Ознакомительная версия.
Дорожное раздумье
Километры, километры –
Под колесами машины
Где-нибудь с попутным ветром
Ты свои оставишь силы.
Разлетятся взрывом спицы,
Светлой радугой сверкая,
Будто лёгкие синицы,
Будто бы… снежинок стая.
Крепче руль держи, до боли,
Мчи, куда ведет дорога.
Что ты, сам не знаешь, что ли? –
Жить осталось так немного.
Только лучше уж погибнуть
Встретивши опасность грудью –
Не в кювете, не в болоте,
Прямо, не на повороте!
Лоб в лоб сбиться, будто в драке
С «МАЗом», «волгой», «кадиллаком»
Пусть задрались бы собаки
За кусок, который лаком.
Крошево металла с кровью –
Вот и всё, что здесь осталось.
А душа исчезла где-то.
Нет души. Такая жалость.
Вот разбился, руль сжимая,
Влез по пояс в радиатор_
Что кончина мне такая? –
Веселей, чем мирный атом.
Симбиоз машины с Homo –
Где вы, братия-киборги?
Шел я к этому недолго –
Что мне дикие восторги?
…Я наматываю вёрсты,
Километры, лье и мили.
С двух колес свалиться просто,
Но не там меня ловили!
* * *
Хочешь, я повешусь на рассвете,
В час, когда стихает соловей,
Первым светом солнечным согретый,
Воздух дышит свежестью полей.
Сук не дрогнет под тщедушным телом,
Дуб не шелохнёт своей листвой,
Ведь петлю затяну умело –
Я за то ручаюсь головой.
Не ищи во мне душевной раны –
Ты меня не любишь больше – что ж:
Я свои обшарю все карманы
И достану перочинный нож.
Перережу вены под берёзкой,
Что склонилась низко над водой…
Капли крови тихо и неброско
Канут в зелень травки молодой.
Я тебя прощанием не мучаю
И в душе моей тебя уж нет!..
Хорошо, что я купил по случаю
На одесском рынке пистолет.
Я теперь не стану ждать рассвета –
Даже в мыслях стал я одинок –
И приятно дуло пистолета
Охладит мой вспаленный висок.
Уж погасли все мои желанья,
Только боль в душе своей пронёс…
После долгой ночи ожиданья
Меня переедет тепловоз.
Простучит колесами на стыках
И умчит в заоблачную даль.
Я за ним последую, без крика
Между шпал оставивши печаль.
Где-то там, за снежной круговертью,
Что летит из сердца моего,
В льдах души замёрзнув, перед смертью
Захочу я отогреть его.
Не спасти любовною горячкой,
Не создать из духа подлеца.
Лишь медведи оживают спячкой,
Ну а я – замерзну до конца.
Закалюсь и стану крепче стали
И не буду глупо умирать!
…Лишь достать цианистый бы калий,
Чтоб душа устала тосковать.
Я приму его, конечно, на ночь
И запью топлёным молоком…
Средь искусств всемирного обмана
Только я остался дураком.
Почему? Придется расколоться –
Дело в том, что лишь словам почёт,
А вода – как говорит пословица,
Под лежачий камень не течет.
* * *
Впору повеситься, что ли –
Где ты, душевный простор?
Только на шее мозоли
Я уж верёвкой натер.
Мне перерезать бы вены,
Сгинуть во цвете лет,
Но кровеносной системы
Даже в помине нет.
Тонны не хватит яда –
Столько уже сглотал!
Падают все от взгляда –
Сам ядовитым стал.
Хобби такое редко
Встретится где-нибудь:
Даже «БелАЗа» протектор
Мне украшает грудь.
Случайно было, не скрою –
Не сам я к контактам полез,
Но всё ж отбирал собою
Я всю Костромскую ГРЭС.
В тот миг, как калибром «кольта»
Шесть пуль просверлили висок,
Не думал о том я только,
Как в них засвистит ветерок.
Представить мне даже страшно:
Кого я тогда наказал?
С Останкинской спрыгнул башни –
Из ямы полдня вылезал.
Такое вам вряд ли снилось:
На самом исходе дня
Немало собак взбесилось,
Решив укусить меня.
Не знаю, что делать, впрочем,
Не стоит о том тужить:
Хочу умереть я очень,
Да, видно, хочется жить.
* * *
Я не знаю, что стряслось со мною
И какой есть в происшедшем толк:
В феврале, под вечер, под Луною
На меня напал голодный волк.
Снег кругом лежал, как будто скатерть,
Был я в мыслях от Земли далёк…
Ну а волк зря времени не тратил,
Перегрыз мне шейный позвонок.
При такой погоде это грустно –
Ну добро бы дождик моросил!
Он в меня вгрызаться стал со хрустом,
Хоть его я первый укусил.
Если мне не изменяет память,
Я ему хотел тогда сказать:
«Не хрусти, пожалуйста, костями,
Ты же мне мешаешь размышлять!»
Ну а волк голодный был, не слушал,
Но меня он понапрасну ел:
Лишь чуть-чуть он углубился в душу,
Как на месте тут же околел.
Я не знаю, что придумать, чтобы
Объяснить подобные дела.
А душа – не то, чтобы особой,
Просто
ядовитою была.
* * *
Настройка переходит через ноль,
На острие застряло настроенье,
Нас трое оставалось: я и боль
И стойко стынущее представленье.
Струятся стрелы стройной простотой,
Стенания не лечат стыд утраты,
Как странно оставаться станет с той,
Кем предан – пусть стихийно виноватой.
И страшно слышать стоны стариков
С той стороны стены, из-за могилы.
Страдания стихают без оков,
Но столько лет – стилет! – без слова «милый»
Стекает стресс строкой наперекос,
Стиль строгий спутан с тайной строф и страха…
Нет совести остатков у стрекоз,
Сталь острия стирает сыто плаха.
Стада скотов стоят, струится кровь
В подставленный под сток стакан стеклянный.
Остыла сталь строки и стало вновь
Все пусто, настороженно, случайно.
Сторожка сторожа, вот стул его и стол,
Простор! Столетний старичок лучится…
Что чистота столицы и престол!
И с тихим лотосом – с тобою – что случится?
Всё суета сует, всё суета…
Но страховали срочно автостраду.
Стоять до смерти – стойкости черта,
Настолько ли стремиться к сути надо?
В пустую степь стекутся сто дорог,
Объятья страсти – судорог помеха…
Сей тыквенные семечки ты в срок
И затрясешься над собой от смеха.
………………………………………………….
Кто суть стиха не выстудил матрасно,
Кто стыл хрустальным становленьем стелл,
Тому стократно, сухо, точно, ясно,
Понятно, что С.Т. сказать хотел.
(70-е годы)
Нет, не бред это, не околесица:
Я по плану должен повеситься
Во второй половине месяца,
Восемнадцатого числа.
Заявляю о том заранее,
Чтобы знали мое старание:
Я открою собой утро раннее,
Лишь погода бы не подвела.
Но откуда-то сверху мне выдали:
– Ты, брат, лучше план перевыполни.
Знаешь сам, что сейчас нам выпали
Не совсем хорошие дни.
После сыпали чуть ли не матами:
– Состязаться-де надо со Штатами.
Толку чуть в этом мирном атоме,
А в немирном – отстали они!
Но такое есть дело скверное:
Обойдут они нас, наверное,
Со своей Колорадской каверною
И Нью-Йоркским своим мостом.
Ведь в каверну-то всякий кинется,
Чуть не каждый самоубийца,
У них быстро дело подвинется, –
Как догоним мы их потом?
Так что ты постарайся быстренько,
Нагонять нам надо статистику.
Ну хотя б половину листика!
Все условия создадим!»
Я ушел от них озадаченный:
Говорили: – Весь курс – на качество!
Мол, достаточно с нас лихачества,
Если чуть не по ГОСТу – гляди!
Рассуждал я потом урывкою –
Где я время на это выкрою? –
«Как с орловскою непрерывкою?
Или лучше бригадный подряд?»
А потом я кричал, озлобившись:
– Если вешаться, то – по-злобински!
На врагов вероломных происки
Мы откроем калашный ряд!
…Я не думаю: надо мне много ли? –
Соревнуюсь пока с йогами,
Вперегонку с английскими догами
За кошачьим гоняюсь хвостом.
А потом, может все переменится
И больница куда-нибудь денется.
Это, впрочем, такая безделица:
Кто там знает, что будет потом?
* * *
Зачем перекладывать смерть на Фортуну?
Неужто же я не смогу сам стать ей?
Да мне умереть – все равно, что раз плюнуть,
Так значит, плеваться я должен смелей.
Три раза налево, три раза направо –
Ни богу ни черту не ставлю свечу.
И смерть для меня всё равно что забава:
Толкнулся сильнее – и вот я лечу.
Когда же асфальт головою промнется –
Что торт шоколадный глазурью облит –
Услышу последнее: как матюкнется
Забрызганный мозгом моим инвалид.
Как в далёкой реке, в золотых берегах
Неприметная речка бежит,
А у этой реки на дрожащих ногах
Одинокий старатель стоит.
И котомка уже не забита едой,
Виноградный кончается сок…
Наклоняется он над прозрачной водой
И всё моет и моет песок.
Самородки мигают сквозь воду на дне
И валяются грудой у ног…
А чуть выше, из пены на синей волне
Золотой выступает порог.
Но не видит старатель богатства того,
Напрягаясь до рези в глазах.
Губы шепчут печально: «Опять ничего!»
И в словах – ожиданье и страх.
И, всей грудью вздохнув, самородки стряхнув,
Вновь лотком выскребает по дну.
И все дальше заходит он на глубину
И все ищет песчинку одну.
Всё надеется: вот та песчинка блеснёт
Среди серости груды песка,
И тогда он её прямо к сердцу прижмёт
И от сердца отступит тоска.
Золотинка одна никому не видна –
Скрылась где-то средь кучи подруг.
Вновь лоток поднимается с самого дна,
Увлекаемый парою рук.
Золотинки набились под ногти, как грязь,
В поры кожи проникла их взвесь…
Где же та, что он ищет? Хотя бы нашлась,
А не то золотым станет весь.
Почему на песчинке заклинился свет? –
Тот же самый презренный металл.
Но известен старателю верный ответ:
Здесь когда-то её потерял.
Эта память весомей, чем золото глыб,
Что потом на коронки пойдут.
Веселеее чешуйки сияют у рыб,
Что десятками плавают тут.
Рыбы рады помочь, да не могут сказать:
Мал словарный запас, беден слог,
Что напрасно ему ту песчинку искать –
Вдаль унес её бурный поток.
Моет золото он, отрясая к ногам
Самородков густеющий стук.
Скоро скроется в золоте полностью сам,
Лишь мельканье останется рук.
Ну, а если отыщет – то сразу из глаз
И от сердца отступит тоска…
И тогда он её бросит в воду в тот час
И начнет её снова искать.
Ознакомительная версия.
