БЕССОННЫЕ НОЧИ
Какой кошмар! Все та же повесть…
И кто, злодей, ее снизал?
Опять там не пускали совесть
На зеркала вощеных зал…
Опять там улыбались язве
И гоготали, славя злость…
Христа не распинали разве,
И то затем, что не пришлось…
Опять там каверзный вопросик
Спускали с плеч, не вороша.
И все там было — злобность мосек
И пустодушье чинуша.
Но лжи и лести отдал дань я.
Бьет пять часов — пора домой;
И наг, и тесен угол мой…
Но до свиданья, до свиданья!
Так хорошо побыть без слов,
Когда до капли оцет допит…
Цикада жадная часов,
Зачем твой бег меня торопит?
Все знаю — ты права опять,
Права, без устали токуя…
Но прав и я, — и дай мне спать,
Пока во сне еще не лгу я.
Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется со сном.
Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою!
Полюбился нам буркот,
Что буркотик, серый кот…
Как вечор на речку шла,
Ночевать его звала.
«Ходи, Васька, ночевать,
Колыбель со мной качать!»
. . . .
Выйду, стану в ворота,
Встрену серого кота…
Ба-ай, ба-ай, бай-баю,
Баю милую мою…
. . . .
Я для того для дружка
Нацедила молока…
Кот латушку облизал,
Облизавши, отказал.
. . . .
Отказался напрямик:
(Будешь спать ты, баловник?)
«Вашей службы не берусь:
У меня над губой ус.
Не иначе, как в избе
Тараканов перебей.
Тараканы ваши злы.
Съели в избе вам углы.
Как бы после тех углов
Да не съели мне усов».
. . . .
Баю-баю, баю-бай,
Поскорее засыпай.
. . . .
Я кота за те слова
Коромыслом оплела…
Коромыслом по губы:
Не порочь моей избы.
Молока было, не пить,
Чем гак подло поступить?
(Сердито.)
Долго ж эта маета?
Кликну черного кота…
Черный кот-то с печки шасть,
Он ужо тебе задасть…
Вынимает, ребенка из зыбки и закачивает.
(Тише.)
А ты, котик, не блуди,
Приходи к белой груди.
(Еще тише.)
Не один ты приходи,
Сон-дрему с собой веди…
(Сладко зевая.)
А я дитю перевью,
А кота за верею.
Пробует положить ребенка. Тот начинает кричать.
(Гневно.)
Расстрели тебя, пострел,
Ай ты нынче очумел?
. . . .
Тщетно борется с одолевающим сном.
Баю-баюшки-баю…
Баю-баюшки-баю…
. . .
Обручена рассвету
Печаль ее рулад…
Как я игрушку эту
Не слушать был бы рад…
Пусть завтра будет та же
Она, что и вчера…
Сперва хоть громче, глаже
Идет ее игра.
Но вот, уж не читая
Давно постылых нот,
Гребенка золотая
Звенит, а не поет…
Цепляясь за гвоздочки,
Весь из бессвязных фраз,
Напрасно ищет точки
Томительный рассказ,
О чьем-то недоборе
Косноязычный бред…
Докучный лепет горя
Ненаступивших лет,
Где нет ни слез разлуки,
Ни стылости небес,
Где сердце-счетчик муки,
Машинка для чудес…
И скучно разминая
Пружину полчаса,
Где прячется смешная
И лишняя Краса.
Июнь 1909
ДЛЯ ЧЕГО, КОГДА СНЫ ИЗМЕНИЛИ…
Для чего, когда сны изменили,
Так полны обольщений слова?
Для чего на забытой могиле
Зеленей и шумнее трава?
Для чего эти лунные выси,
Если сад мой и темен и нем?..
Завитки ее кос развилися,
Я дыханье их слышу…зачем?
1902
Я полюбил безумный твой порыв,
Но быть тобой и мной нельзя же сразу,
И, вещих снов иероглифы раскрыв,
Узорную пишу я четко фразу.
Фигурно там отобразился страх,
И как тоска бумагу сердца мяла,
Но по строкам, как призрак на пирах,
Тень движется так деланно и вяло.
Твои мечты — менады по ночам,
И лунный вихрь в сверкании размаха
Им волны кос взметает по плечам.
Мой лучший сон — за тканью Андромаха.
На голове ее эшафодаж,
И тот прикрыт кокетливо платочком,
Зато нигде мой строгий карандаш
Не уступал своих созвучий точкам.
Ты весь — огонь. И за костром ты чист.
Испепелишь, но не оставишь пятен,
И бог ты там, где я лишь моралист,
Ненужный гость, неловок и невнятен.
Пройдут года… Быть может, месяца…
Иль даже дни, и мы сойдем с дороги:
Ты — в лепестках душистого венца,
Я просто так, задвинутый на дроги.
Наперекор завистливой судьбе
И нищете убого-слабодушной,
Ты памятник оставишь по себе,
Незыблемый, хоть сладостно-воздушный…
Моей мечты бесследно минет день…
Как знать? А вдруг с душой, подвижней моря,
Другой поэт ее полюбит тень
В нетронуто-торжественном уборе…
Полюбит, и узнает, и поймет,
И, увидав, что тень проснулась, дышит,
Благословит немой ее полет
Среди людей, которые не слышат…
Пусть только бы в круженьи бытия
Не вышло так, что этот дух влюбленный,
Мой брат и маг не оказался я
В ничтожестве слегка лишь подновленный.
Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки.
Под яблонькой, под вишнею
Всю ночь горят огни,
Бывало, выпьешь лишнее,
А только ни-ни-ни.
. . . .
Под яблонькой кудрявою
Прощались мы с тобой,
С японскою державою
Предполагался бой.
С тех пор семь лет я плаваю,
На шапке «Громобой»,
А вы остались павою,
И хвост у вас трубой…
. . . .
Как получу, мол пенцию,
В Артуре стану бой,
Не то, так в резиденцию
Закатимся с тобой…
. . . .
Зачем скосили с травушкой
Цветочек голубой?
А ты с худою славушкой
Ушедши за гульбой?
. . . .
Ой, яблонька, ой, грушенька,
Ой, сахарный миндаль,
Пропала наша душенька,
Да вышла нам медаль!
. . . .
На яблоне, на вишенке
Нет гусени числа…
Ты стала хуже нищенки
И вскоре померла.
Поела вместе с листвием
Та гусень белый цвет…
. . . .
Хоть нам и все единственно,
Конца японцу нет.
. . . .
Ой, реченька желты пески,
Куплись в тебе другой…
А мы уж, значит, к выписке…
С простреленной ногой…
. . . .
Под яблонькой, под вишнею
Сиди да волком вой…
И рад бы выпить лишнее,
Да лих карман с дырой.
