– Се беспардонный прохиндей, —
Рек их судейский опыт.
Бесстрастный призывает Смит
Склонить немедля выи,
Но люд гурьбою прочь валит —
Пивца глотнуть впервые
За целый день.
О Смит, почто несете гиль
О долге и морали?
Изящен жест, возвышен стиль —
А смысл отколе брали?
Что Аристотель иль Сократ
До Рождества Христова
Провозглашали – вы стократ
Жевать готовы снова.
О дребедень!
А вот и зелье супротив
Отравы в душах nostrum:
Заводит Пиблз иной мотив
Перед собраньем пестрым.
О, сколь смирен и просветлен
Толкует он о Боге!
Но Здравый Смысл стремится вон
И мчится по дороге.
О, что за день…
И Миллер, чопорный извне,
Вещать выходит следом —
Хотя в душевной глубине
Считает веру бредом.
За проповедь сию приход
Получит парень разом,
Хотя порой наружу прет
Его несносный разум —
В такой-то день!
А старики бредут тайком
Под милый кров таверны,
Чтоб виски, либо же пивком
Очиститься от скверны.
Клокочет эль, хохочет хмель —
Но речи буйны, грубы:
О вере спорят… О, ужель
Друг другу выбьют зубы
В подобный день?
О хмель, заветных знаний клад,
Каким не учат в школах!
Не зря его урокам рад
И наихудший олух.
Отведай виски, иль вина,
Иль пития иного —
Не пожалеешь! Пьешь до дна —
И сердце петь готово
И ночь, и день.
И молодежь блаженство здесь
Нашла в беседе кроткой,
Даря душе и телу смесь
Воды медовой с водкой:
Кто расточает говорок,
А кто – внимает речи,
А кто условливает срок
Для следующей встречи
В желанный день.
Ого! Трубы Господней глас!
Он уши всем расквасил.
Крепитесь – грянул судный час:
Глаголет Черный Рассел.
Он держит речь – как держат меч,
Обречь желая смерти;
Он всем подряд пророчит ад —
И мнятся многим черти
Средь бела дня.
Се бездна, прорва, адея,
Где серный ропщет пламень;
Испепеляет пещь сия
Наикрепчайший камень!
Стряхнувши в ужасе дрему,
Иной решит: уж ведом
Сей ропот огненный ему —
Се пущен храп соседом,
Продрыхшим день.
Но ей-же Богу, мочи несть
Умножить список бредней…
О как мы мчали пить и есть,
Когда умолк последний!
Прочь от назойливых витий —
Туда, где хлещут в кружки
Потоки пенистых питий!
Кормите нас, подружки —
Окончен день!
Вошла сельчанка, мать семьи,
Дородна и горда;
И сыр, и хлеб у ней – свои;
А девушкам – беда…
Крестьяне спор ведут незлой:
Молитву скажет кто же? —
Покуда, шляпу сняв долой,
Старшой не молвит: «Боже»
И «даждь нам днесь…»
А коль у вас девицы нет —
Иль сыра у девицы,–
Не зарьтесь на чужой обед,
Уставьтесь в половицы!
– Хозяйки, сделайтесь щедрей,–
Моя взывает лира: —
Не унижайте дочерей,
Скупясь на ломтик сыра
В подобный день!
Пора домой… Плетется вспять
Нестойкий богомолец;
И норовят девицы снять
Обутки близ околиц.
Младая кровь ярится вновь:
Любой познал в избытке
Надежду, веру, и любовь,
И крепкие напитки.
О, славный день!
Пустивши в ход науку врак,
И проявивши прыть,
На верный путь возможет всяк
Девицу обратить.
Горит вечерняя заря,
Гуляет в жилах пиво…
Отличный день прошел не зря —
И кончится счастливо
Прекрасный день!
Дуан первый
Зима… И солнечный заход.
С катка гурьбой валит народ.
А сирый заяц в огород
Успел шмыгнуть,
И снег коварный выдает
Зайчишкин путь.
Мне молотильный тяжек цеп —
И я ослаб, а не окреп,
Себя, доколе день ослеп,
Отдав труду;
В угрюмый дом, что в темный склеп,
Один бреду.
Сел одиноко у огня,
Поленья влажные кляня:
Дым кашлять вынудил меня,
Дом затопил;
И шла крысиная грызня
Среди стропил.
Я в полумраке и чаду
Своих припомнил череду
Писаний прежних – на беду
Звучащих так,
Что ценит эту ерунду
Любой дурак.
Не слушал доброго совета:
Банкиром стать замест поэта —
В мошне скучала бы монета,
Пока не выну…
Я нищетою сжит со света
Наполовину!
Я буркнул: «Олух! Остолоп!»
И длань устало поднял, чтоб
Поклясться: был я туполоб,
Не знал удач —
Но впредь, пока не лягу в гроб,
Я не рифмач…
И – щелк! Щеколду бечева
Вдруг оттянула – и дрова
Преярко вспыхнули, едва
Открылась дверь;
И объявилась божества,
Иль феи дщерь.
Поверьте, я немедля сник,
И дерзкий прикусил язык;
И обомлел, хоть невелик
Был мой испуг;
А дивной гостьи нежный лик
Зарделся вдруг.
Чело венчал зеленый дрок,
В очах мерцал немой упрек:
Шотландская на мой порог
Ступила Муза;
И я решил, что мой зарок
Теперь – обуза.
Сколь славны были и просты
Лица задорного черты!
Она в обитель нищеты
Легко вступала;
Глаза нездешней красоты
Блистали шало.
Плаща откинулась пола,
И мельком явлена была
Нога: стройна, кругла, бела —
Благие боги!
У Джин одной, что мне мила,
Такие ноги!
А длинный плащ, зеленоват,
Играл, притягивая взгляд,
Оттенками на странный лад
Передо мной;
И мнился взору сей наряд
Родной страной.
Вот к морю бег стремит река,
Гора пронзает облака;
Вон у прибрежного песка
Бурлит прибой;
Вон церковь блещет – высока,
Горда собой.
Вон полноводный Дун, а вот
Державный Ирвин вдаль течет;
Вон Эйр, забравшийся под свод
Ветвей лесных;
Ручьям же я утратил счет,
Считая их.
И видел я песчаный дол,
Где древний гордый град расцвел,
Где славный высился престол —
Там испокон
Вменяют мудрости глагол
Себе в закон.
Державный город-господин!
Смешенье зданий и руин!
Там незабвенный не один
Возрос герой1,
Что вел ряды лихих дружин
На вражий строй.
И я восчуял вящий пыл,
И живо я вообразил,
Как всяк без устали разил,
Рубил сплеча —
Южан, предерзостных верзил,
Уму уча.
Страны спаситель2, славен будь!..
И Ричардтон3 не трус отнюдь;
И Вождь4 – на Сарке ранен в грудь,
Угас потом;
И Принц5 – познал изгнанья жуть,
Судьбой ведом.
И призрак пикта-короля6,
Чей прах сокрыла там земля,
Блуждает, воинам веля
На бой вставать;
И духи древние в поля
Выводят рать.
А в роще, где журчит ручей7,
Где схимник жил бы, ей-же-ей,
Где нежный взгляд родных очей
Встречал бы я —
Гуляет недруг палачей,
Седой судья.
Почтеньем полнясь без конца,
Я зрел на сына и отца8:
Они Природы и Творца
Постигли связь;
Один – по праву мудреца,
Другой – молясь.
Стерегший Брайдона смельчак9 —
Безвестен, погружен во мрак —
О славе грезил, мыслил: как
Себя вознесть?
Теперь о нем уведал всяк:
Герою – честь!
Дуан второй
Я устремлял смятенный взор
На Музу, дочь Небес, в упор;
И думал: мне с давнишних пор
Она – родня;
Добрей заботливых сестер,
Мудрей меня…
– О вдохновенный мной поэт,
Отринь бессмысленный обет!
Ты маешься немало лет,
Но ты не стар!
Награду, коих выше нет,
Получишь в дар.
Великий Гений сей страны10,
Которому подчинены
Благие духи вышины —
Им несть числа,–
Знаток искусства, и войны,
И ремесла.
Шотландский опекая люд,
Иные духи рать ведут,
Иные поощряют труд;
А от иных
К певцу, родившемуся тут,
Нисходит стих.
Под градом ядер и гранат
Они сердца воспламенят.
И патриот, войдя в сенат,
Внимает им,
И честной речи тяжкий млат —
Неотразим.
Дабы поэт или мудрец
В потомстве обрели венец,
Глаголет дух: найди, певец,
Вернейший звук!
Иль шепчет: выправь сей столбец,
О жрец наук.
И Фуллартон писал в пылу,
И Демпстер злу слагал хулу,
И Битти пел богам хвалу,
Как менестрель,
Пуская в скептиков стрелу,
Что била в цель.
Скромнейшим духам отведен
Меньшой разряд людских племен —
Поэт-крестьянин, плотогон,
Столяр, пастух;
Кому не помогает он —
Хранящий дух?
Он тяжкий колос желтых нив
Спасает, бурю отвратив;
Он учит, как провесть полив;
И от вреда —
Коль пастырь добр и не ленив —
Хранит стада.
Влюбленным даст он без помех
Вкусить восторгов и утех;
Поправит пахарю огрех
На борозде;
И позаботится, чтоб смех
Звучал везде.
И если дух окрестных сел
Меж прочих малышей нашел
Того, кто певческий глагол
Обрящет впредь,
Дух бережет его от зол
И учит петь.
Я – Койла: фея, коей здесь11
Дано лелеять град и весь,
Где Кэмпбеллы сбивали спесь
С южан-громил;
Избранник давний мой! Доднесь
Ты Музе мил.
Я встарь видала много раз,
Как ты, уставши от проказ,
Слагал ряды нестройных фраз
Под струнный звон,
Услышав песню иль рассказ
Былых времен.
Ты на морской стремился брег —
Увидеть волн ревущих бег;
И ты любил мороз и снег,
Когда очаг
Желанней многих вешних нег
И летних благ.
В лугах, с их майских покрывал,
