Нет ангелов на облаке и бесов тоже нет.
Здесь только души грешные, которым несть числа,
Которых тьма кромешная навечно вознесла
На тот, живым неведомый, но тот чудесный свет.
Вместили всех покинувших земное небеса
За миллионы канувших и позабытых лет,
Куда пути обратного по чьей-то воле нет.
Ну, если не случатся вдруг чудные чудеса.
Но чудеса не ладятся. Всё так же нет моста
От жизни до бессмертия, а из него назад…
Придумал я про облако, конечно, невпопад.
Есть более приятные, волшебные места.
Сижу себе за столиком в дешевом кабаке
И пропиваю молодость, и жизнью заодно.
Сплывает с неба облако в кабацкое окно,
И я на этом облаке — от жизни вдалеке.
Я падаю как в обморок в видение мое.
Я пропадаю в вечности, я превращаюсь в сон.
И в пьяной бесконечности меня вращает он,
И знаю я, что выхода не будет из неё…
Такая вот бессмыслица цветёт в моём бреду.
Сижу себе, кончаюсь вместе с водкой, не спеша,
А где-то там, на облаке, живет моя душа,
А сам-то я, наверное, туда не попаду…
*****
Но обижаться нечего. Проходит праздник мой.
И уходить пора уже, хоть это нелегко.
Идти совсем недолго мне. Совсем недалеко.
Там ждет на кухне женщина всю жизнь меня домой.
Волк и ноги
Кормят волка только ноги.
Ходят ноги — волк живой.
Удаётся лишь немногим
Прокормиться головой.
В голове, конечно, тоже
Ум, глаза и зубы есть.
Да вот бегать ум не может,
Чтоб догнать, поймать и съесть.
Ум иллюзию рождает,
Будто с помощью ума
Волк добычу побеждает.
И бежит она сама
И на завтрак, и на ужин,
И, конечно, на обед.
Будто только ум и нужен,
Важен ум, а ноги — нет.
Но возьми любого волка:
Кроме горя от ума.
Нету в жизни волчьей толка,
Если ногу волк сломал.
Если две сломал, то скоро
Сгинет он, могучий зверь.
Есть ли тут предлог для спора?
Так попробуй сам. Проверь.
Ум, конечно, нужен многим,
А, возможно, всем подряд.
Только кормят волка ноги.
Так в народе говорят.
Говорят в народе верно:
Ходят ноги — волк живой.
А догонит — ест, конечно,
Как и все мы — головой.
По реке, вдоль берега
По реке вдоль берега тянем сети дружно мы
И осока острая бреет ноги голые.
На сухие плечи нам песню вылить нужно бы,
Чтоб в жару полуденном по повяли головы.
Только песню общую нам покуда не дали
И несём мы в памяти каждый ту, что помнится.
А глядим мы под ноги. Нам сейчас до неба ли?
Мы давно не соколы, да уже не конница.
Нам сейчас до песен ли? День никак не кончится,
Полоса песочная за край света тянется…
Но дойдут до края-то те, кому не хочется,
Тот, кому не терпится, на песке останется.
Он врастёт коленями в берег этот проклятый.
Связанный, стреноженный собственными жилами.
Имя и фамилия, всё при нём. А проку-то?
Ведь покуда ходится, до тех пор и живы мы.
Тянется-потянется наша сеть невидная.
Можется-не можется. И без песен ходится.
Выдюжим, но только вот самое обидное,
Если рыба в речке той уж давно не водится.
Про дурака
Из какой, никто не помнит, сказки
Он пришёл с сумой через плечо.
И его насквозь святые глазки
Из лица торчали, как из маски,
А лицом — ну, круглый дурачок.
Гнать такого — вроде бы неловко:
Мы к блаженным с милостью всегда.
Бедная, безумная головка,
Тыковка, пустышка, бестолковка.
Не вложил господь ума туда.
Ох, садист ты, боже, ох, иуда,
Раз умы делил не по уму.
Раздели ты, праведный оттуда –
Не иметь ума в достатке худо –
Отними у нас и дай ему.
Чтоб не мог он вслух сказать, что хочет,
Чтобы, как и мы, имел врагов.
Чтобы сердце ныло среди ночи,
Чтоб друзей боялся, между прочим,
Больше, чем врагов и дураков.
Господи, сними несправедливость,
Дай ему, счастливому, ума.
Уравняй с людьми его на милость,
Чтобы жизнь над ним повеселилась,
А уж как — она найдёт сама.
Только зря мы глотки прокричали –
Небеса безмолвствуют, увы…
А дурак с сумою за плечами
Прёт, не натыкаясь на печали,
И лекарств не пьёт от головы…
