Римма Казакова - Стихи

Я похожа на землю,
что была в запустенье веками.
Небеса очень туго,
очень трудно ко мне привыкали.
Меня ливнями било,
меня солнцем насквозь прожигало.
Время тяжестью всей,
словно войско, по мне прошагало.
Но за то, что я в небо
тянулась упрямо и верно,
полюбили меня
и дожди и бродячие ветры.

Полюбили меня —
так, что бедное стало богатым,—
и пустили меня
по равнинам своим непокатым.
Я иду и не гнусь —
надо мной мое прежнее небо!
Я пою и смеюсь,
где другие беспомощно немы.
Я иду и не гнусь —
подо мной мои прежние травы…
Ничего не боюсь.
Мне на это подарено право.

Я своя у березок,
у стогов и насмешливых речек.
Все обиды мои
подорожники пыльные лечат.
Мне не надо просить
ни ночлега, ни хлеба, ни света,—
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.
А случится беда —
я шагну, назову свое имя…
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.

Пожалуйста, возьмите пальму первенства!
Не просто подержать, а насовсем.
Пускай у вас в руках крылато, перисто
возникнет эта ветвь на зависть всем.
А вы пойдете, тихий и небрежный,
как будто не случилось ничего.
Но будете вы все-таки не прежний —
все прежнее теперь исключено.
У ваших ног послушно море пенится.
Кошмарный зверь, как песик, ест с руки.
От палочки волшебной — пальмы первенства —
расщелкиваются хитрые замки!
Им клады от нее таить нет смысла,—
и пальмочка, в ладонь впаявшись твердо,
подрагивает, как коромысло,
когда полны до самых дужек ведра.
Тот — еще мальчик, та — качает первенца,
тот — в суету гвоздями быта вбит…
Берите же, берите пальму первенства!
Черт шутит, пока бог спит…

Что? Говорите: «Не хочу. Успеется. И вообще
почему вы решили, что именно я? Сейчас мне
некогда. Да отстаньте же в конце концов! Все.
Пока. Обед стынет…»

Эй, кто-нибудь, возьмите пальму первенства!
Пожалуйста, возьмите пальму первенства.
Берите же, берите пальму первенства!

Глас вопиющего в пустыне.

Город мой вечерний,
город мой, Москва,
весь ты — как кочевье
с Крымского моста,

Убегает в водах
вдаль твое лицо.
Крутится без отдыха
в парке колесо.

Крутится полсвета
по тебе толпой.
Крутится планета
прямо под тобой.

И по грудь забрызган
звездным серебром
мост летящий Крымский —
мой ракетодром.

Вот стою, перила
грустно теребя.
Я уже привыкла
покидать тебя.

Все ношусь по свету я
и не устаю.
Лишь порой посетую
на судьбу свою.

Прокаленной дочерна
на ином огне,
как замужней дочери,
ты ответишь мне:

«Много или мало
счастья и любви,
сама выбирала,
а теперь — живи…»

Уезжаю снова.
Снова у виска
будет биться слово
странное «Москва».

И рассветом бодрым
где-нибудь в тайге
снова станет больно
от любви к тебе.

Снова все к разлуке,
снова неспроста —
сцепленные руки
Крымского моста.

Мальчишки, смотрите,
вчерашние девочки,
подросточки — бантики, белые маечки —
идут, повзрослевшие, похудевшие…
Ого, вы как будто взволнованы, мальчики?

Ведь были — галчата, дурнушки, веснушчаты,
косички-метелки… А нынче-то, нынче-то!
Как многоступенчато косы закручены!
И — снегом в горах — ослепительно личико.
Рождается женщина. И без старания —
одним поворотом, движением, поступью
мужскому, всесильному, мстит за страдания,
которые выстрадать выпадет после ей.
О, будут еще ее губы искусаны,
и будут еще ее руки заломлены
за этот короткий полет безыскусственный,
за то, что сейчас золотится соломинкой.
За все ей платить, тяжело и возвышенно,
за все, чем сейчас так нетронуто светится,
в тот час, когда шлепнется спелою вишенкой
дитя в материнский подол человечества.
Так будь же мужчиной,
и в пору черемухи,
когда ничего еще толком не начато,
мальчишка, смирись, поступай в подчиненные,
побегай, побегай у девочки в мальчиках!

Не ходи за мной, как за школьницей,
ничего не сули.
И не хочется, и не колется —
не судьба, не суди.

Я еще ничуть не вечерняя,
я пока на коне.
Я еще такая ничейная —
как земля на войне.

Не держи на леске, на поводе,
на узде, на беде,
ни на приводе, ни на проводе,
ни в руках и нигде!

Все, что вверено, что доверено,
разгоню, как коня.
Ой, как ветрено,
ой, как ветрено
в парусах у меня!

Не кидайся лассо набрасывать —
я тебе не мустанг.
Здесь охота — дело напрасное
в этих вольных местах.

Сквозь вселенную конопатую —
чем бы ты ни смутил —
я лечу, верчусь и не падаю
по законам светил.

У меня свое протяжение,
крупных звезд оселки…
Ну а вдруг
твое притяжение —
не узлы, не силки?

И когда-нибудь мне, отважась, ты
скажешь так, что пойму, —
как тебе твоя сила тяжести
тяжела одному…

Кто-то ночью хлопает, лопочет…
То ль сверчки настроили смычки,
то ли это, вылупись из почек,
листья разжимают кулачки?

У природы есть свое подполье —
как людей, ее не обвиню:
то девчонкой принесет в подоле,
то дурнушкой сохнет на корню.

Жаль травы, которая завязла
в страхе, чтоб метели не смели.
Жаль травы, которая завяла,
слишком рано выйдя из земли.

Слишком рано или слишком поздно…
Но, ни в чем природу не виня,
не хочу ни мудрости обозной
и ни скороспелого огня.

Побывав в дозоре и в разведке,
испытав судьбу на сто ладов,
лето, подожги зеленым ветки!
Безгранично. Прочно. До плодов.

Люби меня!
Застенчиво,
боязно люби,
словно мы повенчаны
богом и людьми…

Люби меня уверенно,
чини разбой —
схвачена, уведена,
украдена тобой!

Люби меня бесстрашно,
грубо, зло.
Крути меня бесстрастно,
как весло…

Люби меня по-отчески,
воспитывай, лепи,—
как в хорошем очерке,
правильно люби…

Люби совсем неправильно,
непедагогично,
нецеленаправленно,
нелогично…

Люби дремуче, вечно,
противоречиво…
Буду эхом, вещью,
судомойкой, чтивом,

подушкой под локоть,
скамейкой в тени…
Захотел потрогать —
руку протяни!

Буду королевой —
ниже спину, раб!
Буду каравеллой:
в море! Убран трап…

Яблонькой-дичонком
с терпкостью ветвей…
Твоей девчонкой.
Женщиной твоей.

Усмехайся тонко,
защищайся стойко,
злись,
гордись,
глупи…

Люби меня только.
Только люби!