— Надо об этом подумать… Присядем на камень — Отмечающийся и в других произведениях Введенского мотив «медитации на камне» (Будем думать в ясный день, / сев на камень и на пень в Приглашении меня подумать; Мы сядем с тобою ветер / на этот камушек смерти — дважды — в медитативном par excellence стихотворении Мне жалко что я не зверь…) может быть сопоставлен с традиционной символикой камня, связанной, с одной стороны, с мотивами прочности, первоосновы, prima materia, с другой — Божественной мудрости (опосредовано: Исх., 17,0; Втор., 32,13); ср. «философский камень».
— Но пуча / Убитые очи, / Как туча, / Как лошади бегали ноги. — Мы выправили представляющиеся нам несомненными опечатки машинописи: куча, ноги.
— Описание точное… Ты внес полную ясность. — Ясность, точность. лаконизм самих приведенных формул признаны, кажется, указывать именно на обратное их значение.
— Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием. — Ср. близкий образ в стихотворении Мне жалко что я не зверь…, № 26 и примеч. Призван ли этот образ свидетельствовать о распаде знаковых коммуникаций, остающихся отныне уделом «учительниц»?
— Идут купцы… Купцы не идут. — Чрезвычайно интересно с семиотической точки зрения введение в текст (и тут же изъятие) персонажей, по очевидности репрезентируемых самими вводящими и изымающими их лицами.
— Не спросить ли их о чем-нибудь. — Категория вопроса, спрашивания были объектом интенсивной поэтической критики Введенского в связи с диким и внушительным, незавидным вопросом о том, что такое есть Потец (№ 28). Ср. наши вступительные замечания к № 28, а также примеч. к № 19 (с. 144).
29.10. Последний разговор*
Анализу этого Разговора посвящена значительная часть «Звезды бессмыслицы» Я. С. Друскина [114], где раскрывается его двумерная (по горизонтали в вертикали) композиция и делается вывод о реализации в нем наиболее глубокой коммуникации и одновременно автокоммуникации — одного автора в трех лицах.
— Я из Дому вышел и далеко пошел. — В добавление к сказанному выше, Я. С. Друскин замечает, что значение этой строки обнаруживается при выявлении ее синтагматических (со строками Я сел под листьями и задумался… о своем условно прочном существовании) и парадигматических (с параллельными строками следующих частей) связей. Дом через категорию ограниченности кругозора под листьями соединяется с условной прочностью моего существования, противополагается же этой ограниченности (и через нее дому) бесконечность кругозора под небом (Я сел под небом и задумался): «В плане выражения Я из дому вышел можно понимать как иероглиф начала, в плане содержания дом — иероглиф условной прочности моего существования, которая в дальнейших вариациях этого иероглифа обнажается и разрушается; открывается иллюзорность этой прочности» [114].
Строка эта содержит, очевидно, реминисценцию хрестоматийного стихотворения Некрасова «Однажды в студёную зимнюю пору / Я из лесу вышел…», характерным образом немедленно остраненную последующим добавлением и далеко пошёл.
— Она была обсажена дубовыми деревьями. — См. примеч. к № 32. Я. С. Друскин устанавливает здесь многоуровневый «иероглиф окружения».
— Задумался о том. — Апокопа дополнения имеет, несомненно, для поэтики Введенского концептуальное значение. Ср. в пятом Разговоре: Если статуями называть все предметы, то и то. — Ср. примеч. к № 8.
— Ничего я не мог понять. — О категории непонимании у Введенского см. выше примеч. к №№ 9, 24, 34, а также вступит. статью.
— Тут я встал и опять далеко пошел. — Отметим выявление в этом тексте, в значительной мере строящегося как металогический, ключевого мотива повторения (см. выше примеч. к №№ 14, 22 и 28). Мотив этот, эксплицированный в обсуждаемой фразе, выявляется также в четырехкратном повторении каждой структурной единицы этого Разговора, и том числе самой этой фразы.
— Цветы, те разговаривали на своем цветочном языке — Ср. пролог к № 19 — Священный полет цветов — с речью цветов, обращенной к небу, при последующем: Я сел под небом и задумался. Ср. также примеч. к пятому Разговору.
— Об изображениях смерти, — Ср. предыдущий Разговор, где Третий повествует в стихах о виденных им в сражениях изображеньях несчастных… трупов убитых. Ср. семиотическую функцию в том же тексте таких слов как описание, надпись, связанная с каким бы то ни было понятием (см. наше примеч.), стихи о (тысяча девятьсот четырнадцатом годе).
— Воздух, воздух, он был окружен… облаками и предметами… предметы подобно слонам стояли на месте, — В связи с обсуждавшейся проблемой значения в пятом Разговоре статуй (см. примеч.), интересна экспликация здесь мотива неподвижности предметов и соположение предметов с облаками, здесь «порхающими», но в пятом Разговоре названными неподвижными.
— Птицы, те занимались музыкой… ниже: Звуки, те слышались… — Ср. выше, примеч. ко второму Разговору.
— Ясно, что я пошел мысленно… Мысли, мысли, они были окружены… — Ср. примеч. к №№ 10 и 28.
Александров А., Мейлах М. Творчество Александра Введенского [93]; Они же. Творчество Даниила Хармса [98] (цифры в скобках отсылают к соответствующим померим Библиографии — см. т. 2).
Miflner-Gulland В. Left Art… (260]; Messina R. Oli Oberiuty [256]; его же переводы в «Rassegna sovietica» [93], [1181] и др.
Gibian G. Russia's Lost Literature of the Absurd… — «Absurd lost — common sense regained», писали мы в нашей рецензии [257] на эту книгу. Дошедшее до чрезмерности обилие ошибок и несоответствий и в текстах, и во вступительной статье к этому изданию исключает возможность полемики с автором но каждому отдельному поводу.
Введенский А. Избранное [71].
Введенский А. Полн. собр. соч. [72].
См. его слова о стихотворении «Мне жалко что я не зверь» (Приложение VII, 39 (8)).
О нем вспоминает, в частности, Д. С. Лихачев в ст. «Из комментария…» [145], а также Я. С. Друскин в ст. «Чивари» [116].
См. воспоминания И. Бехтерева «Когда мы были молодыми» [197, с. 81–82] и запись Хармса — Приложение VII. 22.
ЦГАЛИ. Ф. 232. Ед. хр. 1888–1935.
На чествовании присутствовали, среди прочих. Анна Ахматова, М. Л. Лозинский, Николай Клюев, Константин Нагинов, Анна Радлова. Ю. Юркун, Евг. Шварц, П. Лукнипкий, Вольф Эрлих, С. Э. Радлов, Вс. Рождественский и другие. Дна различных варианта фотографии хранятся у И. М. Наппельбаум и в Музее Ахматовой (Фонтанном доме).
Levin I. The Fifth Meaning of the Motor-Car [255, p. 290).
На отношения Введенского с Ермолаевой указывает таинственная запись Д. Хармса: «Шуркнна опасность в ночь с 15 на 16 ноября 1926 г. от Ермолаевой» (записная книжка № 8).
Le tramway egare. [272, p. 233–246].
Терентьев И. Собр. соч. (209, с. 400–404]. См. также: Малевич К. С. Письма к М. В. Матюшину [147, с. 194] и воспоминания И. Бехтерева [97, с. 67].
Друскин Я. С. «Чинари» [116]; Сажив В. Н. «…сборище друзей…» (198).
Швейцер А. Иоганн Себастьян Бах. М., 1964.
Издано усилиями круга киевских музыкантов, с которыми он был связан, отдельной брошюрой на украинском языке: Друскин Я. С. О риторических приемах в музыке Баха. Киев, 1972.
Частично изданы: Друскин Я. Вблизи вестников [113].
См. Приложение VII, 37. Мы оставляем в стороне произведения для детей Л. С. Липавского, выступавшего в печати с историческими и научно-популярными книгами под псевдонимом Л. Савельев. Ранние стихи Липавского опубликованы в альманахе «Цех поэтов» (Пг., 1922. М 3). См. также: Числа. Париж, 1932. № 7 / 8. См. коммент. Я. С. Друскина к фрагменту «…ясно / / нежно / / и светло…» (Лг 38). В другом месте он писал: «К Липавскому у большинства была симпатическая антипатия и антипатическая симпатия. Кажется, он был самым умным на всех нас, хотя я и не знаю, что значит умный».
