Гумилевым в 1903–1904 гг. В справочнике «Писатели современной эпохи» отмечалось, что «под влиянием учения Ницше и символистов увлечение (Гумилева. —
Ред.) социальными идеями сменилось стойким отвращением к политике» (М., 1929. С. 109). «Гумилев прославлял ницшеанскую “мораль сильных”, воинствующих, аристократических индивидуалистов, агрессивных людей» (Михайловский Б. В. История литературы XX в. М., 1939. С. 341). «Ницше — знакомство с ним помогло мне многое понять в самом Гумилеве, — свидетельствовала И. Одоевцева. — Я поняла, что Ницше имел на него огромное влияние, что его напускная жестокость, его презрение к слабым и героический трагизм его мироощущения были им усвоены от Ницше» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1988. С. 52–53). Данное ст-ние традиционно приводится в биографических статьях о поэте в качестве иллюстрации его раннего «ницшеанства» (см., напр.: Гумилев Н. С. В огненном столпе. М., 1991. С. 15). См. об этом также комментарий к № 28.
Ст. 1–4 — ср. с первым ст-нием Андрея Белого из цикла «Бальмонту», а также со ст. Бальмонта (из ст-ния «Тише, тише...»): «Дети Солнца не забудьте голос меркнущего брата, / Я люблю в вас ваше утро, вашу смелость и мечты...» Известно, что в период создания ПК Гумилев находился под сильным влиянием не только поэзии Бальмонта, но и под обаянием его личности — «бунтаря» и «пророка нового», так что образ ницшевского Заратустры в сознании Гумилева мог контаминироваться с образом Бальмонта. Ст. 4 — ср.: «Я на землю смотрю с высоты голубой...» (К. Д. Бальмонт, «Эдельвейс»). Помимо того ст. «Сын бездонной глубины...» встречаем у А. А. Блока («Ночью сумрачной и дикой...»). Ст. 5–12 — ср.: «Если гнев мой некогда разрушал могилы, сдвигал пограничные столбы и скатывал старые, разбитые скрижали в отвесную пропасть <...> и я приходил, как метла для пауков-крестовиков и как очистительный ветер для самых удушливых склепов <...>, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец — к кольцу возвращения?» (Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Гл. «Семь печатей, или Песня о Да и Аминь»).
16
ПК.
СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), СС (Р-т) I, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, ОЧ, Изб 1997, ВБП, МП.
Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).
Ю. Верховский указывал на связь этого ст-ния со ст-нием Ф. И. Тютчева «День и ночь»: «...Над неведеньем души о своем запредельном прошлом и будущем торжествует утверждение “наброшенного” на мир ее творческого сновидения» (Верховский. С. 99–100). И. Делич считает, что устойчивая образность ранней лирики Гумилева полностью развернута в ст-нии «Credo»: «Воспоминания о былом существовании» в мире, где «звезда целуется со звездой»; понимание, что земля — это «царство пустоты»; сознание, что земные радости приносят одно лишь пресыщение. В «Кредо» ощущается влияние «Ангела» М. Лермонтова: поэт обречен постигать, сколь «скучны земные песни в сравнении с песнями небесными» (Делич И. Николай Гумилев // История... С. 492–493; То же: Irene Delič. Nikolai Goumiliov // Histoire de la Littérature Russe. Le XX-e siècle: L’Age d’Argent, ed. E. Etkind, G. Nivat, I. Serman, V. Strada. [Paris], 1987. P. 524–525). По мнению Домбр-Потоцки, ст-ние является примером «пренебрежительного отношения ко всякого рода интеллектуальным догадкам в области метафизики, исходящим у Гумилева из очень четкого различия между сферами разума и веры» (Dombre-Potocki N. L’Exotique et le merveilleux dans la poésie de Goumilev. Paris-Nanterre, 1971. P. 181). О. Ронен рассматривает 20-ю строку ст-ния в контексте многочисленных поэтических сочетаний «звезды со звездой» — у Бальмонта, Кузмина, Сологуба — в связи с лермонтовским подтекстом мандельштамовской строки «Звезда с звездой — могучий стык» («Грифельная ода») (Ronen O. An Approach to Mandel’štam. Jerusalem, 1983. P. 3) Образ сада, возникающий в 4-й строке ст-ния, по мнению О. Клинг, является синонимом «внутреннего мира лирического героя, души» (Клинг О. Стилевое становление акмеизма: Н. Гумилев и символизм // Вопросы лит-ры. 1995. № 5. С. 114).
Ст. 23–24. — Цветки лотоса или лилии и гирлянды роз использовались в мистических символических системах для означения вихрей духовной энергии. Ст. 31–32. — В. Я. Брюсов в рецензии на ПК привел эти стихи в качестве примера «обычных заповедей декадентства» (Среди стихов. С. 165).
17
ПК, др. ред., РЦ 1918.
СС I, ред. 1905 и 1916, СП (Волг), СП (Тб), СП (Тб) 2, БП, СП (Феникс), ред. 1905, Изб (Кр), ред. 1905 и 1918, Ст ПРП (ЗК), ред. 1905, Ст ПРП, ред. 1905, ОС 1989, Изб (М), ред. 1905, СС (Р-т) I, ред. 1905 и 1918, Изб (Х), ред. 1905, ОС 1991, ред. 1905, Соч I, ред. 1905 и 1918, СПП, ред. 1905 и 1918, СП (Ир), ред. 1905, ЧК, Ст (Яр), ред. 1905, Круг чтения, ред. 1905, Изб (XX век), ОЧ, ред. 1905, Изб 1997, ВБП. ред 1905 и 1918, Макферсон Дж. Поэмы Оссиана. Л., 1983 (Лит. памятники).
Автограф — архив Лозинского.
Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).
В рецензии С. Штейна на ПК была выделена «Греза ночная и темная» как одна из творческих удач поэта (см.: С. Ш-нъ. Путь конквистадоров: Стихи // Слово. 1906. 21 января. № 360. С. 7). Затем это ст-ние трактовалось в сугубо политическом плане: «Гумилев устает от “ласковых слов и объятий”, от “мыслей и дней повседневных” и стремится к “грозным проклятьям”, к “героям суровым и гневным”. Он остро сознает свою принадлежность к обреченному миру и предвидит близость расплаты...» (Лелевич Г. Гумилев Николай Степанович // Большая советская энциклопедия. М., 1930. Т. 19. Стлб. 807). «Агрессивно-империалистическая сущность буржуазной идеологии этих лет нашла яркое выражение в творчестве Н. Гумилева <...> Романтизм Гумилева вырастает на почве расхождения “конквистадорских”, воинственных устремлений с реальным социальным окружением, в котором не дано “расковать последнее звено”... И он предпочитает второй путь, который открывается перед ним по ту сторону “мыслей и дел повседневных”...
Когда я устану от мыслей и дел повседневных,
Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,
Я вижу на холме героев суровых и гневных, —
провозглашает поэт. И он идет по этому пути на всем протяжении “Романтических цветов” и последующей книги — “Жемчуга”» (Волков А. А. Русская литература XX века: дооктябрьский период / Издание пятое, исправленное,
