Я подошел-таки к роковому вопросу и… замолчал. — Что же, отвечайте, — предложил мне экзаменатор. Я попробовал сымпровизировать и — неудачно.
– Нет, вы своею билета на знаете, — сказал Гримм совершенно как во сне. — Отвечайте мне вот этот. И жестом, уже виденным мною ночью, он показал мне на программе то место, которого я так ждал. Боже, как я забарабанил, приводя не только то, что было в литографированных записках, но и те подробности, которых там не было!»
После этого случая Кондратьев многократно подходил к теме предвидений вплотную, пока она не вылилась в повесть «Сны», которая написана была уже в эмиграция, лет через сорок после памятного вещего сна.
Вернемся к мастерски написанным «Славянским богам», полностью включенным в настоящее издание. Книга вышла летом 1936 года малым тиражом на скудные средства автора и в продажу не поступала. Сонеты в сборнике не датированы. Многие из них я смог датировать, читая рукописи Кондратьева. Самая ранняя встречающаяся дата – 1921, самая поздняя – 1932, так что работа над этой небольшой книжкой продолжалась более десяти лет.
Замысел кристаллизовался не сразу, решение выпустить книгу «Славянские боги» отдельным изданием принято было в начале 1930 года. Он писал в это время А. Амфитеатрову: «Славянскую мифологию я решил все-таки по мере возможности восстановить в форме книги сонетов, которых написал уже около 50 и частью напечатал. Остановка за некоторыми личностями вроде Чернобога, о котором, кроме двух строк у Гельмгольда и намека в Книтлинг-саге, ничего почти нет в признаваемых наукой источниках».
Особенность этой книги, ее несходство с тысячами других поэтических сборников в том, что в «Славянских богах» художественное воображение автора проверяется и обрамляется обширнейшими познаниями в области филологии, фольклора, истории. Эта книга — галерея сверхъестественных автопортретов. Каждый из героев ее, начиная с бога-прародителя Сварога и кончая демонами сна, произносит монолог длиной в 14 сонетных строк, и в этом сжатом объеме умещаются выразительные черты каждого из представленных в сборнике сверхъестественных существ.
За мастерской отделкой неопытный взгляд, пожалуй, не разглядит труда целой жизни, настойчивого собирания по крупицам фольклорных и исторических черточек, из которых складываются графически четкие портреты. В бумагах Кондратьева сохранились заготовки – выписки из сотен источников — поверья, суеверия, приметы и прочее:
– Мерцана — дочь Перуна, соответствует Зарнице.
– От Рождества до Крещения нельзя шить.
– Чтобы не видеть дурного сна, надо обойти вокруг двора или дома.
– Идти утром за грибами надо непременно не евши.
— Сретение — встреча семейной жены Змии и гулящей девки Лета.
— Жива — богиня жизни… имела храм в Словении.
– По окончании жатвы жнецы катаются по ниве, произнося заклятие: «Яровая жнивушка, отдай мою силушку на долгую зимушку».
– Водяница — нечистая сила в водах. Поляница — в полях и вообще на земле.
– Плясовицы — бабы некрещеные выходят всякое утро рано на заре, с распущенными косами на вершинах курганов солнце встречают (иногда при этом танцуют).
«Славянские боги» стали библиографической редкостью. Кондратьев раздарил несколько экземпляров (Глебу Струве, Александру Амфитеатрову, Лидии Сеницкой, Константину Оленину и немногим другим), остальное — то есть почти весь тираж — пропало. В 1950-е годы Кондратьев хотел выпустить второе издание, дополнив его несколькими непубликовавшимися сонетами. Осуществить этот замысел ни он, ни его дочь, жившая в Нью-Йорке, не сумели. Поэт Константин Оленин, встречавшийся в Ровно с Кондратьевым, написал в подражание ему сонет с посвящением «Певцу «Славянских богов» А. А. Кондратьеву»:
Дух предка (добрый чур) твой охраняет дом
От хищного врага, от всякого изъяна.
То в виде крысы он, то в виде таракана
Сидит под печкою, но видит все кругом
Он смотрит с завистью, как ты, скрипя пером.
В ночи касаешься забытых струн Баяна,
Осколки странные, найдя среди бурьяна,
Им возвращаешь жизнь искусством и трудом.
Блажен, кто чувствует, как величав Перун,
Блажен, кто чувствует очарованье струн,
Дыханья древности и жажды человечьей,
Дух предка твоего (забытый витязь) юн…
Пусть стану чуром я — в пыли увековечусь…
Благослови, Дажбог, таинственную нечисть.
В эмиграции была издана еще одна книга Кондратьева — роман «На берегах Ярыни». Вышел он в январе 1930 года в берлинском издательстве «Медный всадник». И мифологические «Славянские боги», и этот демонологический роман — две стороны одного и того же увлечения целой жизни. По берегам фантастической Ярыни (напоминающей по звучанию реку Горынь, близ которой жил Кондратьев) действуют, встречаются, радуются жизни и ссорятся лешие, болотницы, водяные русалки и другие создания старинных небылиц и быличек, преданий и поверий. Это своего рода энциклопедия русского фольклора в форме интереснейшего романа. За всю историю русской литературы не было другого художественного произведения, столь насыщенного знанием фольклора. «Осведомленность автора в этом направлении прямо поразительна, — писал в рижской газете «Сегодня» А. Амфитеатров, – наиболее замечательною стороною романа г. Кондратьева является доказательное обнаружение им теснейшей живой связи быта русской деревни… с верованиями древнейшего стихийного язычества».
Кондратьев опубликовал в эмиграции только две книги. Часть написанного им в эти годы безвозвратно пропала, многое разбросано в эмигрантских газетах и ждет своего ценителя и собирателя. По письмам Кондратьева можно восстановить круг его литературных занятий. Все, что он писал в Дорогобуже в период между двух мировых войн, связано с теми же интересами, которые зародились еще в Петербурге, и с теми же замечательными людьми, с которыми сводила его судьба. Все написанные им короткие мемуары — в жанре «то, что вспомнилось». Библиография работ Кондратьева все еще не составлена, так что возможны открытия. В «Волынском слове» (Ровно) он напечатал мемуарные очерки «Близкие Тени», заметки о Есенине, Блоке, Недоброво. В других периодических изданиях находим его воспоминания о Гумилеве, Сологубе, Волошине, Пясте, Кречетове, Иерониме Ясинском, мемуарные странички о Петербургском университете, о революции 1917 года. Его работы историко-литературного характера включают статьи о Пушкине, Мее, А. К. Толстом. Писал он также рецензии на книги эмигрантских авторов. Еще одна тема, принесенная им в эмиграцию, – беллетризованные этюды по славянской мифологии, такие, как «Души деревьев» или «Священные волшебные и вещие птицы». В эмигрантской периодике было напечатано несколько его рассказов. В отдельное издание он их так и не собрал. Один из рассказов — «Статуя по заказу Береники» принадлежит к апокрифам, повествующим об эпизоде из жизни Иисуса Христа по Его воскресении. Написан он так хорошо, что вспоминаются слова Брюсова о кондратьевской «Улыбке Ашеры»: язык Вашей прозы лучший в современной русской литературе.
Столь же хороша стилистически повесть «Сны» — последнее произведение Кондратьва-прозаика. Это едва ли не лучший образец готической повести, редкого в русской литературе жанра. Сам этот жанр у нас не привился, хотя его образцы — пусть не столь многочисленные, как, скажем, в английской литературе, у русских писателей встречаются, в частности у А. К. Толстого. В готической повести, новелле, романе действие происходит в каком-нибудь таинственном месте, чаще всего в замке, где случаются загадочные события, сопровождаемые вмешательством мистических сил. Кондратьев перенес готический сюжет в обстановку Серебряного века, когда «процветал интерес к оккультизму и каждый уважающий себя «декадент» обязательно имел у себя на видном месте том Элифаса Леви или Станислава Гэта». События повести развертываются где-то в 1904—1908 годах, когда Кондратьев служил в Министерстве путей сообщения. Прослеживается автобиографическая канва, видны реальные прототипы героев, живших в Петербурге; только эпилог переносит нас на Волынь, в разграбленную усадьбу, и снова чувствуется автобиографический подтекст. Историческая правда в сочетании со сверхъестественными происшествиями, конкретные приметы быта, пронизанные фантастикой, — и все это объединено судьбой и жизненным опытом автора-повествователя, рассказывающего о невероятных событиях с обыденной интонацией, чудным, четким, чистым слогом, увлекательно и «всегда в пределах гармонии».
