— Вы же на концерте не пели, а вчерашнюю прокисшую кашу ели. Вам и не хочется есть, а надо, заставляют. Так вы и пели — с кислым видом.
Говоря о громкости звучания, Захаров иногда заставлял:
— Спойте так, чтобы милиционер на площади Маяковского услышал.
Мужественный и вовсе не сентиментальный человек, Владимир Григорьевич, слушая иные народные песни, порой с трудом мог сдержать слезы.
Однажды Захаров неожиданно изъял из программы одну из популярных и любимых им песен «Зеленая рощица». Все недоумевали, а он отказывался объяснить, в чем дело. Только некоторое время спустя Владимир Григорьевич признался Казьмину, что в те дни песня так глубоко трогала его душу, так волновала, что он просто не мог ее спокойно слушать.
И все же Захаров не уставал повторять, что русская народная песня требует эмоциональной строгости, что ей чужды слезливость и надрыв.
Работы, активной работы на сцене требовал он. Если хорист внутренне не настроен на то, чтобы раскрыть «мудрость» песни, в его исполнении она не станет настоящим художественным творением.
Энтузиаст русской народной песни Митрофан Ефимович Пятницкий в 1911 году отобрал самых талантливых певцов и создал из них единственный тогда в мире народный крестьянский хор. Важной вехой для русского народного творчества стало 23 сентября 1918 года — в этот день произошла историческая встреча В. И. Ленина с Пятницким. Сохранились воспоминания о том, что накануне ночью женщины-хористки вышивали русским орнаментом полотенце, которое подарили Владимиру Ильичу, а мужчины отправились на загородные луга, чтобы нарвать большой букет полевых цветов. Когда их преподнесли Ленину, он попросил вынуть розы из единственной в кабинете вазы и поставить в нее букет скромных васильков.
Владимир Ильич говорил о большом значении песенного фольклора для воспитания народа и обещал оказывать хору всяческое содействие. Это событие закрепляло место русской народной песни в искусстве Страны Советов.
Из полулюбительского кружка Захаров и Казьмин превратили хор во всемирно известный коллектив. По его образцу стали создаваться народные художественные ансамбли у нас и в других социалистических странах.
Богата русская земля песенными традициями. Много у нас всяких хоров — Северный, Рязанский, Омский, Воронежский, Сибирский. И как важно, чтобы они не были похожи друг на друга ни по репертуару, ни по характеру звучания, чтобы сохраняли и приумножали неповторимое очарование фольклора краев и областей, где они «родились».
…Вот и настала пора вспомнить о самом страшном моем горе.
В 1949 году умерла мама. Пришли мы с Даниловского кладбища,, помянули ее за небогатым столом — и со мной стряслось несчастье. От нервного ли потрясения, от первой ли настоящей беды, только вдруг потеряла я голос. Не то чтобы петь, даже говорить громко не могла. Не плакала я в те горькие дни, не было у меня слез. И решила тогда, что никакой артистки из меня не выйдет.
Подошел ко мне Захаров, обнял:
— Чем тебе помочь?
Два месяца не хотел он верить, что голос у меня пропал, звал врачей, подбадривал, поддерживал как мог.
И все же решила я уйти. Если петь в хоре — так запевать, а нет — так уж лучше вовсе не петь.
В то время мы готовили песенное представление «За околицей», за которое многие работники хора впоследствии были удостоены Государственных премий. И вроде дождалась я своего часа — уже сел Владимир Григорьевич у сцены, попросил разрешения снять пиджак, скомандовал: «Зыкина! Приступайте!»
А теперь вот — голос пропал.
Не выдержала, подала заявление.
Неладно в ту пору было дома, а теперь стало совсем худо. Я три месяца не работала, голос не восстанавливался, боялась надолго слечь в больницу. Отец привел новую жену, у мачехи были свои дети; так домашний очаг обернулся для меня сущим адом.
А всего горше и обиднее было мне перед подругами. Ведь для них с той самой поездки в центр, с объявления в зале Чайковского я уже была «артисткой», окунувшейся, по их мнению, в какую-то новую жизнь, необыкновенную и праздничную.
Не могла я вернуться к ним, сказать начистоту: «Не получилось из меня артистки».
В общем, устроилась я работать в Первую Образцовую типографию брошюровщицей, а жила то у маминой сестры, то у сестры отца.
Все спорилось, как, наверное, и должно быть в двадцать лет, ребята подобрались жизнерадостные, энергичные, избрали меня секретарем комсомольского бюро.
Про «артистку» и не вспоминала.
И вдруг — неожиданно для себя — я что-то запела и поразилась: голос вернулся!
Я тогда захлебнулась от счастья — пою! Не поверила себе, взяла повыше — звучит! Спела захаровскую «Куда б ни шел, ни ехал ты» — все в порядке… Надо ж такое совпадение — в тот радостный для меня день столкнулась на улице с Захаровым.
— Приходи! Возвращайся! — решительно сказал Владимир Григорьевич.
Только вернуться в хор Пятпицкого мне уже было не суждено…
Но главное — я пела!
Растормошила наших девчат из типографии: создали самодеятельный хор, старожилы Первой Образцовой наверняка его помнят.
Скоро, узнав, что на радио есть хор русской песни, я отправилась на Пушкинскую площадь.
На радио наставницей моей оказалась народная артистка РСФСР Ольга Васильевна Ковалева. После революции Ольга Васильевна возродила для широкой аудитории родные песни в их первозданной, неискаженной чистоте. Она первой из наших певиц в 1925 году шагнула к микрофону радио, сделав песню средством массовой пропаганды. А сколько концертов дала Ковалева в селах и городах нашей страны! И еще один интересный штрих к ее «песенному портрету»: в 1927 году она выезжала на Всемирную музыкальную выставку во Франкфурте-на-Майне, где знакомила посетителей с русским песенным фольклором. Это по ее стопам шли затем деятели советского искусства, в том числе и я, представляя нашу страну на таких всемирных выставках, как ЭКСПО-67 в Монреале и ЭКСПО-70 в Осаке.
Незадолго до смерти Ольга Васильевна писала: «Я счастлива! Было у меня любимое дело — всю себя я отдала ему: русской песне!»
Навсегда запали мне в душу ее советы:
«Нужно не кричать, не голосить — петь. Можно и силы меньше затратить, а голос будет лететь… Можно кричать, чуть ли не надрываться — а люди тебя не услышат…»
«Послушай больших актеров. Иногда они шепотом говорят, а в ушах гром отдается…»
«Если ты просто громко поешь, без отношения, без души — неинтересно тебя слушать».
В Хоре русской песни радио (теперь его официальное название — Хор русской песни Центрального телевидения и Всесоюзного радио) судьба свела меня еще с одним выдающимся знатоком и собирательницей фольклора профессором консерватории Анной Васильевной Рудневой. Тогда она была художественным руководителем хора.
Никаких секретов в русском пении для нее не существовало, все тонкости, областные различия — диалектологические, орфоэпические и бог знает еще какие — были ей известны. Анна Васильевна досконально знает вокальную культуру разных народов, всевозможные стили и манеры исполнения, она расшифровала множество народных песен, объездила с экспедициями чуть ли не всю страну. Для меня Анна Васильевна и по сей день непререкаемый авторитет в вопросах народного пения.
При этом она никогда не была только кабинетным ученым. Когда дирижировала, сама подпевала.
И выражения находила какие-то особые, ласковые:
— Петь надо не только ртом — всем телом, всем существом до мизинчика на ноге.
Призывая хористов беречь связки на репетициях, Анна Васильевна любила повторять:
— На голос наденьте передничек.
Обязана я ей и тем, что она первая разглядела во мне солистку, научила петь перед микрофоном радио, и прежде всего петь тихо. Приходилось на ходу переучиваться, ведь в хоре Пятницкого пели без микрофона.
В 1951 году отмечалось 50-летие В. Г. Захарова. Угадала Анна Васильевна или по взгляду поняла — не знаю, только подошла она ко мне:
— Величальную Захарову будешь ты запевать!
И была для меня «Величальная» словно объяснение в любви к человеку, открывшему мне путь в прекрасное, в искусство.
Анна Васильевна, обычно скупая на похвалу, сказала:
— Молодец, я знала, что ты справишься!..
В хоре певица попадает в обстановку, я бы сказала, творческого напряжения: если нездоровится, надо себя преодолеть; плохое настроение — умей от него отрешиться. Хор — это коллектив.
Специфика хора требует от певицы самоограничения.
Помню, главный хормейстер, теперешний художественный руководитель хора, заслуженный артист РСФСР Николай Кутузов говорил мне:
— Не вылезай!..
И я ограничивала себя, воспитывая в себе чувство ансамбля…
И Рудневой, и Кутузову, и Рождественской — сейчас она работает у Кутузова хормейстером — я обязана многим: они прививали мне высокую хоровую культуру, давали чаще петь лирические протяжные песни, на которых оттачивались теперешние тембральные характеристики голоса. Я много пела без сопровождения, что помогало выработать чистоту звучания. В хоре радио моя вокальная палитра обогатилась нюансировкой. Я постигала тайны раскрытия песни, без которых впоследствии у меня ни за что не получились бы ни «Оренбургский платок», ни «Ивушка», ни «Течет Волга».
