1966
"У смеркшего дня, у стихающих кринов — "
У смеркшего дня, у стихающих кринов —
Загадочный запах осенних овинов —
У смеркшего дня.
И в древнем чаду залегли огороды,
И стелется дым из-под каждой колоды —
У смеркшего дня.
Скорее за пазуху — соль да ковригу
Да прямо к старухе — в знакомую ригу,
У смеркшего дня!
И всё там космато, в той жаркой берлоге,
А старая ведьма сидит на пороге —
У смеркшего дня.
И всё там над печкой в старинном порядке:
Заглохли в дыму прокопченные грядки, —
У смеркшего дня.
А сверху, как пращуров тайная свита,
Уселось верхом головастое жито, —
У смеркшего дня.
Скорей же пристройся на дымном пороге!..
Да что же там шепчут овинные боги —
У смеркшего дня?!
Какие там скачут в углах пересветы?
Какие тут сны проводами пропеты —
У смеркшего дня?
Давай же раскроем Глубинные Книги
На чёрном пороге дымящейся риги,
У дедовских рек!
Покуда у сердца хватает старанья,
Покуда хотим заповедного знанья,
А ты — человек!..
У смеркшего дня, у знакомых овинов
Заливисты нынче гудки лимузинов —
У смеркшего дня…
И только в душе глуховато немножко,
И где-то пропала знакомая стёжка —
У смеркшего дня!
1969
"Я искал твой след неповторимый "
Я искал твой след неповторимый
Да по тем залесьям и краям, —
За рекой Печорой, за Витимом
И по всем онежским пристаням.
Да у той у камской переправы,
Да у тех у Кольских берегов…
По каким ты шла цветам и травам?
У каких ты грелась очагов?
И сновали слухи надо мною,
Пролетали с вестью облака.
И стоял я вровень с той волною,
Что просилась в песню на века.
Только плыл твой голос журавлиный
И, как дым, спускался у воды.
Только дым осеннего овина
Заметал былинные следы.
Только дым от песни многословной,
Да и жизнь растаяла как дым…
Да куда ж ты скрылась, Ярославна,
Перед родом-племенем моим?
И пускай всё так же надо мною
Пролетают годы и века.
Под какой искать тебя стеною?
У какого камня-соловка?
И грохочут волны с переправы,
И кричу вот с тех же берегов:
По каким ты шла цветам и травам?
У каких ты падала снегов?
1970
"Знакомое поле, а в поле — траншеи и рвы, "
Знакомое поле, а в поле — траншеи и рвы,
Засохшая глина да куст полумёртвой травы.
Разбросаны трубы. Да вышки. Да снова — быльё.
Знакомое поле — моё — и совсем не моё.
Усни, моя горечь, и память мою не тревожь.
Пускай тут склонялась, как лебедь, высокая рожь.
Пускай тут звенели овсы и гуляли стада.
Усни, моя горечь. Пусть вечная льётся вода.
Железное поле. Железный и праведный час.
Железные травы звенят под ногами у нас.
Железные своды над нами гудят на весу.
Железное поле. А поле — в железном лесу.
Засохшая глина. Смола. Да забытый бурав.
Огромные трубы лежат у глубоких канав.
Знакомые травы куда-то ушли в никуда.
А сверху над нами густые гудят провода.
Проснись, моё сердце, и слушай великий хорал.
Пусть вечное Время гудит у безвестных начал.
Пускай пролетает Другое вослед за Другим,
А мы с тобой — только травинки под ветром таким.
А мы с тобой только поверим в Рожденье и Рост
И руки свои приготовим для новых борозд.
И пусть залепечет над нами другая лоза,
А мы только вечному Солнцу посмотрим в глаза.
Знакомое поле, а в поле — траншеи да рвы.
Железные сосны — вершиной во мгле синевы.
Железные своды над нами гудят на весу…
И песня моя не пропала в железном лесу.
1970
Давно отпили, отлюбили,
Отгоревали, отцвели —
И стали горстью черной пыли
И затерялися в пыли.
И всё держались за кастеты,
И в землю падали ничком.
А ты всё так же, мать-планета,
Извечным крутишься волчком.
И вновь мы царства сокрушаем,
И снова пашем целину —
И всё ж стоим над тем же краем,
У той же горести в плену.
И снова падаем, как ветки,
К подножью древа своего.
И не спасают нас ни предки,
Ни хмель, ни слава — ничего.
И всё же в кратком просветленье
Мы песни петь не устаем
И славим каждый миг рожденья
И каждый солнышка подъем.
И перед космосом безмерным
Мы окрылённые стоим
И с той же гривенкой усердной
В калитку райскую стучим.
И только слёзы утираем,
И ставим город на холму…
И никому не доверяем
Свою убогую суму.
Да, никому я не доверю
Ни этот посох, ни суму.
И буду вновь стучаться в двери
К земному смыслу моему.
И никогда не возревную
К довольству спящих и глухих,
И в поле вновь проголосую
За вечных странников моих.
И снова облако развесит
Кудлатый полог надо мной.
И через грады, через веси
Пойду я знойною тропой.
Гудите, звёздные набаты!
Гремите, зверю и столбу,
Что — нет! — не все замки посняты
И суть не вся в твоём горбу!
И пусть в лукавом пересуде
Не гаснет вечный уголёк,
И снова мёртвому Иуде
Не пригодится кошелёк.
И все подножные каменья
Да обретут словесный дар!
И пусть души моей томленья
Не примет галочий базар.
Уйду я к злаку или зверю
И возлюблю скитскую тьму.
И буду вновь стучаться в двери
К земному смыслу своему.
(1970)
Ворожу свою жизнь — ухожу к тем начальным пределам,
Где я рос — прорастал, распускался цветком-чистотелом.
Заклинаю строку, а вдуше уголёк раздуваю,
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:
Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега-первопутки!
Ворожба ль ты моя! Этих строк переборные струны!
Городьба ль ты моя! Из души исходящие руны!
Уплываю туда, ухожу к тем далеким началам,
Где так всё хорошо и с таким всё бывает навалом!
Где любые сороки поют, как заморские пташки,
Где любая труха превращается в запах ромашки.
Заклинаю строку. И в душе уголёк раздуваю.
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:
Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега первопутки!
(1982)
"В долинах пестрели зацветшие злаки — "
В долинах пестрели зацветшие злаки —
А мы уходили.
В просторах шумели прохладные реки —
А нас провожали.
Тревожная песня. Военные годы.
Солдатские взводы.
В долинах пестрели зацветшие злаки —
А мы уходили.
Над нами стояло высокое небо —
А мы не смотрели.
За нами кричали задорные птицы —
А мы не слыхали.
Тогда ведь с тобою мы были солдаты.
Ты помнишь? Солдаты.
Над нами стояло высокое небо —
А мы не смотрели.
В ночах загорались прекрасные звёзды —
А мы воевали.
В лугах дожидались покосные песни —
А мы умирали.
Карпатские горы, дунайские воды,
Бои, переходы.
В ночах загорались прекрасные звёзды —
А мы воевали.
Но в травах горящих и в лавах кипящих
Мы к жизни тянулись
И в каждой пещере, бросаясь на зверя,
Людьми оставались.
И снилось нам это бессмертное лето
Из грома и света,
И в травах горящих и в лавах кипящих
Мы к жизни тянулись.
Пускай же пестреют зацветшие злаки —
Мы все их покосим.
И что нам от крови багряные реки?
Ведь мы их не просим.
За снежные горы, за тёплые воды
Кочуйте, восходы!
Пускай же пестреют зацветшие злаки —
Мы все их покосим!
1962
