На двух ногах - Мария Семеновна Галина

Он выкатывает огненные шары, он творит миры.

Он строит потайные сады, изнемогающие от жары,

Но когда смолкает жаворонок его и безумствует соловей,

Он обходит погружённые в сон дома и заглядывает во дворы.

И люди выходят, закрыв глаза, вытянув руки вперёд,

Так, словно в пустые ладони ты вкладываешь дары,

И зеленоватый ломтик луны вползает на небосвод,

И стелет лунный свет на поля призрачные ковры.

Они наводят мосты, их тела пусты, они уходят к луне.

Гляди, как фасеточны их глаза, как зелёные жвалы остры,

О влюблённые, слушающие соловья, никогда не ходите во сне –

Там вас окликает возлюбленный мой, что глядит из чёрной дыры.

Я за Тюрчанку из Шираза, сгорая в гибельном чаду,

Отдам и Юнга и Делёза, и Ясперса и Дерриду.

За лунный лик и стан газелий и кольца локонов тугих

Постмодернистскую заразу под самый корень изведу,

Ах, боле ничего не надо в саду неистовых услад –

Там плачет Мирча Элиаде, как ни в одной из Илиад,

Какой там Ясперс? Это яспис её ланит, очей агат,

Её шелков многоочитых в траву спадает водопад!

Ты не зазноба, ты – заноза, тебя и силой не извлечь,

К тебе из нашего колхоза ползёт в снегу родная речь,

На лунные поля Востока, на минные его поля,

Где нежная ладонь Пророка возносит криворотый меч!

Чёрный ли снег белый ли снег свет

Медный котёл гудит череп гудит небесный свод

На одном краю земли звёзды вмерзают в лёд

На другом краю стоит великан Сурт

Я повидал сколько вмещает глаз

Пустых равнин холодных волн солёных небес

У меня на спине вырос чёрный лесной хребет

Я тебе привёз без счёта цветных бус

Я провёл свой драккар к пряничным городам

Женщины в белых чепцах там полощут с мостков бельё

Самую белую я в служанки тебе отдам

Я не люблю её

Кракен цветущий остров задушит в кольце рук

Сурт пойдёт по земле поступь его тяжка

Что способно насытить багровый зрак

Битвы и облака

Я не люблю её вот монисто а вот кольцо

Голубые меха золотые шелка парча

Сколько отправил в Хель воинов и купцов

Змей моего меча

Что ж ты глядишь из тьмы исподлобья глаза белы

Ногти растут косы растут под ногтями черно

Ветер задувает во все углы

Мышь грызёт зерно

Разве не сдюжит всадник коня вод

Ныне с тобою в эту постель возлечь

Рёгин ты хорошо выковал мой меч

Медный котёл гудит череп гудит небесный свод 

Греттир говорит: из них уже мало кто оставался

Кто не успел – погиб, успел – разбежались.

Этот их Глам опустошил долину:

Дочка Торхалля, Турид слегла от страха

И померла – а была ведь крепкая баба!

Что характерно, он пальцем её не тронул,

Лишь зарычал в окно да моргнул глазами.

Овцам на пастбище он перебил все ноги,

Стельным коровам вырвал кишки из брюха.

Впрочем, весной он держался тише – больше зимою

Под полунощный посвист шальной метели...

Торхалль сказал мне – мол, жалко, конечно, Турид,

Вдвое обидней, что был он при жизни пастырь

Тех же овец, причём ретивый, хотя и грубый,

Мало того, схватился он с горным духом

И одолел – теперь вот сам безобразит,

Лучше бы дух, ей-богу, тот был спокойней.

Впрочем, чему дивиться – Глам-то был нехристь,

А с нехристя что возьмёшь, вот он и колобродит!

Впрочем, Греттир говорит, со мною Торхалль был честен,

Прямо сказал, беги мол, пока не поздно,

Мы, мол, привыкли – дверь запираем на ночь,

Что до скота, его уж и не осталось.

Думаю, скажут люди – Греттир, мол, струсил,

Вот и остался. Лучше бы говорили.

...

В этих краях неладно испокон веку,

Ухает кто-то, следы в снегу оставляет,

Овцам живьём выгрызает куски мяса...

...

Что я, с мертвецами не дрался, что ли? Но лично этот

Оказался сильней всех остальных вместе взятых –

Так обхватил меня, что дыханье спёрло!

Что тут сказать – сначала мы бились в доме:

Он меня тащил, а я упирался.

Было темно, лица его я не видел,

И слава Богу, скажу я вам – больно страшен,

Чёрный, огромный, на ощупь скользкий, вот пакость!

Бьёмся мы в тёмной горнице, он не дышит,

Только лишь тихо ухает, глаз не видно.

...

Эта долина всегда отличалась дурной славой –

Тролли в горах, в отрогах лесные духи.

Дёрнул же чёрт Торхалля тут поселиться!

...

Думаю – в доме-то этой твари не развернуться,

А во дворе ужо он задаст мне