На выставке
Шли над страной дождя косые
И вереницы хмурых лет.
«Россия, нищая Россия», —
Так в скорби написал поэт.
Бумагу слезы застилали,
Сжимали пальцы карандаш…
Тогда художники писали
Печальный, горестный пейзаж.
Река… Церквушка… Деревушка…
И на горе — дворянский дом.
На первом плане — побирушка,
Разутый пахарь — на втором.
Но отшумели непогоды,
В туман ушли былые годы…
Москва во всей своей красе
За далью утренней лучится,
По Ярославскому шоссе
На выставку троллейбус мчится.
И нам видна издалека
Взлетающая в облака
Эмблема выставки
и башен
И арок солнечная тень.
И, вспоминая
день вчерашний,
Мы в нынешний
вступаем день.
Земля родная перед нами:
Вдохнем Таджикистана зной,
Пройдем киргизскими степями,
Высокогорными садами,
Полями Грузии родной.
Увидим новые аулы
В степной казахской стороне,
Со звонкою домброю Джамбула,
Певца седого на коне.
Смотри!
Смотри во все концы.
Вот здесь из Мурманска — малина,
Из Заполярья — огурцы,
А это — дыня Сахалина.
И это явь: он нам не снится —
Необозримый сад садов,
Мы видим россыпи пшеницы,
Налив мичуринских плодов.
Висят туркменские ковры,
Столетья краску с них не смоют.
Лежит богатство трудовое,
Неисчислимые дары…
Если вспомнить час прощанья…
Облака скользили к югу,
Вспышки молний освещали
Каждый куст и каждый угол;
От грозы и от печали
Легким холодом тянуло,
Наши руки повстречались,
Ты в глаза мне заглянула.
И казалось: нам расстаться —
Как горе сойтись с горою.
Ты сказала:
— Возвращаться
Будешь, верю я, героем.
Это будет рано утром
После боя, после счастья.
Я войду и сброшу куртку —
Двери настежь, сердце настежь.
В поцелуе сердце настежь.
Ты с испугом:
— Смотрят люди!
— Ну и пусть. Теперь не страшно:
Победителей не судят.
Весенняя сорвала буря
Повестки серенький листок.
Забудет девушка, забудет, —
Уехал парень на Восток.
Друзья прощаются внезапно.
Сырая ночь. Вокзал. Вагон.
А это значит — снова Запад
Огнем и кровью обагрен.
Да будет вечно перед нами,
Как данный в юности обет,
Год, полыхающий как пламя,
Разлук, походов и побед.
Не пойму я, что это такое
Снова пробуждается во мне.
Пролетели станцию Красное,
Сонные поселки в стороне.
Мечутся, толпятся, исчезая,
Искры в хороводе золотом.
Сторона ль, сторонушка родная,
Ты ли промелькнула за окном?
Кочки, дым летучий над болотом,
Огонек далекий у куста.
Домик за днепровским поворотом,
Ветхая часовня без креста…
С горем неразлучное соседство,
Ветром его, что ли, занесло!..
Бедное, неприбранное детство,
Скудное пастушье ремесло!..
С полки сняв поблекшую травинку,
Мну в зубах, по-юношески рад,
Вспоминая каждую тропинку,
Где ходил пятнадцать лет назад.
Ни о чем сейчас не беспокоюсь.
Пляшет искр сверкающий поток.
В ночь летит запыхавшийся поезд
Через две границы на восток.
1939
Когда дрожит последний луч за лесом,
И ты проходишь берегом реки,
И видишь, как под ивовым навесом
Волна ломает тихо тростники,
Стремишься все разведать по истокам
В летящем синем зеркале Днепра.
И жизнь встает в значении высоком, —
Что так же вся в течении быстра.
1939
Я тебе посвятил много пламенных строк,
Ты же письма писать мне не хочешь…
Ну, так знай, я могу и к себе быть жесток
И порву свое сердце на клочья…
Хватит сил у меня твой портрет разорвать,
Сжечь все письма твои дорогие,
И без жалости их навсегда променять,
Навсегда променять на другие…
А при встрече, не глядя, я мимо пройду,
Если б даже я сердце дрожало…
Потому что весной в сорок третьем году
Ты мне письма писать перестала.
1943
«И если мне смерть повстречается близко…»
И если мне смерть повстречается близко,
Уложит с собою в кровать,
Ты скажешь друзьям, что Захар Городисский
Никогда не привык отступать.
Что я, нахлебавшись смертельного ветра,
Упал не назад, а вперед,
Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра
Вошли в завоеванный счет.
Август 1943 г. Госпиталь 3656
Написано за три дня до смерти
(Песня)
Ночью было это,
С фронта шел солдат,
На борьбу с кадетом
Шел из-под Карпат…
Время грозовое
Все в пути смело…
Шел он и в родное
Завернул село.
Страдать осталось нам немного,
Гляди, за взгорьями она —
Широкая дорога,
Родная сторона…
Покосилась хата…
Горе — впереди.
Сердце у солдата
Дрогнуло в груди.
В небе ворон кружит, —
Знает, чья вина:
Не встречает мужа
Верная жена.
Опять в груди его тревога,
Как ночь, черна и холодна…
Широкая дорога,
Родная сторона…
Видит на погосте —
Молодой курган.
Рассказали гостю:
Надругался пая…
Не снесла Алена,
Стал ей свет не люб:
Ночью бабы с клена
Сняли теплый труп.
На миг у старого порога
Солдата сгорбилась спина…
Широкая дорога,
Родная сторона…
Встал с земли неловко…
Сердцу горячо…
Он свою винтовку
Вскинул на плечо…
— Эх! — глаза сверкнули. —
Подведем мы счет:
От батрацкой пули
Барин не уйдет!..
Сказал он людям: — Братцы, трогай!
Судьба у всех у нас одна —
Широкая дорога,
Родная сторона…
Шляхом, без опаски,
С песней шел солдат,
Вел к Новочеркасску
Боевой отряд…
Шел зарей туманной
Солнышко встречать, —
Шел у атаманов
Волю отбирать…
Страдать осталось нам немного,
Гляди, за взгорьями она —
Широкая дорога,
Родная сторона…
Над моей кроватью
Все годы висит неизменно
Побуревший на солнце,
Потертый походный рюкзак.
В нем хранятся консервы,
Одежды запасная смена,
В боковом отделенье —
Завернутый в кальку табак.
Может, завтрашней ночью
Прибудет приказ управления,
И, с тобой не простившись,
Рюкзак я поспешно сниму…
От ночлега к ночлегу —
Лишь только дорога оленья
Да в мерцании сполохов
Берег, бегущий во тьму.
Мы изведали в жизни
Так много бессрочных прощаний,
Что умеем разлуку
С улыбкой спокойной встречать;
Но ни разу тебе
Не писал я своих завещаний;
Да, по совести, что я
И мог бы тебе завещать?
Разве только чтоб рукопись
Бережно спрятала в ящик,
И прикрыла газетой
Неоконченный лист чертежа,
Да, меня вспоминая,
Склонялась над мальчиком спящим,
И отцом бы и материю
Сразу для сына служа.
Но я знаю тебя:
Ты и рукопись бережно спрячешь,
От людей посторонних
Прикроешь ревниво чертеж,
И, письма дожидаясь,
Украдкой над сыном поплачешь,
Раз по десять, босая,
Ты за ночь к нему подойдешь.
В беспрерывных походах
Нам легче шагать под метелью,
Коль на горных вершинах
Огни путевые видны.
А рюкзак для того
И висит у меня над постелью,
Чтобы сын в свое время
Забрал бы его со стены.
