паузу и, наконец, спросил.
– Ты боишься смерти?
Александр задумался, покрутил наполовину сотлевшую сигарету между пальцев.
– Скорее да, чем нет. Всегда пугает неизвестность, думаю, любой человек испытывает страх перед ней.
– Я не боюсь. Смерть – это, в первую очередь, избавление. Избавление от жизненных страданий, беспокойства и суеты. Избавление от наших пороков. Знаешь, как Шопенгауэр говорил? «В минуту смерти эгоизм претерпевает полное крушение. Отсюда страх смерти. Смерть поэтому есть некое поучение эгоизму, произносимое природою вещей».
– Ты так часто цитируешь этого Шопенгауэра, что, мне кажется, он вытеснил твои собственные мысли и взгляды на жизнь.
– Не говори чушь. Философов всегда будут цитировать и уважать, так как они открывают людям глаза на окружающую действительность. Их помнят вечно.
– Сомневаюсь, что тебя вспомнят хотя бы лет через 10 после твоей смерти.
– Возможно. Но Шопенгауэр все равно был классным мужиком.
Дальнейший диалог не клеился, стало тихо, из кухни раздавался приглушённый стук настенных часов. Явно чувствовалось неуютное и вязкое напряжение, походившее на трясину. Александр первым осмелился его развеять.
– Ты веришь в дружбу?
– Верю. Но дружба – явление значительно более ценное и редкое, чем принято считать в обществе. Почему ты спросил?
– Не знаю. У меня никогда не было друзей или хотя бы людей, которых я мог бы ими считать. С самого детства закрыт и отвергнут, как неинтересная книга. С тобой же мне комфортно, пусть и не всегда, да и ты меня не гонишь.
– Мы не друзья, если ведешь к этому. Мы слишком разные люди, нас ничего не объединяет, у нас кардинально разные взгляды на жизнь. Это не плохо, просто так сложилось.
В комнате снова ненадолго повисло молчание, но Александр чувствовал, что его собеседник не закончил свою мысль.
– Эх, Саша. Помни: всё, всё человек может забыть, только не самого себя, не свою собственную сущность. Так говорил Артур Шопенгауэр.
– Иногда очень хочется забыть самого себя и свою сущность. Даже чересчур.
Глава 6
Александр тяжело вздохнул и опустил веки, но в ту же секунду распахнул их обратно и негромко вскрикнул от боли. Догорающий окурок сильно обжёг пальцы. Инстинктивно отбросив его подальше и про себя матерясь, Саша зашёл в подъезд и двинулся в свою квартиру. Снаружи уже было не так уютно: солнечный свет опустился на полупустые улицы, а птицы вовсю пели своими неповторимыми звонкими голосами.
Домашний полумрак был куда привычнее. В этой квартире окна практически всегда плотно зашторены, чтобы не пропустить свет, а вместе с ним что-то чужое и страшное, за редкими исключениями, конечно. «Серые стены распростёрли свои объятия, мои любимые серые стены» – повторял Александр, пока разувался. Мантра почему-то не помогала, в пространстве повисла почти что осязаемая скользкая тревога. Прогрессирующая и всепроникающая. Почему? Александр стал прокручивать в голове все возможные варианты, но ничего из этого не было похоже на правду. Развязанные шнурки двумя плетями упали на пол, эхом раздался незнакомый голос:
– Мне кажется, ты свои таблетки принять забыл, вот и страшно стало. За себя и жизнь свою поганенькую-то. Зря прожил, зря помрёшь, ха-ха, вот он и человек, венец творения, так сказать.
На несколько секунд страх плотно сковал каждую клеточку тела Саши, дыхание замерло, а сердце неприятно бухнуло в груди. Голос явно был женским, но Александр последний раз общался с женщиной много лет назад. Взгляд опасливо пробирался по всей комнате в поисках источника звука. Сначала медленно, потом всё быстрее. Одинокий человеческий силуэт сидит в углу на стуле. Лица не видно за лёгкой вуалью, по плечам струятся волосы средней длины.
– Я схожу с ума.
– До тебя только начало доходить? Поздравляю, мой нерасторопный друг!
Хоть Александр и не видел лица, но чувствовал, что оно расплылось в лёгкой улыбке. Первобытный страх снова растёкся по телу, ноги сделались ватными, язык заплетался.
– Оставь меня в покое, уходи, я не хочу тебя видеть, кем бы ты ни была. Я прошу.
– А я как будто горю желанием тебя видеть, такой смешной. Хочешь не хочешь, а придётся.
– Живёшь как червь самый настоящий, аж тошно. Мало того, что свою жизнь рушишь, так еще и девчонку возлюбленную загубил. Чувства-то фальшивые были, получается?
Галлюцинация не называла конкретных имен, но Саша сразу понял, о ком идёт речь.
– Неправда! Я любил ее. И до сих пор люблю.
– Или ты уже сам не помнишь, что случилось? Какой всё-таки хитрый мозг у человека! Что хочет помнить – помнит, что не хочет – не помнит. Очень удобно. Ты так не считаешь?
– Я всё помню, я ничего не забыл.
– Мда. Или это таблетки так на тебя влияют. Не многовато их принимаешь, голубчик?
– Заткнись! У меня отличная память, я помню всё до малейших деталей!
– Даже как выглядел и пах свитер твоей единственной и неповторимой, столь полюбившийся тебе?
– Да! Да… Он… Он был красным, мягким. От него пахло лёгкими цветочными духами и мятой. Он же у меня остался! Свитер этот. Она как-то забыла, когда приходила ко мне, а я так и не отдал.
– Ай-ай! Врать нехорошо, нет у тебя его. Всё просрал в своей жизни, абсолютно всё, так ещё и лжёшь в открытую.
Интонация женщины сменилась на добродушно-язвительную, но это слабо успокаивало.
Александр бросился к шкафу, начал с силой открывать ящик за ящиком, проверять каждую полку. В голове всё смешалось, перед глазами повисла пелена, но Саша должен найти этот чёртов свитер! Он не мог никуда деться.
Вдруг боковое зрение уловило кусочек шерсти красного цвета. Руки автоматически схватили его и вытащили абсолютно целый и невредимый свитер. «Нашёл, я его нашёл» – глухо бились о стенки сознания мысли.
– Видишь! Я говорил тебе! Вот он! Видишь?
Александр сорвался на крик, едва сдержав слезы. Но загадочной собеседницы и след простыл. Как сквозь землю провалилась. Немного успокоившись, Саша прислонил свитер к лицу и принялся неспешно вдыхать далёкий аромат мяты.
Глава 7
– Ты чего задумался, Саш? Я вот и чай заварила. Любимый твой, кстати, с мятой.
Честно говоря, чай с мятой не был фаворитом Александра, но что поделать.
– Спасибо, да так, о своём думаю.
– О своём – это о чём? Опять о наркотиках?
– Да нет… И да, и нет. За друга беспокоюсь своего.
– За какого?
Испуганные большие голубые глаза уставились на Александра.
– Как будто у меня их несколько. Ты знаешь, о ком я говорю.
– Так. И что с ним?
– Он тоже недавно употреблять стал. Только сразу тяжелые вещи. Я ему пытался объяснить, что это билет в один конец, но у него на всё один ответ. Мол, я сам не лучше, торчок опустившийся.
Саша пытался объяснить ситуацию как можно мягче, чтобы не сильно травмировать неокрепшую психику чистого и искреннего создания.
– Не говори про себя так! Ты хороший. Все делают ошибки.
На голубых глазках стали проступать слезы.
– Так это не я говорю, а он.
– С ним тоже всё будет
